Закон Моисея

Когда я вошла в кухню с полотенцем на голове, одетая в пижаму в горошек, шериф Доусон сидел за кухонным столом. Перед ним стояла открытая банка Пепси и кусок пирога — спасибо маме, неизменной хозяйке. Шериф Доусон был худощав, одет в коричневую униформу, светлые волосы были разделены на пробор и аккуратно зачесаны, ярко-голубые глаза выделялись на загорелом лице, которое говорило о его предпочтении находиться на свежем воздухе. Ему было далеко за тридцать или даже чуть больше сорока, и его недавно переизбрали на должность шерифа. Он нравился людям, а ему нравились лошади. Для жителей нашего округа это было отличной рекомендацией. Не думаю, что он лишится этой работы в ближайшее время. Он с моим отцом обсуждал объездку Лаки, когда я села за стол рядом с миссис Райт. Моисей сидел напротив шерифа, который тотчас начал допрашивать его. Моисей был тихим и сдержанным, и продолжал поглядывать на дверь, будто не мог дождаться момента, чтобы убраться отсюда прочь. Это напомнило мне воскресную школу, и эта мысль почти заставила меня улыбнуться. Беседа продолжалась недолго; Моисей давал самые краткие ответы из всех, что мне когда-либо доводилось слышать.

Он отправился на родео со своей бабушкой. Она тут же с готовностью кивнула. Он пришел посмотреть, как я езжу верхом. Миссис Райт снова кивнула.

Это правда? Эта мысль заставила меня смущенно поежиться и почувствовать тепло в груди. Он продолжал тихим голосом, уточняя только основные детали.

Он припарковался недалеко от загонов с животными. Оставаясь рядом со своим джипом, он пытался решить пойти ему на ярмарку за парочкой корн-догов и карамельным яблоком или просто отправиться домой. Кто-то налетел на него сзади. Он не видел, кто это был. Он решил, что это ковбой. Не так уж полезно, подумала я. Но в любом случае, я бы не смогла ничего добавить к этому описанию. Ему показалось, что кто-то вскрикнул. Так он обнаружил меня, развязал и довез до дома. Конец.

Затем Моисей пристально посмотрел на шерифа и повторил все те же самые ответы, когда Доусон надавил на него сильнее. Шериф спросил его, почему он припарковался возле загонов, а не на парковке.

Моисей ответил, что не хотел идти пешком.

Шериф хотел знать, почему он не может дать более детальное описание убегающего, человека, который налетел прямо на него.

Моисей сказал, что стоял к нему спиной, и было темно.

Казалось, шериф был обеспокоен и подозрителен, но только не я. Моисей не был тем, кто связал меня. Он был тем, кто меня освободил. И это единственное, что имело для меня значение.

Затем наступила моя очередь. Я тоже изложила свою историю, моя небольшая публика ловила каждое слово. Я сказала шерифу Доусону о том, что думаю, что Терренс Андерсон мог быть тем, кто провернул эту шутку. Это было в высшей степени неудобно, учитывая, что шериф Доусон был дядей Терренса. Но надо отдать ему должное, шериф не подал вида и не стал спорить со мной, и пообещал проверить это. Шериф записал все, что я сказала, и даже сделал несколько снимков следов от веревки на моих запястьях и царапин на лице.

— Что это? Необходимо ли это зафиксировать?

Шериф указал на то место, где копыто Сакетта ударило меня в лоб. Рана была трехнедельной давности и практически зажила, но из-за того, что моя голова была вдавлена в пыльную землю и гравий, это вызвало раздражение. Так что теперь рана вновь смотрелась покрасневшей, с ободранной кожей.

— Сакетт занервничал, — сказала я, пожимая плечами, не желая пересказывать произошедшее.

Я знала, что шериф был в курсе, кто такой Сакетт.

Шериф слегка ухмыльнулся и указал на шрам на своем лбу.

