Закон Моисея

С безумным взглядом я наградил её улыбкой Джека Николсона. Она резко встала и, извинившись, вышла.

Это был первый раз, когда я делал что-то подобное. Это было необычно и странным образом удивительно. Я перестал бы беспокоиться, поверят ли мне. Раз я не имел шансов выбраться из психушки, то мне было все равно. По крайней мере, здесь я был в безопасности. Джи ушла. Джорджия тоже. Я был уверен в этом. И это единственное, что я мог бы теперь сделать для неё. Она видела, как они заталкивали меня в машину скорой помощи. Я боролся. Но когда перед глазами все стало плыть, а мир закружился, я заметил её напуганное, измазанное краской лицо. Она плакала. И это была последняя вещь, которую я видел прежде, чем мир вокруг меня погас.

А теперь я был здесь. И это меня больше не волновало. Моя ненормальность вышла наружу. Джорджия дразнила меня, говоря, что я чокнутый, и поэтому мой талант смог проявиться — неиссякаемый, выдающийся и жестокий.

И так продолжалось в течение следующих двух недель. Сложней всего было, когда психотерапевт или доктор никого не теряли. Были и такие люди. И в таком случае я не имел никого на другой стороне, чтобы использовать против них. Сказать, что весь этаж был потрясен, значит, ничего не сказать.

Они пытались вылечить мое сумасшествие с помощью медикаментов так же, как делали это всю мою жизнь, но лекарства только делали меня еще более чокнутым и практически вводили в ступор. Ничего, что они пробовали, не заставляло меня перестать видеть вещи, которые я мог видеть. И я начал рассказывать им абсолютно все, что мог видеть. Я делал это не из любви или сожаления. Я так поступал, потому что мне уже было на все глубоко наплевать. И я не соблюдал деликатность, сообщая им это. Я обрушивал слова на их голову в стиле Джорджии. Глядя прямо в лицо, рассказывая все, как оно есть.

Джорджия

У моей мамы были связи в системе опеки, и она нашла для меня Моисея. Я не думаю, что она хотела искать его. Но какие бы на то не были причины — может, чрезмерное сочувствие к попавшим в беду детям или из уважения к Кейтлин Райт — она разыскала его. Наши имена должны были внести в список для того, чтобы повидаться с ним. В этот список были включены врачи, ближайшие родственники и люди, которых Моисею разрешили добавить.

В первый раз мама поехала со мной, и мы ждали снаружи служебных помещений, пока не произнесли наши имена и не пригласили в помещение для организации встреч на другом этаже. В здании было несколько уровней с электронными замками и кодами доступа. Но мы смогли добраться не дальше стойки регистрации посетителей. Мы не были родственниками, и Моисей не внёс в свой список ни одного имени. Я задалась вопросом, навещал ли его кто-то из семьи. Я в этом сомневалась. Мама похлопала меня по руке и сказала, что может это и к лучшему. Я кивнула, но знала, что для Моисея так не было лучше. Я должна была попытаться без нее.

Я прогуляла школу и поехала на своей Мёртл в Солт-Лейк, когда предприняла новую попытку вторжения. Или организации побега из тюрьмы. Я бы увезла его, если бы он позволил. У меня заняло три часа, чтобы добраться туда на этом проклятом грузовике. Мне пришлось ехать по крайней правой полосе, вдавливая педаль в пол. Мёртл тряслась даже сильнее, чем я. Мы тщательно обсудили это, и я похвалила Мёртл за рывок вперед, объясняя, что там нечего бояться. Мы не станем торопиться. Машины и грузовики проносились мимо меня с несметным количеством гудков и гневно высунутых кулаков. Но я сделала это. Я снова приехала на следующей неделе и на следующей, каждую неделю в течение месяца. Неделя за неделей, Мёртл никогда не выходила из строя, а Моисей никогда не позволял мне войти.

Наконец, на седьмую неделю в зону регистрации посетителей пришла женщина и проводила меня в уединенную комнату для встреч. Я обратила внимание, как семьи направлялись в такие же комнаты. Мой пульс подскочил, а ладони начали потеть в предвкушении. У меня были большие надежды на то, что я смогу увидеть Моисея. Мне необходимо было увидеть его. Мне необходимо было поговорить с ним.

— Джорджия?

Дама опустила взгляд на свой планшет для бумаг и улыбнулась мне, хотя я могла сказать, что она хотела скорее покончить с этим. Если она была терапевтом или психологом, то ей следовало бы поработать над своим равнодушным лицом. Она проявляла нетерпение и была раздражена, от чего между ее бровей пролегала маленькая складка. Может быть, это из-за того, что я была одета в ковбойские сапоги и джинсы, а волосы были заплетены в длинную косу. Возможно, я выглядела так, что от меня легко избавиться, отмахнуться и прогнать.

— Да? — отозвалась я.

— Тебя нет в списке Моисея.

— Да, мэм. Именно это они мне и сказали.

— В таком случае, почему ты продолжаешь приезжать?

Она снова улыбнулась, при этом посмотрев на свои часы.

— Потому что Моисей — мой друг.

— Кажется, он так не считает.

Боль, которая теперь была моим постоянным компаньоном, разрослась в моей груди еще больше. Я смотрела на доктора в течение долгой секунды. Такая чопорная в своем маленьком белом халате. Готова поспорить, ей нравилось носить этот халат. Вероятно, в нем она чувствовала себя могущественной. Я задалась вопросом, хочет ли она задеть меня, или она просто из тех врачей, которые чувствуют себя комфортно, сообщая плохие новости.

— Джорджия?

Полагаю, она ждала от меня ответа на свое высказывание. Я боролась с навязчивым желанием потереть ладони о джинсы — моя нервная привычка. Деним успокаивал меня.

— Он никогда так не считал. Он всегда отталкивал меня. Но у него больше никого нет.

Мой голос не звучал твердо, и, кажется, ей это понравилось.

— У него есть мы. Мы очень хорошо заботимся о нем. И он добился значительного прогресса.

Это было хорошо. Значительный прогресс — это хорошо. Боль в моей груди слегка ослабла.

— И что дальше? — я расправила плечи. — Куда он направится отсюда?

— Теперь это решать Моисею.

Какая поразительная неопределенность.

— Могу я написать ему письмо? Можете передать ему письмо от меня? Это допустимо?

— Нет, Джорджия. Ему разрешено пользоваться телефоном. Он мог бы позвонить тебе. Он этого не сделал, не так ли?

Я покачала головой. Нет. Он не позвонил.

— Он непреклонен. Он не хочет видеться или общаться с тобой. И мы соблюдаем пожелания, когда можем. Он мало что держит под контролем, и это то, что он хочет.

Я не стану плакать перед этой женщиной. Не стану. Я вытащила из сумочки письмо, которое перед этим написала Моисею, швырнула его на стол прямо перед докторшей и встала. Она могла бы передать его Моисею, выбросить или прочитать своим монстроподобным детям в качестве сказки перед сном. Они могли бы хорошо посмеяться над моей болью. Все, включая Моисея. Что бы ни решила доктор, все было в ее руках. Я сделала все, что могла. Я направилась в сторону двери.

— Джорджия? — позвала она у меня за спиной.