Закон

– Кстати, как это вам пришло в голову нанимать себе в услужение Мариетту дона Чезаре?

И впрямь, как все это началось? Несколько раз ломбардец заходил к дону Чезаре поговорить о козах. Впрочем, без особого успеха: этих феодалов не интересуют собственные интересы, по всему видно, что дона Чезаре куда больше занимают античные пастухи, чем улучшение собственного стада; говорят, он ведет раскопки; нашел рецепт изготовления козьего сыра в III веке до нашей эры, но и пальцем не пошевельнет, чтобы научить своих пастухов варить их сыры, в сущности его собственные сыры, хотя бы в чистоте. Во время этих посещений агроном и заметил малютку Мариетту; она показалась ему шустрой, он имеет в виду - живой, взгляд смышленый. А так как ему требуется для хозяйства…

– А вам кто-нибудь предлагал ее нанять?

Агроном вспоминает, что действительно предлагала какая-то высокая здоровенная брюнетка, по слухам любовница дона Чезаре, да, да, вероятно, Эльвира, сестра Мариетты; она еще очень удивилась, что домашнее хозяйство ведет у него жена пастуха.

– Ну, теперь вы попались в наши тенета, - восклицает комиссар.

– А почему бы и нет?
– спрашивает агроном.

“Заарканила его”, - думает комиссар. Ему нравится это выражение. Есть люди, которые заарканивают других, заарканившие в свою очередь становятся заарканенными - все, в конце концов, взаимосвязано, от этого никому не уйти. Сам он заарканивал множество женщин, главным образом замужних; его род занятий давал ему в этом отношении огромные преимущества, которых у других просто нет; и всегда он первый брал на себя инициативу разрыва, но сплошь и рядом женщины продолжали чувствовать себя заарканенными: они вымаливали последнюю встречу, так что последнее свидание длилось и длилось бесконечно, и для него это становилось лишним поводом потщеславиться. А сейчас его самого заарканила Джузеппина.

– А вы слышали, как Мариетта поет?

– Нет, не слышал, - отвечает агроном.

– У нее определенный талант, - продолжает комиссар.
– Голос очень высокий, так называемый горловой, при исполнении некоторых народных песен он еще и модулирует. Такие голоса порой встречаются у местных крестьянок. По-настоящему оценить такое пение может только уроженец манакорского побережья, вам, возможно, и не понравится. Причем “голос” ничего общего с гнусавым пением арабских женщин не имеет.

– Голос?
– переспрашивает ломбардец.

– Определяя такой вид пения, мы для краткости говорим просто “голос”. Все женщины, обладающие так называемым “голосом”, немного колдуньи.

– Неужели вы верите в колдовство?
– удивляется агроном.

Комиссар улыбается: нет, положительно эти северяне полностью лишены чувства юмора.

– Конечно же, нет, - говорит он.
– Но за все приходится расплачиваться. Тем, кого природа наделила таким даром, она отказала в чем-то другом.

– Вы, южане, по любому поводу разводите философию, - замечает агроном.

– Так что будьте начеку, - продолжает комиссар.
– Одаренные люди лишены сердца. У Мариетты взгляд жесткий. Она вас заарканит…

– В ваших огромных южных поместьях девушек держат в ежовых рукавицах, из них получаются прекрасные хозяйки, - отвечает агроном.

Игра решительно принимает заманчивый оборот. Сыграно уже семь партий, и ни разу счастливая карта не выпала на долю Тонио и в патроны он не вышел. И никто ни разу не выбрал его себе в помощники. Играть в “закон” только тогда интересно, когда есть не просто жертва, а жертва, так сказать, наглядно отмеченная роковым невезением, и вот тогда-то игроки затравливают ее вконец; лишь в этом случае “закон” - игра бедняков - становится столь же захватывающей, как, к примеру, псовая охота или коррида, даже, пожалуй, еще более захватывающей, коль скоро здесь травят не быка, а человека.