— Интересно, из-за того же тогда занервничала Тонга или нет. Она хорошо приложилась, чертова лошадь. Никогда нельзя ослаблять бдительность рядом с животными. Как только ты думаешь, что понимаешь их, они делают что-то абсолютно неожиданное.

— Да. И люди такие же, — произнесла я, не подумав.

Но это правда. Сегодня даже больше, чем когда-либо. Я почувствовала, как меня тут же наполняет страх, и я задалась вопросом, как, черт возьми, я смогу уснуть сегодня или вообще когда-нибудь. Шериф сочувствующе кивнул и поднялся, чтобы уйти, но протянул руку и потрепал меня по плечу.

— Я сожалею, Джорджия. Правда. Была ли это шутка, или что-то намного страшнее, я так рад, что ты в порядке. Мы проведем расследование и выясним, знают ли Терренс Андерсон и Хейли Блэвинс что-нибудь на счет этого. У нас есть твои показания и фото. А также показания мистера Райта, конечно же.

Шериф нервно взглянул на Моисея, и я еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Все боялись Моисея. И я была просто уверена, что если бы я не была непреклонна в том, что не Моисей связал меня прежде, чем развязать, он был бы подозреваемым номер один. Просто он выглядел как виновный.

Шериф шагнул к кухонной двери.

— Я рад, что это последний вечер родео. Люди немножко сходят с ума на нем. Будем надеяться, что жизнь в городе немного поутихнет, и мы выясним, что произошло. Будем на связи.

С этими словами шериф Доусон открыл дверь и вышел в предрассветную мглу раннего утра, а мы все сидели, уставившись на стол, каждый погруженный в свои мысли, слишком уставший, чтобы шевелиться прямо сейчас.

— Что ж, — вздохнула Кейтлин Райт, — шериф Доусон — славный мальчик.

Ему было почти сорок, но очевидно, для того, кому уже восемьдесят, он почти мальчишка.

— Моисей, он и твоя мама раньше встречались. Он был влюблен в нее. Я думала, что, может, она вернется в Леван и выйдет за него. Он старался, ухаживал и приходил к ней снова и снова. Видит Бог, это так. Но было уже слишком поздно, я полагаю.

Миссис Райт похлопала Моисея по щеке и встала из-за стола. Его лицо стало непроницаемым из-за упоминания о матери, и я задалась вопросом, как часто кто-либо говорит о ней. У меня было ощущение, что Моисей уж точно никогда.

Мои родители тоже встали, но Моисей, что удивительно, смотрел на меня. Мы двое были единственными, кто продолжал сидеть, на минуту оставшись без наблюдения взрослых.

— Ты хотела, чтобы я разрисовал твою комнату. И раз уж я здесь, то мог бы взглянуть.

Моя мама сразу же включилась в наш разговор.

— Почти три часа ночи, — возразила она.

Моисей поднял на нее глаза:

— Джорджии трудно будет заснуть сегодня.

Это единственное, что он сказал, и все погрузились в молчание. Мое сердце стучало, словно барабан. Я встала и повела его вдоль коридора. Никто не возразил, и я услышала, как попрощалась миссис Райт, а мои родители отправились в свою спальню вниз по коридору.

— Сейчас лето, Мауна, — до меня донеслось бормотание отца. — Все в порядке. Мы здесь рядом, всего через несколько дверей. Оставь их.

И они нас оставили.

— Расскажи мне эту историю, — попросил Моисей после того, как я сказала ему, что именно мне бы хотелось, чтобы было нарисовано в моей комнате.

Он пристально смотрел на чистую белую стену, которую я освободила еще две недели назад в надежде, что он согласится сделать настенную роспись. У меня были простые вкусы, даже заурядные, и я гордилась отсутствием бесполезных украшательств и полками, заставленными рядами книг, все вестерны, за исключением «Цветка красного папоротника», «Неприятностей с обезьянками», и еще один длинный ряд с книгами Дина Кунца. После Луиса Ламура — он мой самый любимый.