Законы границы

— Конец проблем Сарко и конец ваших собственных проблем с Сарко?

— Да, таким образом я исполнил бы свое обязательство по возвращению его на свободу. Свадьба Сарко и Марии оказалась не просто фарсом, но и превратилась в настоящее медийное событие. Она состоялась в суде Жироны. Тере взяла на себя роль посаженой матери, а я — отца. Во время церемонии мы смогли обменяться лишь протокольными фразами, а по ее окончании не имели уже и такой возможности: нас поджидала на улице толпа фотографов, буквально ослепившая Сарко вспышками своих фотокамер, когда он спускался по ступенькам на выходе из здания, неся на руках Марию. Свадебного банкета не было, и в какой-то момент, оглядевшись вокруг, я заметил, что Тере исчезла. В последующие дни фото жениха, выносящего на руках невесту из здания суда, красовалось на первых страницах газет и журналов. Это событие упоминали в новостях и обсуждали в ток-шоу по телевизору, и журналисты преследовали новобрачных даже во время их медового месяца в отеле на Коста-дель-Соль, оплаченного андалузским строительным магнатом, много раз заявлявшим в прессе о своем юношеском восхищении Сарко и повесившим в своем главном офисе его портрет, рядом с изображением Марлона Брандо в роли крестного отца.

После ажиотажа, связанного со свадьбой и медовым месяцем, в жизни Сарко все вернулось в нормальное русло. Через несколько недель, в середине октября, пенитенциарное ведомство наконец предоставило ему право на смягченный режим. Это внесло в жизнь Сарко два важных изменения: во-первых, он стал ночевать не в самой тюрьме, а в прилегающем к ней здании, куда помещали заключенных, переведенных на смягченный режим, и где ему была предоставлена маленькая отельная комната с кухней и санузлом. А во-вторых, он получил возможность проводить весь день за пределами тюрьмы, покидая ее в восемь часов утра и возвращаясь окодо девяти. Я устроил его на работу на фабрику картонажа в Видрересе, неподалеку от города — мне помог в этом предприниматель, которого я несколько лет назад избавил от срока за мошенничество. Сарко проводил часть дня на фабрике, куда его доставлял автобус и где ему полагалось отрабатывать ежедневно по восемь часов: с девяти утра до шести вечера, с перерывом на обед один час. С шести вечера и до возвращения в тюрьму он был предоставлен самому себе.

Таков был тогда его распорядок дня. После перевода Сарко на смягченный режим наши беседы с ним в комнате для встреч завершились, мы перестали видеться, и я постарался отстраниться от его настоящей и прошлой жизни. Я даже думал, что эта история закончилась и в дальнейшем я буду узнавать о Сарко из прессы, а снова встречусь с ним, когда придет время для его окончательного освобождения и мне нужно будет заниматься связанной с этим рутиной. Или, возможно, этому могла бы поспособствовать Тере. Хотя мы с ней по-прежнему не встречались и во избежание ненужных переживаний я перестал звонить ей по телефону, сама Тере начала это делать. Она звонила мне в офис два-три раза в неделю, чтобы немного поболтать. Эти беседы были вовсе не такими холодными и деловыми, как те, что происходили вскоре после нашего мирного разрыва, когда я сам звонил ей домой. Наши разговоры были очень короткими и тривиальными: мы никогда не затрагивали в них ту ночь в Ла-Креуэте и не вспоминали сказанное тогда Сарко, не говорили и о том замороженном состоянии, в котором по воле Тере пребывали наши отношения. Каждый раз после нашего общения я вешал трубку с ощущением, что мое ожидание должно скоро счастливо закончиться. Иначе зачем бы тогда Тере стала мне звонить? Во время этих разговоров она мимоходом, будто невзначай, рассказывала что-то о Сарко, сообщая о нем какие-нибудь новости. Я понятия не имел, как она их узнавала, но у меня не было ни малейшего желания выяснять это.

Все это продолжалось недолго. Вскоре мне стало ясно, что история не закончилась и даже не была близка к завершению, и через некоторое время уже я сам стал сообщать Тере новости о Сарко. Однажды, через два или три месяца после того, как ему предоставили относительную свободу, он без предупреждения объявился у меня в офисе. Сарко только что вернулся из Видререса; хорошо выглядел, похудел и был одет как нормальный человек — в вельветовые брюки, красный свитер и кожаную куртку. Его появление вызвало настоящий ажиотаж в нашем офисе: Сарко впервые объявился у нас, и все сотрудники оторвались от работы, чтобы поприветствовать его, поздравить и оказать радушный прием. Он выглядел счастливым, улыбался и шутил с моими компаньонами, секретаршами и другими служащими и в конце концов предложил мне пойти куда-нибудь пропустить по стаканчику. Я охотно согласился, и мы отправились в «Ройаль». Хотя посетители бара узнали Сарко и поглядывали на нас, переговариваясь между собой, мы спокойно выпили и поболтали за барной стойкой. Он рассказал мне о своей новой жизни, мы поговорили о его работе, о появившихся у него новых знакомых, в особенности о его шефе, которого Сарко хвалил. В общем, у меня сложилось впечатление, что он вполне доволен новым положением вещей. Около девяти часов я отвез его обратно в тюрьму.

