Закон есть закон

– Ладно, все синёво, не мельтеши. Пошли со мной, Гарри.

– А можно, ты будешь называть нас бойцами? – спросил парнишка.

Я кивнул. Не стал уточнять, что слово «боец» я мысленно буду брать в кавычки.

– Отлично. Просто отлично! Мы в команде!

Он кликнул своих, и они явились – такие, как я описал. Девчонки были совсем не отвязные, а просто девчонки – вроде Полины, хотя и накрасили темно-синей помадой губы. Мне очень хотелось отправить их по домам, но я знал, что они не уйдут. Самым младшим – лет четырнадцати, не старше – был тощий паренек по кличке Пончик. Все они были наивные, неумелые, глупые. Но при их виде я испытал такое воодушевление, такой прилив сил, что меня буквально стало распирать от гордости.

У меня есть команда!

И первым делом я решил проверить одно место, где могли держать Макса.

* * *

Я привел своих «бойцов» к особняку Пеленца. В этот дом когда-то пришел сын моего учителя. А потом тело Кайла со сломанной шеей вынесли через заднюю дверь и выбросили на свалке. Пелена закона подарила Пеленцу прощение за это убийство. Ну что ж, теперь новый хаос позволяет мне его убить.

И при магистре Конраде, и при магистре Берге, то есть семнадцать лет подряд Пеленц был судьей. Пелена не назначает наказания. Она просто хватает виновных и не замечает тех, кто соблюдает правила. Пеленц как судья выносил приговоры. То есть определял, на каком уровне и сколько арестованному сидеть. Разумеется, он не мог опустить человека на минус девятый за грабеж или воровство, но мог запереть его на минус третьем вплоть до падения. А мог отпустить после трех дней отсидки, назначив штраф. То, что этот человек по своей сути оказался хладнокровным убийцей, меня бесило больше всего. Жажда мести завладевала мной постепенно, как тяжелая, неподвластная медицине болезнь. Поначалу я испытывал лишь гнев и ненависть, когда в первый раз услышал от Графа рассказ о смерти его сына. Но и только. Мысль, что Пеленца необходимо уничтожить, мне на ум не приходила. Хаос выдал ему индульгенцию всепрощения, и я принял ее, как принимали все жители Альбы.

– Почему мы решили, что хаосу имманентно присуща безнаказанность? – Этот вопрос Графа что-то сдвинул в моей голове.

Граф много лет пытался отдать Пеленца под суд. Чтобы закон осудил судью? Получалось что-то вроде змеи, пожирающей свой хвост. Только я не видел, чтобы кто-то жрал сам себя, даже с большой голодухи.

На другой день после смерти Графа Пеленц и его люди явились в дом умершего, которого еще не похоронили. У них был ордер на изъятие архивов. Они перерыли все в доме и наиболее ценные вещи упаковали в большие ящики – брали даже одежду, а если попадалась какая-нибудь старинная безделка, она тут же исчезала в коробке как улика. Пелена терпела – Пелене предъявили ордер за подписью Пеленца, и она проглотила эту видимость закона, одобрила и легализовала. Стражи не брали книги, их пальцы пауками сновали по полкам, выворачивая самые пухлые тома в поисках припрятанных денег и тайников. И еще они искали рукописи Графа по теории синевы. Искали, но не находили. Лишь недавно начатый дневник – записи за последние дни – попался им в руки. Когда Пеленц вынул его из ящика стола, Ада не выдержала и кинулась на судью.

– Отдайте! – Она вцепилась в дневник и попыталась вырвать кожаный переплет из рук Пеленца.

Обычного человека Пелена бы обездвижила. Но на Аду, похоже, покров не действовал вовсе. Как и на Графа, кстати. Но ему не требовалась Пелена, чтобы быть честным.

Пеленцу понадобилось несколько секунд, чтобы понять: Ада неподчинима. Но за эти секунды Ада сумела вырвать из его рук дневник.

– Ах ты сука! – Судья замахнулся ее ударить.

Не ведаю, как отреагировала бы на этот удар Пелена. Может быть, тоже стерпела.

Но я не стерпел. Оттолкнул Аду, а сам выставил в блоке руку. Пальцы Пеленца врезались в браслет. Его хорошенько тряхнуло при этом. Я думал – Пелена меня вырубит. Но этого не случилось. Я продолжал стоять. Пеленц тоже.

Неизвестно, что было бы дальше, если бы не внезапный поворот событий. Возможно, Пеленц просто нас с Адой убил. Но дверь распахнулась, и в кабинет Графа, жалкий крошечный кабинетик, где пространства-то, не занятого книгами, было три шага на четыре, вошел Куртиц. Наследник, которого пригретые властью силовики прочили в новые магистры. В следующую минуту охрана Куртица выставила нас с Адой из кабинета (Ада продолжала прижимать к груди дневник отца), а Пеленц с Наследником остались разбираться друг с другом и делить наследство, которое им не принадлежало.

– Отец держал свои архивы в тайнике, – успела шепнуть мне Ада. – Но где – никто не знает.

