Закон Моисея
Шрифт:
— Где оно? — бушевал я, расстегивая карманы и обыскивая каждое отделение старой сумки, словно наркоман в поисках таблеток.
— Что ты ищешь? — увлеченный и в то же время обеспокоенный Тэг стоял в стороне и наблюдал, как я растерзываю на части свой шкаф.
— Письмо. Письмо! Джорджия написала мне письмо, когда я был в «Монтлейке». И я никогда не открывал его. Но сохранил! Оно было здесь!
— В Вене ты положил его в один из тех тубусов, — непринужденно ответил Тэг и сел на мою кровать, опершись локтями о колени и наблюдая за тем, как я теряю остатки самообладания.
— Откуда, черт тебя подери, ты знаешь об этом?
— Потому что
Я уже зарывался глубже в шкаф, доставая тубусы со скрученными в рулон работами, которые накопил за время путешествия и все никак не мог оформить их в рамку и выставить. Со всех уголков света мы отправляли вещи отцу Тэга, и он складывал их в комнате для гостей. Когда мы осели, он привез их нам. Четыре года путешествий и покупок, и все это добро полностью заполнило кузов его прицепа для перевозки лошадей. Мы быстро сдали все в складское хранилище, особо не заинтересованные разбираться с этим. К счастью, тубус, о котором упомянул Тэг, все еще должен был находиться где-то в моем шкафу, потому что Тэг был прав. Я всегда держал письмо при себе, повсюду носил с собой, словно дорогой сердцу медальон, который я даже никогда не открывал. Может, из-за того, что оно никогда не открывалось, было неправильным держать его где-то в стороне.
— Оно было в маленьком… — начал Тэг.
— Ты читал его? — прокричал я, лихорадочно роясь в вещах.
— Нет. Не читал. Я хотел. Думал об этом.
Чтобы сберечь его, я положил письмо обратно в конверт, когда уезжал из «Монтлейка». Я нашел тубус, уверенный, что он был именно в нем, и сорвал крышку зубами, бросаясь на колени и вытряхивая содержимое, словно ребенок в Рождественский день. Конверт беспрепятственно выскользнул и приземлился на мои колени. И как тот ребенок в Рождество, который что-то открыл и не мог решить, нравится ли ему это, я точно так же смотрел на конверт.
— Оно выглядит так же, как и всегда. Каждый раз ты просто сидел и смотрел на него, — произнес Тэг, растягивая слова.
Я кивнул.
— Хочешь, чтобы я прочитал его? — сказал он более любезно.
— Я кретин, Тэг. Ты ведь знаешь об этом? Я вел себя как придурок тогда, с Джорджией, и я нисколько не изменился.
— Ты беспокоишься о том, что я больше не буду любить тебя после того, как прочту его?
В его голосе слышался намек на улыбку, и это помогло мне дышать.
— Хорошо. Да. Прочитай его, потому что я не могу.
Я протянул ему письмо, борясь с желанием заткнуть пальцами уши.
Он открыл конверт, развернул листок бумаги, заполненный написанными Джорджией словами, и какое-то время просто молча смотрел на него. А затем он начал читать.
«Дорогой Моисей, я не знаю, что сказать. Я не знаю, что чувствовать. Единственное, что я знаю, что ты там, а я здесь, и я еще никогда за свою жизнь не была так сильно напугана. Я продолжаю приходить к тебе и продолжаю жить, не видя тебя. Я волнуюсь за тебя. Я волнуюсь за себя.
Увижу ли я тебя снова когда-нибудь?
Боюсь, что ответ — нет. И если это так, то ты должен знать, что я чувствую. Может, однажды ты будешь способен поступить также. Мне бы очень, очень хотелось узнать, что чувствуешь ты, Моисей.
Итак, начнем. Я люблю тебя. Правда. Ты пугаешь меня, и очаровываешь, и заставляешь одновременно желать сделать тебе больно и исцелить тебя. Это странно, что я хочу сделать тебе больно? Я хочу причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне. И несмотря на это, мысль о твоих страданиях вызывает страдания у меня. Есть ли в этом какой-то смысл?
Второе. Я скучаю по тебе. Я очень по тебе скучаю. Я могла наблюдать за тобой весь день. Не потому, что ты внешне красив, хотя так оно и есть, не потому, что ты можешь создавать красивые вещи, что ты и делаешь, а потому, что есть в тебе что-то, что притягивает меня и дает уверенность в том, что если бы ты только впустил меня, если бы ты только любил меня в ответ, у нас была бы прекрасная жизнь. И я бы действительно хотела, чтобы у тебя была прекрасная жизнь. Больше, чем все остальное, я бы хотела этого для тебя.
Я не знаю, прочтешь ли ты это. И если прочтешь, то не знаю, напишешь ли ты мне ответ. Но мне необходимо, чтобы ты знал, что я чувствую, даже если это написано в жалком письме, которое пахнет как Мёртл, потому что оно несколько месяцев пролежало в ее бардачке.
Даже если просто выслушаешь и затем забудешь, я надеюсь, что когда ты выпишешься, то позволишь сказать тебе это лично.
Пожалуйста.
Джорджия
П.С. Пять значимых для меня вещей? Они не изменились. Даже несмотря на все, что случилось, я по-прежнему благодарна за это. Просто решила, что ты должен знать».
В течение нескольких долгих секунд мы сидели в тишине. Я не мог проронить ни слова. Письмо мне ничего не рассказало на самом деле. Но в тот момент Джорджия была в комнате вместе с нами, ее присутствие было таким же реальным и согревающим, как ее карие глаза и обжигающие поцелуи. Ее слова практически прыгали со страницы и возвращали меня в прошлое, словно засасывая в воронку, а она стояла передо мной и ждала, когда же получит от меня ответы. Как это ни странно, после всех этих лет, у меня по-прежнему не было ни одного.
— Чувак, — присвистнул Тэг. — Ты, и правда, придурок.
— Я еду в Леван, — заявил я, удивляя сам себя и заставляя Тэга отпрянуть в изумлении.
— Зачем? Что происходит, приятель? Я что-то пропустил?
— Ничего. То есть… Я думал, может… — я остановился. Я не знал, о чем думал. — Забудь.
Отмахнувшись от своих мыслей, я забрал письмо из рук Тэга и свернул его. И продолжал сворачивать все больше и больше, пока оно не превратилось в пухлый маленький квадрат. А затем сжал его в ладони так, словно мог бы запросто выбросить его прочь, выбросить прочь все те вещи, что меня беспокоили. Я мог бы посчитать их на пальцах, точно так же, как мама Джорджии обычно делала вместе с детьми, взятыми ею на воспитание, и я мог выбросить все это прочь.
— Я не могу думать ясно. Я не очень хорошо спал последние пару дней. И встреча с Джорджией… — мой голос затих.
— Итак, ты собираешься в Леван. И я поеду с тобой.
Тэг вел себя так, словно все уже было решено.
— Тэг…
— Мо.
— Я не хочу, чтобы ты ехал.
— Ты ведь терроризировал именно этот город, верно?
— Я никого не терроризировал, — возразил я.
— Когда речь заходит о том, чтобы украсить этот городишко, думаю, ты не совсем то, что они имели в виду, Моисей.