Закон Моисея

— Моисей? — более молодой мужчина вышел, а шериф Доусон приостановился, положив руку на дверную ручку и поместив свою ковбойскую шляпу обратно на свои редкие волосы. — Я слышал, тебя выпускают через несколько дней.

Я слабо кивнул, подтверждая его слова. Он кивнул в ответ и поджал губы, рассматривая меня.

— Что ж, хорошо. Каждый заслуживает право начать все с чистого листа. Но я не думаю, что тебе следует возвращаться в Леван, Моисей, — произнес он, делая шаг в сторону коридора. — Все мы можем получить второй шанс и начать все с чистого листа.

Он вышел, позволяя двери между нами захлопнуться.

14 глава Моисей

Они освободили нас обоих от изоляции, и, к большому моему удивлению, между мной и Тэгом зародилось что-то похожее на дружбу. Может быть, сказалась наша молодость. Может быть, это из-за Молли. Может быть, из-за того, что мы оба находились в психиатрической больнице, и ни один из нас не особо-то хотел покидать ее. Или, как заметил Тэг, потому что мы «опустились так низко, и нет желания карабкаться вверх». Или, может быть, потому, что Тэг своим говором, юмором и образом ковбоя немного напоминал мне Джорджию. Он был моей абсолютной противоположностью. Они бы нашли общий язык, я был уверен в этом. Эта мысль странным образом вызывала во мне ревность, и я еще раз поражался тому, что Джорджия вообще когда-либо хотела меня.

Обычно Тэг мог резко развеселиться и тут же быстро впасть в ярость, он быстро прощал и отпускал обиды. Он ничего не делал наполовину, и иногда я задумывался, а не была ли психушка лучшим местом для него, просто чтобы сдерживать. Но у него также была и плаксивая сторона. Однажды ночью, когда погасили свет, как и всегда незаметно прокравшись по коридору, он пришел ко мне в поисках ответов, которые никто из персонала не смог бы дать ему, ответов, которые, как он думал, есть у меня.

Тэг сказал, что у меня подходящее имя.

— Моисей был пророком или что-то в этом роде?

Я лишь закатил глаза. По крайней мере, мы не обсуждали тот факт, что меня нашли в корзине для белья.

— Мо-и-сей! — Тэг произнес мое имя глубоким голосом, подражающим голосу Бога, напомнив мне старый фильм Чарлтона Хестона «Десять заповедей»⁸. Джиджи любила Чарлтона Хестона. Я провел Пасху вместе в тот год, когда мне исполнилось двенадцать, и у нас был марафон фильмов с Чарлтоном Хестоном, который вынудил меня возжелать измазать красной краской каждую дверь и сжечь каждый куст в Леване. А ведь я и так размазывал краску по всему Левану. Это все вина Чарлтона Хестона.

Тэг рассмеялся, когда я рассказал ему это. Но смех постепенно стих, когда он резко упал на мою кровать, уставившись в потолок. Затем он обратил внимание на меня, смерив взглядом.

— Если я умру, что случится со мной?

— Почему ты думаешь, что умрешь? — спросил я, говоря, как доктор Анделин.

— Я здесь, потому что пытался покончить с собой несколько раз, Моисей.

— Да. Я знаю, — я указал на длинный шрам на его руке. — А я здесь, потому что рисую умерших людей и выбиваю все дерьмо из каждого, с кем контактирую.

Он ухмыльнулся.

— Да. Я знаю, — но его улыбка тут же померкла. — Когда я не напиваюсь, жизнь просто размалывает меня, пока я не перестаю здраво рассуждать. Так было не всегда. Но сейчас происходит именно так. Жизнь просто отстой, Моисей.

Я кивнул, осознав, что слегка улыбаюсь, вспоминая, как Джорджия читала мне лекции каждый раз, когда я говорил что-то похожее.

— Смех Джорджии, волосы Джорджии, поцелуи Джорджии, остроумие Джорджии, длинные-длинные ноги Джорджии, — пробормотал я.

Я чувствовал себя комфортно рядом с Тэгом и, к своему большому смущению, перечислил список вслух.

— Что?

Я чувствовал себя глупо, но все же ответил честно:

— Пять значимых вещей. Я перечислял пять значимых вещей. Кое-кто обычно делал это всякий раз, когда я жаловался на то, как плоха жизнь.

— Джорджия?

— Ага.

— Она твоя девушка? — спросил он.

— Она хотела бы ею быть, — признался я, но никогда не признался бы, как же я сам ее хотел.

— А ты этого не хочешь? Даже несмотря на ее волосы, ее поцелуи, и ее длинные-предлинные ноги? — он улыбнулся, и это понравилось мне вопреки самому себе. Но я больше ничего не сказал по поводу Джорджии.

— Ты все еще хочешь умереть? — спросил я, меняя тему разговора.

— Поживем-увидим. Что будет потом?

— Большее. Что-то большее. Это все, что я могу тебе сказать. Это не конец.

— И ты можешь видеть, что произойдет дальше?

— Что ты имеешь в виду? Я не могу видеть будущее, если ты об этом.

— Ты можешь видеть другую сторону?

— Нет. Я вижу только то, что они хотят, чтобы я увидел, — произнес я.

— Они? Кто они?

— Любой, кто проходит, — отмахнулся я.

— Они шепчут тебе? Разговаривают? — Тэг тоже говорил шепотом, будто мы говорили о чем-то сакральном.

— Нет. Они никогда ничего не говорят. Они только показывают мне разные вещи.

Тэг содрогнулся и потер заднюю часть шеи, будто пытаясь стереть мурашки, которые подползали вверх по его спине.

— И как же ты понимаешь, что они хотят? — спросил он.

— Все они хотят одно и то же.

И, как ни странно, они своего добивались.

— Что? Что они хотят?

— Они хотят говорить. Они хотят быть услышанными.

Я никогда не выражал это словами, но ответ казался правильным.

— Значит, они не разговаривают, но хотят говорить?

Я кивнул один раз, подтверждая, что Тэг был прав.

— Почему они хотят говорить?

— Потому что к этому они привыкли…? — колебался я.

— Это то, к чему они привыкли, когда были живы? — Тэг закончил за меня.

— Да.

— И как же они общаются?

— Мыслям не требуется плоть и кости.

— Ты слышишь их мысли? — недоверчиво спросил он.

— Нет. Я вижу их воспоминания в своих мыслях.

Я предположил, что это звучало даже более странно, но это было правдой.

— Ты видишь их воспоминания? Всех их? Ты видишь всё? Все их жизни?

— Иногда кажется, что так и есть. Это может быть поток цвета и мысли, и я могу только выхватить случайные вещи, потому что все обрушивается на меня слишком быстро. И фактически я могу видеть только то, что понимаю. Я уверен, им не понравилось, если бы я мог видеть большее. Но не все так просто. Это субъективно. Обычно я вижу отдельные фрагменты и отрывки. И никогда всей картины. Но я неплохо справился с фильтрованием, и когда добился успехов, то это стало больше походить на воспоминания и меньше на одержимость.