Мы бежали из дома Графа. Я привел Аду в «Тощую корову» – лучшего убежища придумать не смог. Мы спрятались в маленькой комнатке за кухней, Дайна утверждала, что Пелене эта комнатка недоступна. Так это или нет, нам предстояло проверить. Мы ждали час, другой, сидели держась за руки. А потом сообразили, что наши браслеты соприкоснулись… и не размыкаются… Я дернул рукой изо всех сил, пытаясь разъединиться… Не сразу сообразил, что причиняю Аде боль. А потом наши губы нашли друг друга и слились, и – кажется – браслеты больше не удерживали нас… держало другое.

Наутро я проснулся поздно, почти в полдень. Ада исчезла, и никто не мог сказать, куда она делась. Я отправился к себе, ожидая в любую минуту, что меня загребут. Меня и замели, продержали под арестом три дня на нулевом уровне, каждый день спрашивали, где архив. И я каждый день отвечал: не знаю. Пелена, в данном случае работавшая как детектор лжи, подтверждала мои слова.

Меня отпустили. А потом Ада явилась ко мне на заправку и сказала, что нашла архив, и вывалила пепел на прилавок. Я понял, что она ничего не сжигала, как только графиня вышла за дверь. Это все было розыгрышем. Ада пыталась обыграть Пеленца и Пелену. Да, я понял, но не стал ее догонять. Я сгреб пепел в мешок для мусора и вернулся за прилавок своей заправки. В тот миг я испытывал боль и сознавал лишь одно: если я буду рядом с Адой, я подставлю ее под удар. Одна она могла спастись, со мной – нет.

Ну а две недели спустя она уехала с острова.

В тот день я мечтал стать призраком – сигануть в синеву, а дальше будь что будет. Я бы либо умер, либо стал бессмертным. Сами понимаете, третьего не дано. Меня остановил даже не страх… а то, что я навсегда утрачивал человеческое тело. Слишком уж я люблю все это – просто наслаждение движением, бегать, плавать, да просто лежать на диване тоже удовольствие. Грешен и чревоугодием, и к прекрасному полу меня тянет – не чрезмерно, но порой непреодолимо. Лишиться всего этого мне казалось обидным. Именно так – обидным… Даже когда синь изуродовала мне лицо. Даже после того, как я потерял учителя и девушку.

Так я остался на берегу.

«Необходимо уничтожить Пеленца…» – я пришел к этому выводу не сразу, а постепенно, по мере того как ненависть к этому человеку жгла мою душу все сильнее.

«Зачем? Чтобы восторжествовать над ним?»

Поначалу я думал, что да, – именно для этого, чтобы доказать свое превосходство. Потом понял, что нет.

Я хотел рассчитаться с Пеленцем по иной причине. Если бы он был убийцей и бандитом, как Бульдог, – да, в этом случае речь шла бы именно о такой примитивной мести. Но он был судьей и замарал свои руки в крови. Я не мог ему позволить оставаться там, где он был. Как если бы вы стали свидетелем того, как врач, вместо того чтобы помогать больному, глумится над ним, а затем убивает. Разве в этом случае речь могла идти о мести?

* * *

– Это дом Пеленца? Судьи? – спросил Артур.

– Именно… Откуда ты знаешь?

– Я был здесь однажды. Много лет назад.

– В дни хаоса? – спросил я.

– В дни хаоса… – отозвался призрак и не стал продолжать.

Я смотрел на три этажа прочной кладки, стальные решетки на окнах и стальную дверь и в эту минуту представлял себя Кайлом, идущим на встречу с Пеленцем. Кайл был прекрасным Охранником кристалла. Скорее всего, Пеленц надеялся, что Кайл войдет в его команду и станет служить за обещание теплого местечка в будущем, но молодой граф отказался. Просто сказал «нет», и ему сломали шею. Под Пеленой Пеленц не отрицал свою причастность, он просто сказал: «Парень был глуп, явился ко мне в дом без охраны, да еще кочевряжился. Он получил то, что заслужил… Силе не говорят „нет“. Если он этого не понимал, значит, заслуживал смерти».

Я много раз спрашивал себя: если Пеленц так поступил с невиновным, то как он обходился с теми, кто оступился?

– М-да, дверка-то нехилая. Просто так не сломаешь, – заметил Гарри, с видом знатока оглядывая мутно поблескивающую сталь.

– Не будем спешить. Мы постучим и попросим открыть, – сказал я.

Вообще-то это была шутка, но не все ребята из команды Гарри понимали юмор. Одна из девчонок в самом деле побежала к двери, чтобы постучать. Видимо, думала, что ее не тронут, раз девчонка: пестрая широкая юбка, блестящая курточка, даже издалека не примешь за мальчишку. Напрасно я кричал ей в спину: «Стой! Назад!» Она пробежала лишь пять или шесть шагов. Болт, выпущенный из арбалета (кажется, стреляли из окна второго этажа), пробил ее грудную клетку насквозь и швырнул на мостовую.