Закон Моисея
Шрифт:
«Спокойной ночи, вонючка Стьюи!» — произнесла она, уткнувшись носом в его шею.
«Спокойной ночи, жадина Бейтс!» — весело ответил он.
«Спокойной ночи, скунс Скитер!» — тут же выпалила она.
«Спокойной ночи, грубиянка Боунс!» — сдавленно засмеялся Илай.
Я не понимал прозвищ, но они вызвали у меня улыбку. Любовь струились из воспоминания так же, как вода льется из труб. Но я по-прежнему отталкивал это, закрываясь
— Нет, Илай. Я не могу дать тебе это. Я знаю, что ты нуждаешься в своей маме. Но я не могу дать тебе этого. Я не могу дать ей этого. Но я могу дать тебе кое-что другое. Ты поможешь мне найти ее, и я отдам ей это, — я указал на подсыхающий рисунок, который создал для этого упертого ребенка. — Я могу отдать ей твой рисунок. Ты поможешь мне это сделать. Он — от тебя. Я могу отдать его. Ты можешь отдать его ей.
В ответ на мое предложение Илай просто смотрел на меня в течение нескольких долгих мгновений и без всякого предупреждения исчез.
— Красиво, — Тэг указал подбородком в сторону мольберта с установленным на нем холстом. — Отличается от всего, что ты обычно делаешь.
— Да. Потому что это возникло не в его голове, а родилось в моей.
— Ребенок?
— Да.
Я провел руками по коротко стриженым волосам на своей голове, испытывая тревогу и сам не зная почему. Илай не возвращался. Может быть рисование, в конечном счете, сработало.
Тэг забрел ко мне без предупреждения, без приглашения, прямо как в старые добрые времена, и я был благодарен за это вторжение. Он поднимался ко мне, когда ему нужен был партнер для тренировок, или что-нибудь из моего холодильника, или что-нибудь из моих художеств, чтобы временно разместить у себя на видном месте и впечатлить женщину, которую он пригласил на вечер.
Судя по его виду, он уже потренировался, и я не стал выплескивать на него накопившуюся досаду. Его волосы на концах были влажными, вьющиеся и прилипшие к шее и лбу, а пот от тренировки пропитал футболку, отчего та прилипала к груди. Тэг выглядел довольно хорошо, зализывая волосы назад и одевая дорогой костюм, когда занимался делами бизнеса, и, тем не менее, он всегда походил на какого-то неандертальца из-за носа, сломанного слишком много раз, и всегда чересчур длинных, косматых волос. Я не знаю, как он вообще мог выносить жар, имея столько волос на голове. Я никогда не мог, от этого я задыхался. Может, это было связано с тем фактом, что каждое столкновение с мертвыми обжигало мою шею, вызывая головокружение, и мое тело горело с такой силой, словно печка.
Тэг потянул край футболки и вытер лицо, одновременно забирая мою миску с хлопьями и большой стакан с апельсиновым соком. Он расселся за моим кухонным столом так, словно мы были пожилой женатой парой, и уткнулся в еду без дальнейших комментариев по поводу картины, которую я рисовал полночи.
У Тэга лучше получалось быть другом, чем у меня. Я редко спускался к нему. Я никогда не ел его еду и не разбрасывал потную одежду по полу. Но я был благодарен за то, что он так делал. Я был благодарен за то, что он приходил ко мне, и я никогда не выражал недовольства по поводу пропадающей еды и рисунков или валяющихся носков, которые не были моими.
Я расправился со своей миской хлопьев и оттолкнул ее в сторону, снова сосредоточив взгляд на мольберте.
— А почему блондинка? — спросил Тэг.
Я почувствовал, как мой лоб нахмурился,
и в ответ лишь пожал плечами.— А почему нет?
— Ну, мальчик… он — черный. Мне просто интересно, почему ее ты сделал блондинкой, — рассудительно произнес Тэг, запихивая в рот еще одну огромную ложку.
— Я — темный… и моя мама была блондинкой, — ответил я, как ни в чем не бывало.
Тэг остановился, его ложка застыла в воздухе на середине пути. Я наблюдал за тем, как колечко «Черио» сделало отчаянный прыжок к свободе, шлепаясь обратно в миску и оставаясь невредимым еще на несколько секунд.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом.
— Разве?
— Нет. Я знаю, что мама оставила тебя в прачечной. Я знаю, что у тебя была дерьмовая жизнь, пока ты рос. Я знаю, что ты жил со своей бабушкой, пока она не умерла. Я знаю, что ее смерть принесла полнейшую неразбериху, а следом появился я, — подмигнул он. — Я знаю, что ты способен видеть вещи, которые другие не могут. И я знаю, что ты можешь рисовать.
Моя жизнь в двух словах.
Тэг продолжил:
— Но я не знал, что твоя мама была блондинкой. Не то чтобы это так важно. Просто ты такой темный, поэтому я предположил…
— Да.
— Значит… на этом рисунке ты и твоя мама? Разве она не была родом из маленького городка?
— Нет. То есть… да. Она была из маленького города. Белая девушка из провинциального города, — в этот раз я сделал акцент на слове «белая», чтобы прояснить ситуацию. — Но нет. На рисунке изображен Илай и его мама. Но я думаю, что это не то, что он хотел.
— Холмы. Закат. Это напоминает мне Санпит. Санпит казался мне красивым, когда я не мучился от похмелья.
— Леван тоже.
Я пристально разглядывал рисунок. Ребенок вместе со своей мамой верхом на лошади по имени Калико. Высокая женщина сидит, наклонившись в седле, ее светлые волосы имели лишь бледные очертания на фоне более яркого розового и красного — цветов уходящего солнца.
— Она похожа на Джорджию, — задумчиво рассуждал я.
Женщина на моем рисунке со спины выглядела как Джорджия. Я почувствовал, как внезапно сдавило грудь, и встал, направляясь прямо к картине. К картине, которую создал в порыве отчаяния, заполняя ее персонажами из своей собственной головы. Не из головы Илая. Это никак не было связано с Джорджией. Но мое сердце грохотало, а дыхание стало поверхностным.
— Она выглядит как Джорджия, Тэг, — снова произнес я уже громче и услышал панику в своем голосе.
— Джорджия. Девчонка, которую ты никак не можешь забыть?
— Что?
— Ой, да ладно тебе, мужик! — со стоном высказался Тэг, наполовину смеясь. — Я уже давно тебя знаю. И за это время ты ни разу не заинтересовался женщиной. Ни одной. Не знай я тебя лучше, решил бы, что ты в меня влюбился.
— Я видел ее в прошлую пятницу. Я встретил ее в больнице.
Я даже не мог возразить ему. Меня тошнило, а руки тряслись так сильно, что я закинул их за голову, сцепив в замок, чтобы скрыть дрожь.
Тэг выглядел ошеломленным не меньше моего.
— Почему ты ничего не сказал?
— Я увидел ее. Она увидела меня. И… теперь я вижу маленького ребенка.
Я бросился в свою спальню вместе с Тэгом, следующим за мной по пятам, и охвативший меня ужас гудел по венам, словно я накачался чем-то токсичным.
Я стащил свой старый рюкзак с полки шкафа и начал рывком доставать из него вещи. Мой паспорт, восковой карандаш, завалявшийся арахис, кошелек с какой-то валютой, которая так и не была потрачена.