Законы Беззакония

Затем, следуя его примеру, мы дружно выскочили за пределы Нивы и, в едином строю, направились к церквушке. Когда мы отворили её скрипящую дверь, нас встретила небольшая кабинка, в которой продавалась религиозная атрибутика: свечи и кресты, раскинутые по столикам с небрежной, но трогательной простотой. Эти свечи, словно выстраданные, были сварены с молитвой, а кресты, немного кривые и неровные, явно вырезанные руками священнослужителей, несли на себе отпечаток их глубокой веры и трудной работы. Заметив нас, один из трёх свяшенников отвлёкся от молитвы, и открыв дверь зашёл в свою кабиночку.

—Здравствуйте, можно шесть свечек. Произнёс Андрей вперёд нас, словив на себе недоумевающие взгляды не только батюшки, но и двух бомжей сидящих за лавкой, а затем повернулся на нас с выражением лица: "неужто я и здесь накосячил".

—Конечно! Добродушно отозвался священник и назвав сумму в сто двадцать рублей, протянул нам свечки. Пошастав по карманам Андрей, нашёл монетки и протянул их через окошко.

Затем, взяв по свече и установив их в подсвечники у иконы Богородицы, наша бригада погрузилась в молитву, каждый на свой лад. Если быть честным, ту часть про церковь я ляпнул не задумываясь, и лишь оказавшись здесь осознал, что совершенно не умею молиться… В прошлой жизни я числился католиком, но ни разу не переступал порог храма, да и вероисповедание своё принял исключительно благодаря семейной традиции — все в клане Rocci придерживались католицизма. Оглядевшись в поисках подсказки, как это делается, я заметил мужчину в рясе. Он стоял на коленях, склонившись перед огромной иконой. Что-то в его силуэте показалось мне до боли знакомым, будто из глубины памяти выплыло давно забытое воспоминание. Интуиция буквально кричала, что я должен заговорить с ним. Скорее всего, это было предчувствие, но вокруг него витала странная аура — нечто далёкое от образа священнослужителя, скорее солдата, закалённого временем и битвами. Противиться этому зову я не решился. Подойдя ближе, я положил руку ему на плечо, отвлекая от молитвы. Обернувшись, он предстал передо мной человеком, абсолютно не похожим на обычного священника: бритая голова, полное отсутствие растительности на лице и стеклянные голубые глаза, холодные, словно льдинки

— Выйдем на минуту? — произнёс я, не желая вести с ним диалог в храме.

Тот, сохраняя абсолютную невозмутимость, кивнул и поднялся с места. Пропустив его вперёд, я окончательно убедился в его военном прошлом. Как? Его рваная походка, горделивая осанка, твёрдые шаги и уверенные движения рук сами выдавали себя. Оказавшись на улице, мы обошли церковь и остановились у заднего входа. Первым молчание нарушил я:

— Как мне к вам обращаться?

— Горислав Всеволодович, а вы…?

— Артём Евгеньевич, — ответил я и протянул ему руку. Он пожал её с лёгкой осторожностью.

— Артём Евгеньевич, вы хотели обсудить со мной что-то конкретное? — спросил он, явно желая поскорее перейти к сути.

— Да, Горислав Всеволодович. Вы служили в Нигерии?

Услышав мой вопрос, священник напрягся, замер на несколько секунд, словно перебирая болезненные воспоминания.

— Да, — ответил он едва слышно, будто выдавливая слова из себя.

— В таком случае у меня к вам предложение, — произнёс я, сокращая дистанцию и устанавливая зрительный контакт. — Возьмите вновь оружие в руки. Не ради себя — ради церкви. Я видел, в каком она состоянии. Она явно нуждается в капитальном ремонте, верно? Если вы и ещё двое священников будете помогать нам "присматривать" за Благодатной, мы выделим вам средства.

— Деньги? Вы предлагаете нам заниматься рэкетом за деньги? — проговорил Горислав Всеволодович, и его грустный взгляд сменился выражением глубокого оскорбления.

— Не рэкетом, а "покровительством". Взгляните на эту улицу! Здесь даже пройтись спокойно невозможно. Вы можете помочь нам это исправить.

— Кому "нам"? Бандитам?

— "74 округу". Мы — никакие не бандиты, а охранное агентство, — произнёс я, практически не соврав, ведь Глеб уже стал индивидуальным предпринимателем и официально зарегистрировал нас во всеимперском реестре коммерческих организаций.

— И почему же вы вместо размещения вакансий на бирже труда вы приходите в храм с таким предложением?

— Потому что мне не нужны дилетанты. Мне нужны люди с военным опытом, такие, как вы, — отрезал я, ткнув его пальцем в грудь.

