Заклинательница бури

— Мы ни разу не видели их танцующими… — как-то отрешенно пробормотал граф, хмурясь, словно силясь что-то вспомнить.

— Не удивительно, танец ведьмы — это таинство, еще большее, чем пение или проклятье.

Говорят, любой, увидевший его, обречен.

— На что?

— На смерть. На жизнь. На вечную болезненную зависимость, — криво усмехнулся я.

— Ты так го… Ты видел?

— Да.

— Софи? — я не стал отвечать, просто пожал плечами, насмешливо глядя на молодого, дурного графа. На горгула, который тоже маялся, вот только уже из-за другой ведьмы.

— Иди спать, Лерой. Она вернется.

— Ладно, тебе виднее.

За мужчиной закрылась дверь, а я снова подошел к окну, вгляделся в туман, стелящийся по земле. И не выдержал…

Оделся, спустился вниз, вышел из поместья, перешел мост и остался ждать у кромки леса, даже здесь чувствуя магию, разливающуюся вокруг. Ее магию.

Я всматривался в чащу. Софи ушла, потому что разозлилась или потому что считала, что чему-то может помешать? От первой мысли на губах заиграла улыбка, от второй по языку растекался лимонный сок.

А с вдовой, действительно, глупо вышло. Ну да кто ж знал, что ее ко мне понесет? С другой стороны, чем еще можно похвастаться перед замужними подругами? Только трахнуть Повелителя. Или стать фавориткой Повелителя. Эту простую истину когда-то объяснила мне хохочущая Софи, когда я в очередной раз пожаловался ведьме на незваных гостей в моей спальне. И посоветовала жениться. Иногда, в моменты жесточайшего приступа "любви" ко всему сущему, я действительно думал, что женитьба хоть на какое-то время решит вопрос.

Что ж, первый пункт плана у Нежской провалился, интересно, решится ли она на второй?

Я хмыкнул и привалился плечом к дереву, всей кожей ощущая древнюю, первородную и первобытную магию, что сейчас, как и туман, стелилась по земле. Она не была неприятной, нет. Она была… тайной. Загадочным нечто, чем-то иллюзорным и в тоже время невероятно настоящим. Сила ощущалась в воздухе, под ногами, вокруг. Тонкие щупальца будто пробовали на ощупь, мягко изучали, заворачивали в себя, не душа и не причиняя боли, исследуя.

И эта сила, эти ощущения пробуждали воспоминания.

Я стоял в тени огромных мрачных елей, пушистые зеленые лапы опускались к самой земле под тяжестью снега, было немного морозно, и снег приятно, едва слышно, скрипел под ногами. Безветренная, чистая зимняя ночь. Ясная. Невероятно ясная из-за большой полной луны, сиявшей в небе. Ее свет щедро лился на землю, отражался в сугробах, и все вокруг мерцало и переливалось, в такую ночь обычно случаются чудеса. Просто не могут не случаться. И мое чудо происходило прямо сейчас: мне необыкновенно повезло.

Обнаженная Софи танцевала на маленькой полянке в свете луны, под одну ей слышную музыку. Густые, оказывается, такие длинные волосы разлетались вокруг нее, служа единственным прикрытием, серебристое сияние омывало тело, оказывается, такое красивое, гибкое тело. Она дрожала и извивалась, от каждого ее шага, от каждого движения в воздух взмывали тысячи снежинок и тут же оседали, поднимались и падали, падали и вновь поднимались, кружились вокруг, ослепляли. И, подобно им, ведьма так же падала и оседала, кружилась, раскинув руки, и смеялась. Беспорядочные и хаотичные движения на пяточке размером с монету, ломанные и резкие, почти некрасивые, но до того завораживающие, что глаз отвести я не мог, не мог даже заставить себя вдохнуть.

Удивительно быстрые. Вместе с этими движениями, под их ритм, бешено стучало в груди сердце.

А потом Софи вдруг замедлилась, словно напившись, наконец, лунного света. Руки сплетались в воздухе, невероятно чувственно изгибалось тело, она тяжело и быстро дышала, изо рта вырывались прозрачные облачка пара, но двигалась медленно и еще более завораживающе, как пламя, огонь, превратившийся в девушку. У Заклинательницы горели щеки, улыбка, играющая на губах, могла соблазнить и мертвого, хотя поблизости не было никого живого.

Кроме меня.

Меня, стоящего под деревьями, меня, не сводящего с ведьмы жадных глаз, меня, впитывающего каждый жест, даже легкое прикосновение пальцев к шее. Меня, подыхающего от желания и не имеющего возможности пошевелиться.

А она все продолжала и продолжала свой сводящий с ума танец, приподнимала волосы, пробегала руками по плечам и бедрам, вскидывала голову к луне, бесстыдно, дерзко, свободно отдавалась стихии. Вокруг нее кружился ветер, ласкал ее, как не может ласкать ни один мужчина, прикасался и целовал в губы, играл волосами, щекотал нежную кожу.

Молочно-белую, мерцающую, влекущую.

И столько страсти было в каждом ее движении, что я горел заживо, сжимал челюсти, но не смел даже рукой пошевелить, чтобы не нарушить этот наговор, приворот, проклятье.

Она странным образом соблазняла, дразнила, искушала, не желая и не думая никого соблазнять, дразнить и искушать. А меня почти сбивал с ног запах морошки, кипела ледяная кровь, и снег вокруг казался расплавленным серебром.

Сердце продолжало биться в такт ее движениям, на самых кончиках пальцев играла стихия, и я выпустил несколько снежинок. Чтобы хотя бы так, только так, украдкой, как вор, украсть, несколько прикосновений. Я видел, как снежинки коснулись кожи: две легли на ключицы, одна — на губы, еще три — чуть выше бедра, две опустились на плоский живот, парочка запуталась в волосах. Я сжал кулаки, пряча эти ощущения, и все еще не мог нормально вдохнуть. А когда Софи все-таки остановилась, закончила свой танец, в моей груди перестало биться сердце. То самое, заледеневшее и навеки похороненное, как я считал.

Назад, в замок, я добрался ничего не видя и не слыша. И всю оставшуюся ночь мне снилась танцующая под ведьминским солнцем Софи. Прекрасная, невероятная Софи.

Да что там. Она до сих пор мне снилась. Именно такая. Невероятная. Такого желания, скручивающего, выворачивающего, выжигающего, я не испытывал ни к кому и никогда. Я гнал тогда от себя эти чувства, давил в себе, уехал на несколько суманов из замка, отговорившись какими-то выдуманными делами, менял любовниц одну за другой, пытаясь унять звериный голод. Потому что просто не имел права. Не имел права видеть то, что видел, не имел права чувствовать то, что чувствовал. Я действительно ощущал себя вором, укравшим у ночи и луны этот танец. Танец, который не предназначался никому, кроме самой ведьмы.

И я поплатился за свое любопытство. С тех пор я проклят. Проклят, кажется, навсегда.

Обречен.

Сейчас, стоя под почти таким же деревом, под которым стоял тогда, я с огромным трудом давил в себе желание снова увидеть этот танец.

Но…

Шум за спиной привлек мое внимание, заставив обернуться, из леса выходила Софи.

— А я уж думал идти за тобой, — усмехнулся я. Девушка замерла и несколько вдохов смотрела на меня так, будто видела впервые. Глаза были затянуты льдом, волосы стали белыми.