Закон Моисея

Я приняла приглашение Терренса на танцы, но я надела черное платье, потому что у меня был траур, и самые высокие каблуки, какие только смогла найти, чтобы заставить его чувствовать себя глупо. Если он собирался использовать меня, то пусть будет так. Но я не собиралась облегчать ему задачу. И в тот вечер, сидя на скамейке в спортивном зале старшей школы, наблюдая за танцующими парами и, вдобавок, находясь рядом с негодующим Терренсом, я скучала по Моисею еще сильней. Было не сложно представить, как бы он выглядел в смокинге или элегантном костюме. Я бы могла надеть четырехдюймовые каблуки, и он все равно был бы выше меня. И у меня было чувство, что ему бы понравилось мое черное платье, и то, как преобразилось мое тело.

Терренс только и делал, что пялился на мою ставшую более полной грудь, и я осознала, что мой план привел немного не к тем результатам. Из-за каблуков моя грудь оказалась практически на уровне его глаз. В конечном счете, я сняла их и смирилась с неизбежностью танцевать босиком и представлять, что Терренс Андерсон — это Кенни Чесни. Кенни был парнем небольшого роста, знаменитым исполнителем кантри, и он был довольно горяч. К сожалению, я обнаружила, что мои вкусы резко изменились, и ковбои, и певцы кантри, хоть и горячие, уступили место эксцентричным художникам в психиатрических больницах.

12 глава Моисей

Но в ближайшее время мы так и не вернулись к этому. Во всяком случае, не с доктором Анделин. Из-за драки Тэга и меня изолировали на три дня. Ни одному из нас не разрешалось выходить из своих комнат, и я снова вел дневник рисунков, делясь своими «мыслями и чувствами» с помощью рисования. Доктор Анделин принес мне пачку альбомов для рисования и черчения. Хорошего качества. Не то что бумага для печати. Он также принес восковые карандаши. Я не думал, что он спросил разрешения. Я считал, что таким образом он благодарил меня. Такого рода невербальная признательность мне нравилась гораздо больше, чем все, что он мог бы сказать, особенно начиная с того момента, как я не сделал ничего, чтобы он был доволен. Но я позаботился о том, чтобы выразить благодарность по-своему.

Я рисовал и рисовал, пока мои пальцы не свело судорогой, а глаза уже не могли сфокусироваться. И когда я закончил, повсюду были страницы с зарисовками и портретами. Зонтики и галька в ручье, Ноа Анделин с маленькой аккуратной бородкой, смеющийся, со страницы смотрящий на женщину, которая ушла, но не была забыта. Когда в его следующий визит я показал рисунки доктору, он с благоговением взял их и разглядывал на протяжении всего сеанса, не проронив ни слова. И это был самый лучший сеанс.

На третий день нашей изоляции Тэг проскочил в мою комнату и прикрыл дверь.

Я зло уставился на него. Мне казалось, что двери закрывали на замок. Я даже не проверил, чтобы убедиться в этом. Я чувствовал себя тупицей из-за того, что в течение трех дней просидел за незапертой дверью.

— Они прогуливаются вдоль коридора каждые несколько минут и все. Это было до смешного легко. Мне следовало прийти раньше, — произнес он и сел на мою кровать. — Я — Давид Тэггард, кстати. Но ты можешь звать меня Тэг.

Он больше не вел себя так, словно нарывался на драку, и это слегка разочаровывало.

Если он не хотел драться, в таком случае, я хотел, чтобы он ушел. Я тут же вернулся к рисунку, над которым работал. Я чувствовал, что Молли была там, прямо позади воды, ее изображение мелькало за стеной, и я тяжело вздохнул. Я устал от Молли. Но сильней я устал от ее брата. Они оба были невероятно упрямы и несносны.

— Ты сумасшедший сукин сын, — заявил он без всяких предисловий.

Я даже не поднял головы от рисунка, который чертил небольшим кусочком воскового карандаша. Я старался растянуть свои запасы. Они заканчивались слишком быстро.

— Именно это люди говорят о тебе. Что ты сумасшедший. Но я не куплюсь, чувак. Больше нет. Ты не псих. У тебя дар. Безумный дар.

— Безумство, сумасшествие. Не означают ли они одно и то же?

Безумство и гениальность идут бок о бок друг с другом. Мне было интересно, о каком даре он говорил. Он никогда не видел моего состояния, когда я рисовал.

— Не-а, приятель, — произнес он. — Не одно и то же. Сумасшедшим людям необходимо находиться в месте вроде этого. Ты же не принадлежишь ему.

— Думаю, что, вероятно, принадлежу.

Он засмеялся явно удивленный.

— Ты думаешь, что ты сумасшедший?

— Думаю, я чокнутый.

Так говорила Джорджия. Но, кажется, не обращала на это внимания. До того момента, пока заскоки не вышли за грань, и она не столкнулась с одним из них и пострадала.

Тэг наклонил голову, выжидая, но когда я не стал продолжать, он кивнул.

— О’кей. Может быть, мы все чокнутые. Или выжившие из ума. Уж я-то точно.

— Почему? — я поймал себя на том, что спросил его.

Молли снова парила поблизости, и я стал рисовать быстрее, обреченно заполняя страницу изображением ее лица.

— Моя сестра умерла. Я сам виноват. И пока я знаю, что случилось с ней, я никогда не буду в порядке. Я так и останусь выжившим из ума.

Его голос был настолько тихим, что я не был уверен, предназначалась ли последняя часть для того, чтобы я ее услышал.

— Это твоя сестра? — неохотно спросил я.

Я показал свой альбом.

Тэг уставился в изумлении. Затем встал. Потом снова сел. И, в конце концов, кивнул.

— Да, — он с трудом сглотнул. — Это моя сестра.

И он рассказал мне все.

Как оказалось, отец Давида Тэггарда, техасский нефтепромышленник, всегда хотел обзавестись ранчо. Когда Тэг начал влипать в неприятности и напиваться каждую неделю, его отец оставил бизнес, продал свою долю за миллионы и, помимо всего прочего, приобрел пятьдесят акров земли в Санпит-Кантри, Юта, откуда мама Тэга была родом, и перевез туда семью. Он был уверен, что если сможет держать Тэга и его старшую сестру Молли подальше от прежнего круга общения, то ему удастся привести все в порядок. Отец Тэга считал, что для всей семьи перемены пошли бы на пользу. Свободное пространство, много работы, чтобы всех занять, и подходящие и благоразумные люди, окружающие их. Понадобилось много денег, чтобы обеспечить весь процесс.

Но дети не делали успехов. Они взбунтовались. Старшая сестра Тэга Молли сбежала, и больше о ней ничего не было слышно. Младшие девочки-близнецы, в конце концов, последовали за матерью обратно в Даллас, где она подала на развод. Так вышло, что Даллас ей нравился больше, и она винила мужа в исчезновении старшей дочери. Остались только Тэг и его старик. И куча денег, пространства и рогатого скота. Тэг прилагал все усилия, чтобы оставаться трезвым, но когда он не пил, то утопал в чувстве вины и, в конечном счете, попытался покончить с собой. Несколько раз. Что привело его в одну психиатрическую лечебницу со мной.