Закон Моисея

— Который час? — прошептала я скрипучим голосом, с ощущением тяжести на сердце.

Он просто заставлял меня чувствовать эту тяжесть.

— Два.

— Ты только что вернулся?

— Нет. Я пошел домой. Принял душ. Отправился в кровать.

— Значит, ты ходишь во сне? — произнесла я легким беззаботным тоном.

— Чего ты хочешь, Джорджия? Я подумал, что ты закончила со мной.

Ах. Вот оно. Вспышка гнева. Сдержанная, мимолетная. И я упивалась этим. Моя мама всегда говорила, что негативные эмоции лучше, чем отсутствие каких-либо эмоций вообще. Обычно она говорила это о взятых на воспитание детях, которые вели себя импульсивно. Но, по-видимому, это применимо и к семнадцатилетним девушкам, которые влюблены в парней, не отвечающих взаимностью. Эта мысль привела меня в ярость.

— Ты любишь меня, Моисей?

— Нет.

Его ответ прозвучал незамедлительно. Демонстративно. Но в любом случае он встал и направился ко мне. И я наблюдала за тем, как он подошел, скользя по нему голодным взглядом, мое сердце превратилось в огромный, испытывающий нужду узел в груди.

Моисей присел на корточках рядом с квадратными тюками, которые я превратила в любовное гнездышко. Но он сказал, что не любит меня, поэтому моя постель нуждается в ком-то с другим именем. Я снова легла и обернула одеяло вокруг плеч, неожиданно почувствовав холод и невероятную усталость. Но он последовал за мной, нависнув надо мной, его руки опирались по обе стороны от моей головы, когда он смотрел, как я наблюдаю за ним. А затем он сократил расстояние и целомудренно поцеловал меня. Один раз, второй.

А потом снова, уже не так сдержанно, с большим давлением и интенсивностью.

Я сделала глубокий вдох и обернула руки вокруг его шеи, позволяя ему проникнуть в меня. Я впитывала его аромат — сильный резкий запах краски смешанный с запахом мыла и мятных леденцов с красными полосками, которые его бабушка держала в чаше на кухонном столе. И чего-то еще. Что-то, чему я не могла дать название, и это была та его неизведанная часть, которую я хотела больше всего. Я целовала его, пока не смогла почувствовать ее вкус в своем рту, и когда этого стало недостаточно, я выжимала ее ладонями рук и терлась своей кожей о его, и тогда он опустился губами к моей шее и прошептал мне в ухо:

— Я не уверен, что ты хочешь от меня, Джорджия. Но если это именно то, тогда я согласен.

 ***

Когда солнце начало проталкивать розовые лучи сквозь маленькое окно конюшни, выходящее на восток, Моисей откатился от меня и стал натягивать одежду, устремив взгляд на окно и рассвет. Был ноябрь, и солнце поднималось медленно. Должно быть, уже больше шести. Пора собираться. Мои родители скоро должны быть на ногах, вероятно мама уже была. Ужин в честь Дня благодарения — важное событие. Моисей и я почти не разговаривали в те часы, что он оставался со мной. Я была удивлена, что он вообще остался, и даже поспал несколько часов, прежде чем разбудить меня поцелуями и прикосновениями теплых рук, заставляя осознать, что ни при каких условиях я бы не смогла прожить без него.

Он оставался совершенно безмолвным, и теперь его молчание было больше, чем я могла вынести. Я задавалась вопросом, как он научился отталкивать слова, подавлять их, не чувствовать того, как они роятся в голове и умоляют быть произнесенными. Я сказала себе, что теперь могу это сделать. Я могла бы быть такой же тихой, как он. По крайней мере, пока он не уйдет из конюшни. Но когда он направился к двери, слова вырвались сами по себе.

— Я думаю, ты действительно любишь меня, Моисей. И я люблю тебя в ответ, хотя было бы проще не делать этого, — поспешно произнесла я.