Тонио уже проиграл свои двести лир и еще десять сверху, но для восьмого тура трактирщик отпустил ему вино в кредит. Партия в тарок тянулась долго, и в какой-то момент даже пошла так, что мог выиграть доверенный человек дона Чезаре. А это было бы весьма досадно. Хотя вовсе не так уж обязательно роптать на судьбу, если она вдруг сделает вольт и обласкает бывшую жертву вечного невезения. Иной раз такой поворот игры приносит кое-какие пикантные неожиданности. Тут все зависит от достоинств самой жертвы. Когда после нескольких проигранных подряд партий Маттео Бриганте или Пиццаччо снова выходят в патроны и устанавливают свой закон, их еще жжет память о нанесенных им оскорблениях, и это только подогревает их природную злобу и удесятеряет их издевательские таланты; вот так и по-настоящему хороший бык, который, казалось, уже находился при последнем издыхании, вдруг переходит в атаку и бросается на человека, может ли быть зрелище прекраснее? Но к началу восьмой партии Тонио был уже слишком затюкан, и бессмысленно было ждать от него блестящей атаки; конечно, он человек скрытного нрава, но он пал духом, а человек, павший духом, не способен нанести исподтишка красивый удар; к тому же отяжелел от назойливых мыслей о деньгах, о том, у кого бы их призанять, о долге трактирщику; даже выиграй он сейчас, он не сумел бы воспользоваться своей победой и наголову разбить противника, как подобает искусному полководцу или искусному игроку в “закон”. К счастью, в конце концов выиграл все-таки не он, а дон Руджеро, которого и провозгласили патроном. Мало-помалу тот втянулся в игру и назначил своим помощником Маттео Бриганте, справедливо решив, что надо брать самого злого.

Тонио поднялся с места.

– Я тебе тут остался должен сорок лир… - обратился он к трактирщику; отодвинув стул, он решительно направился к дверям, - …так отдам в следующий раз.

– Смотрите, смывается, - крикнул Пиццаччо.
– А в брюхе пусто!

– Покойной всем ночи!
– проговорил Тонио.

– Тонио!
– окликнул его дон Руджеро.

Тонио был уже у дверей.

– Что вам угодно?
– спросил он дона Руджеро.

– Ты не имеешь права уходить, - заявил дон Руджеро.

– А ты слушай его, - обратился трактирщик к Тонио.
– Он скоро адвокатом будет. Он зря не скажет.

– Не имеешь права уходить, - продолжал дон Руджеро, - потому что твой контракт еще не кончился.

Раздался одобрительный шепот. Дон Руджеро начал партию весьма и весьма изящно.

– Слушай-ка, - гнул свое дон Руджеро.
– Ты доверенное лицо дона Чезаре. Предположим, ты нанимаешь ему какого-нибудь работника. Работник и ты заключаете словесный контракт. Понятно, что я имею в виду?

Тонио слушал насупившись, хмуря брови.

– В силу вашего словесного контракта, - продолжал дон Руджеро, - ты не имеешь права увольнять этого работника без предупреждения. Но и работник в свою очередь не имеет права без предупреждения бросать работу. Согласен?

– Согласен, - нерешительно протянул Тонио.

– Садясь играть в “закон”, ты как бы заключил о нами словесный контракт. И следовательно, не имеешь права уходить без предупреждения.

– Нет, так дело не пойдет, - отозвался Тонио.
– Покойной всем ночи.

Но на пороге замешкался.

Дон Руджеро широким жестом обвел комнату:

– Призываю вас всех в свидетели. Доверенный человек дона Чезаре подает всем вам пагубный пример - нарушает контракт без предварительного предупреждения!

– Покойной всем ночи, - повторил Тонио. Но в голосе его все еще чувствовалась нерешительность.

– Тогда я потребую с Тонио долг, - вмешался трактирщик.
– Человеку, нарушающему контракт, я в кредит не отпускаю.

– Возникает новая ситуация, - провозгласил дон Руджеро.

Он стремительно поднялся, подошел к Тонио и положил ему руку на плечо.

– Если тебе не верят в кредит, надо расплачиваться, а не уходить вот так вот. Отдай сначала хозяину его сорок лир, которые ты ему задолжал.

– Да у меня денег нету, - промямлил Тонио.

– Еще одно преступление - мошенничество. А это дело подсудное.

Снова раздался одобрительный гул, кто-то даже зааплодировал. Если только студент юридического факультета захочет, он такого может наворотить, что игра в “закон” станет еще завлекательнее.