В последующие месяцы визиты Сарко ко мне в контору сделались регулярными. Пару раз в неделю он появлялся у меня в офисе около семи часов, и мы отправлялись в бар — немного отдохнуть после окончания рабочего дня. Сначала эти визиты радовали меня: мне нравилось общаться с Сарко, и я гордился, что люди видели нас сидящими вместе за барной стойкой в «Ройале» или прогуливающимися по улице Жауме I или крытой галерее Сан-Агусти. Это был тот самый Сарко, и знакомством с ним можно было гордиться. Однако еще больше я радовался, что теперь он был свободным и преобразившимся человеком, и его свобода и преображение во многом являлись моей заслугой. В то время — вероятно, под влиянием жизнерадостности Сарко — между нами установились доверительные отношения, и именно тогда произошло событие, о котором я вам сейчас расскажу, с условием, что вы не станете включать этого в свою книгу.

— Повторяю: вы сможете прочитать мою рукопись, прежде чем я сдам ее в издательство, и если вам что-нибудь не понравится, я это уберу.

— В таком случае вот моя история. Речь пойдет о Батисте. Помните его?

— Конечно, задира из вашей школы.

— Большинство своих друзей с улицы Катерина-Альберт я к тому времени потерял из виду, хотя иногда доводилось встречать кого-либо из них, и я знал, что все они остались в городе или в этой же провинции, за исключением Каналеса, ставшего инженером лесного хозяйства и жившего в одном из городков Авилы, и Матиаса, много лет работавшего в Брюсселе, в Европейском парламенте. Жизненный путь Батисты проследить не составляло труда, потому что он сделался популярным персонажем, и его история явилась примером личного успеха, столь любимым журналистами и становящимся не редкостью во времена больших возможностей. Батиста происходил из богатой и очень влиятельной местной семьи. Я упоминал, что его отец много лет был начальником моего, а прежде он был председателем Совета провинции, кстати, последним председателем франкистского совета. Однако с приходом демократии жизнь семьи свернула с дороги процветания, и через несколько лет отец Батисты умер, оставив родных разоренными. И тогда Батиста, которому в то время было лет двадцать, взялся за маленькую свиноферму своего деда в Монельсе, превратил маленькую свиноферму в большую, затем большую свиноферму в маленькую колбасную фабрику, а маленькую колбасную фабрику — в большую и в конце концов стал крупнейшим производителем колбасных изделий в Каталонии, молодым образцовым предпринимателем, которому благоволила новая каталонская власть, в результате чего яростный сторонник всего испанского перевоплотился в столь же яростного каталонского националиста. И вот однажды, когда я сидел за барной стойкой в «Ройале» рядом с Сарко, мне вдруг пришло в голову спросить его в лоб: «А знаешь, почему я присоединился тогда к вашей компании, для чего стал бывать каждый день в «Ла-Фоне?»

Сарко благодушно рассмеялся и заказал себе пива. «Для чего же еще? — произнес он. — Чтобы быть поближе к Тере». Я тоже засмеялся: «Ну, помимо этого». «Чтобы помочь нам, — добавил Сарко. — Ведь я тебя обманул». «Ты меня обманул?» — удивился я. «Конечно, — радостно кивнул он. — Я сказал тебе, что мы собирались грабануть старика из игрового зала «Виларо», и ты думал потом, будто мы отказались от своего намерения, чтобы сделать тебе одолжение, и мне пришлось уговаривать Гилье». Сарко подали пиво, он жадно выпил его и рыгнул. «Ты был тогда просто дурачком, Гафитас», — усмехнулся он. Я заказал еще два пива и ответил: «А ты настоящий сукин сын». «Ты только сейчас это понял? Вообще-то, это была идея Тере. Она сказала, что будет лучше, если ты присоединишься к нам по своей воле, чем по принуждению. Кстати, ты видишься сейчас с ней?» «В последнее время нет, — ответил я. — А ты?» «Я тоже», — ответил Сарко. «А с Марией?» «Конечно».