— Почему было бы проще этого не делать? — тихо бросил он в ответ, как будто до этого без колебаний не сказал, что не любит меня.

Он мог бы сказать, что не любит меня, но ему не особенно нравилось, когда ему говорили, что он не достоин любви.

— Потому что ты думаешь, что не любишь меня. Вот почему.

— Это один из моих законов, Джорджия. Не любить.

— Но в Джорджии нет такого закона.

— Только не начинай, — вздохнул он.

— Что заставило бы тебя полюбить меня, Моисей? Что заставило бы тебя направиться в Джорджию? — я выгнула брови, будто все это было просто одной забавной шуткой. — Я говорила тебе, что перекрашусь в красный. Я говорила, что позволю тебе проникнуть в мою голову. И я отдала тебе все, что у меня есть.

Я почувствовала, как внезапно мой голос надломился, и на глазах навернулись слезы, словно от этих слов прорвало дамбу. Я тут же отвернулась и заняла себя, сворачивая одеяло, которое теперь пахло, как он. Я сворачивала и разглаживала, и затем поднялась на ноги, в то время как Моисей неподвижно стоял буквально в шести футах от меня. По крайней мере, он не ушел, хотя какая-то часть меня этого бы хотела.

— Ты расстроена.

— Да. Думаю, так и есть.

— Вот почему у меня есть этот закон, — прошептал он почти что нежно. — Если ты не любишь, тогда никому не станет больно. Так легче уйти. Легче терять. Легче отпускать.

— Тогда, может, тебе следует обзавестись еще несколькими законами, Моисей.

Я повернула голову и лучезарно улыбнулась ему, неуверенная, насколько хорошо у меня это получилось. Мое лицо горело, и я догадывалась, что глаза тоже. Но я тараторила с напускным весельем:

— Не целовать. Не прикасаться. Не трахать.

Но я не считала, что мы трахались. Я назвала происходящее между нами так, как оно выглядело, и это слово ощущалось, словно кислота на моем языке. Для меня это не было чем-то таким. Это была любовь, не секс. Или, может быть, и то, и другое. Но, по меньшей мере, оба.

— Ты нашла меня, Джорджия. Ты преследовала меня. Ты хотела меня. А не наоборот, — произнес Моисей.

Он не повышал голос. Он даже не звучал расстроенно.

— Я не нарушил ни один из своих законов. Ты нарушила свои. И из-за этого ты злишься на меня.

Он был прав. Он был абсолютно прав. А я так сильно ошибалась.

— Увидимся позже, хорошо? — тихо сказала я, не осмеливаясь взглянуть на него. — Вы с Кейтлин придете на празднование Дня благодарения, так ведь? Мы начинаем есть рано, поэтому можем есть весь день.

Я гордилась тем, что сохраняла самообладание. Я презирала себя, что не надрала его задницу.

— Да. В одиннадцать, верно?

Пустяковый разговор никогда еще не казался таким притворным. Я кивнула, а он ждал, наблюдая за мной. Он начал произносить мое имя, но затем вздохнул и развернулся. И, не сказав ни слова, покинул конюшню.

— Рассвет, запах соломы, обед в честь Дня благодарения, горячий душ, новый день.

Я шепотом произнесла свой список значимых вещей, стараясь не позволить слезам пролиться, стараясь не думать о том, что будет дальше, и как я переживу следующие несколько часов.

9 глава Моисей

— Бабушка!

Она не двигалась.

— Джиджи!

Я встряхнул ее и похлопал по щекам. Но ее голова лишь была накренена в сторону, а глаза оставались закрытыми. Она лежала на кухонном полу, не двигаясь. Рядом с ней валялись три толстых осколка от разбитого стакана, заостренные островки в большом бассейне с окрашенной кровью водой. Она ударилась головой, когда упала, и кровь смешалась с водой из ее стакана. Крови было немного. Казалось, будто бабушка умерла прежде, чем коснуться земли.