— Артём Евгеньевич, — произнёс священник, тяжело вздохнув, — знаете ли вы, почему я стал настоятелем этого ветхого храма по возвращении домой?

— Нет. Поведайте же, — ответил я, руководствуясь чистым любопытством.

— Там, в Нигерии, рядом с городом Макурди, была обычная ночь. Мы сидели в окопе, ели, разговаривали, и вдруг — "Бах!" — произнёс он, сопроводив свои слова резким движением рук. — Люди передо мной превратились в ошмётки, в фарш. Тогда я поднял глаза к небу. Угадайте, что я увидел? Оно было покрыто вражескими самолётами, с такой плотностью, что не было видно даже ночного света. В тот момент, в том окопе, я дал клятву Богу: если доживу до рассвета, буду служить Ему до конца своих дней, сделаю всё, чтобы мир стал лучше. Господь не оставил меня, извиваясь, как трусливый жук, я всё же сумел увидеть рассвет. А затем, вместе со светом, небо заполонили уже наши воздушные силы, за ними шли танки, пулемёты заняли землю.

— И какой смысл вашей истории?

— Смысл? Мне плевать на то, как выглядит наша церковь. Истинно верующие и так к нам придут, а мои братья, если их вера сильна, сумеют жить на хлебе с водой, заработанным праведным трудом. Но если вы сможете сделать этот мир хоть чуточку лучше, то я вновь окроплю свои руки багровым цветом.

— Что от меня требуется?

— На Благодатной есть детский дом. Его директор, Анна Васильевна, каждое утро приходит в церковь, молится. Известно ли вам о чём молится эта несчастная женщина?

— О чём же?

— О том, чтобы Господь не оставил её! И помог найти деньги на содержание детского дома...

— Но деньги же должна выделять городская администрация!? Удивился я.

— Выделяет, только до детей они не доходят — всё разворовывается на местном уровне.

— Вот вы####и! — вырвалось у меня, подхваченного волной праведного гнева.

— Обычно я бы попросил вас воздержаться от брани в стенах Божьего дома, но сейчас не могу с вами спорить.

— Хорошо. Я готов выполнить вашу просьбу. Ответиля я поняв намёк, Горислава. Но только при условии что вы и остальные поможете нам навести порядок, я буду ежемесячно выделять детям по пятьсот тысяч рублей. Договорились?

— Да. Мы присоединимся к вам. Но только при одном условии. Произнёс он окинув, меня строгим взглядом.

—Каком?

—Мы не будем заниматься запугаванием людей!

—Никто и не предлагал, просто доверьтесь нам... Посмотрите как мы работаем, и если вам что-то не понравится, вы в любой момент сможете уйти.

—Добро. Отозвался он, а затем добавил. —Сегодня поговорю с Богданом и Людомиром. Если объясню им цель, они последуют за мной.

— Отлично! Асболютно искренне восклицал я. Только это во время дежурств переодевайтесь из рясы во что-то более человеческое. Изрёк я смерив собеседника взглядом. Ведь если о наших делах прознают в Синоде, у вас возникнет не мало проблем.

— Хорошо, у нас есть мирские вещи. Отозвался настоятель устремив взгляд на небо. А что касается вашего замечания… Мы с братьями не боимся людей из Синода! Священнослужителю положено бояться лишь Господа, а не тех, кто, прогнив душой, нарушает заветы и обеты, — произнёс Горислав Всеволодович с особой силой и гневом.

— Я вас услышал. Изрёк я, поражённый нравом настоятеля, прямой и честный как гвоздь, думаю мы с ним сработаемся.

Далее мы обменялись номерами телефонов, и, оставив настоятеля, я вернулся к главному входу церкви, где меня уже ожидала бригада. Подойдя, я обнаружил, что все, кроме Антона, уже стояли наготове, видимо, ожидая моего возвращения, чтобы тронуться в путь.

— А где Антон? — вопрошал я, глядя на погрустневшего Володю, который нервно теребил свою седую бороду.

— Ещё в церкви, — отвечали все хором, переглядываясь между собой.

— Что-то долго… Пойду его позову, — произнёс я, открывая дверь, а затем пробираясь сквозь толпу бабушек, наполнявших храм, вскоре нащупал взглядом Антона, сидящего на лавке. Но что-то неуловимое привлекло моё внимание: вместо привычного надменного и своенравного выражения лица он выглядел неимоверно печально, словно тень отчаяния легла на его черты. Скрыв лицо в ладонях, он горько плакал, и в этот момент вся его гордость разбилась, как хрупкий хрусталь.