Нам принесли пиво. Сарко отпил глоток из своей кружки и напомнил мне про мой вопрос: почему я присоединился к их компании, для чего каждый день стал ходить в «Ла-Фон»? Тогда я протянул ему газету, сложенную на странице, где была помещена фотография Батисты. «Чтобы спастись от этого типа», — объяснил я, указав на фото. Пока Сарко, отхлебывая пиво, разглядывал лицо Батисты, я кратко пересказал ему ту историю. «Черт возьми! — воскликнул он. — Вот это действительно сукин сын». Я продолжал свой рассказ, признавшись, что в глубине души так и не простил Батисту и порой, в периоды слабости, когда я видел его такое самодовольное лицо в газетах или по телевизору, на меня вновь накатывали унизительные воспоминания обо всем том, что мне пришлось пережить по его вине. Иногда я даже жалел, что не отомстил ему в свое время, и в такие моменты, если бы я мог уничтожить его, нажав кнопку, сделал бы это без колебаний.

В тот вечер мы уже не говорили ни о чем другом, и я тогда выпил липшего, однако в последующие дни больше не обсуждали данную тему, и Сарко забыл о Батисте. И вот потом, через две недели, все и случилось. В тот день Губау пришел в офис очень взволнованный и рассказал услышанную по радио новость: Батисту изрезали ножом у дверей его дома в Монжуике, пригородном квартале Жироны. Все утро поступали дальнейшие известия об этом происшествии: Батисту госпитализировали в больницу «Труэта», он находился между жизнью и смертью. Ему нанесли семь ножевых ранений, и нападавшего никто не видел. К полудню стало известно, что мой бывший товарищ по школе Лос-Маристас скончался.

Вечером Сарко в очередной раз появился у меня в офисе, чтобы отправиться со мной в «Ройаль» выпить пива. «Помнишь типа, о котором я недавно тебе рассказывал? — спросил я и уточнил: — Задиру из моей школы?» «Естественно», — ответил Сарко. «Его убили сегодня утром». Сарко уставился на меня и, увидев, что я не собирался продолжать, произнес: «Ну и что?» «Его семь раз ударили ножом! Представляешь?» Я хотел сказать что-то еще, но промолчал, заметив, что на губах у Сарко блуждает улыбка. В этот момент мне вспомнилось, что каждое утро он покидал тюрьму незадолго до того времени, когда убили Батисту, и, охваченный неожиданным подозрением, я подошел к двери своего кабинета, закрыл ее и повернулся к Сарко. «Послушай, — произнес я, понизив голос. — Ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?» Похоже, мой вопрос нисколько не удивил его. Сарко улыбнулся еще шире и, покачав головой, с упреком сказал: «Ты невыносим, Гафитас». «Так имеешь или нет?» — повторил я свой вопрос, глядя ему в лицо. «А если я имею к этому отношение? — усмехнулся он. — Станешь плакать над этим сукиным сыном? Разве ты не говорил мне, что сожалеешь, что не отомстил ему?» «Это были просто слова. Одно дело — говорить и совсем другое… Батиста был никто, и он ничего мне не сделал». «Неужели? — возразил Сарко. — Ведь он издевался над тобой, хотя ты был тихоней и не мог даже защититься. И это, по-твоему «ничего»? Да меня сажали в тюрьму за гораздо меньшее! А он так и оставался безнаказанным. Вот наконец правосудие и свершилось, — помолчав, Сарко продолжил: — Да если это и было бы моих рук дело — что с того? Кто стал бы подозревать меня, ведь я с ним даже не был знаком. И кто бы заподозрил тебя? Все в ажуре, — заключил он. — Дело чистое — все равно что нажать кнопку». Я молчал, пытаясь осмыслить только что услышанное. Сарко ткнул в мою сторону указательным пальцем и, словно для того, чтобы заставить меня заговорить, добавил: «Сегодня — я за тебя, завтра — ты за меня, да, Гафитас?» Эта фраза вывела меня из оцепенения. Я приблизился вплотную к Сарко, и в тишине кабинета было слышно, как скрипнули при этом подошвы моих ботинок по деревянному полу. «Скажи мне правду, Антонио, — произнес я. — Ты имеешь к этому отношение?» Сарко вновь помедлил с ответом, и его голубые глаза пристально смотрели на меня. В конце концов он моргнул, широко улыбнулся и, похлопав меня по щеке, воскликнул: «Конечно же, нет, придурок!»

Это был последний раз, когда мы с Сарко говорили о Батисте и его убийстве. Преступление так и не было раскрыто: полиция пришла к заключению, что убийство совершил профессионал, вероятно киллер, приехавший из какой-нибудь латиноамериканской страны, но никаких следов убийцы обнаружено не было. С тем же успехом полиция искала заказчика среди родственников, друзей и конкурентов Батисты. Вскоре дело сдали в архив.

— Теперь понятно, почему вы не хотите, чтобы эта история была описана в моей книге. Читатели могли бы подумать, что Сарко убил Батисту.