Законы войны
Шрифт:
– Ясно.
Если изначально можно сократить площадь поисков – это помогает системе работать быстрее, вычисляя нужный аппарат.
– Строго на восток. Район университета.
Я уже понял, что дело пропало…
– Что у нас там есть?
– Беспилотник, принадлежность – ГРУ, позывной – Аметист-два, идет в режиме патрулирования.
– Подключайся.
– Уже…
У нас была аппаратура и пароли, позволяющие снимать информацию с любых каналов связи. Для нашей работы это было необходимо.
– Есть.
– Точка контакта?
– Основное здание. Правый угол.
– Внутри или снаружи? Мы можем послать туда группу?
–
– Есть наведение…
На экране появилась координатная сетка, на нее наложился сигнал от сотового, выложенный как синее пульсирующее свечение. Изображение начало быстро надвигаться…
– Есть…
– Давай на максимум…
– Делаю. Максимум.
– Вот… черт.
Беспилотник давал такую картинку, что мы смогли увидеть сам телефон – крохотный кусочек микросхем, пластика и жидкокристаллический экран. Он лежал на лавке, и его пока никто не украл. Просто не успел.
– Сукин сын…
Я устало выдохнул.
– Проверьте записи с беспилотника. Если он был над этим районом – может, что-то и будет. Докладывать мне.
– Есть. Вам нужен телефон…
– Господин адмирал!
Я резко повернулся на знакомый голос. В дверях стоял Араб, обе руки забинтованы – но стоял прямо.
– Полковник Тимофеев. Прибыл на базу, имею доклад.
Твою же мать… больше и сказать нечего.
Где-то в Афганистане
Точное время неизвестно
Сознание вернулось не сразу – повторный удар по голове дал о себе знать, обновлять раз за разом – скверное дело. Первой вернулась боль. Ослепительно-острая – и такая яркая, что слезы покатились из глаз…
В следующую секунду – а может, и не секунду – его вдруг накрыло волной, и он почувствовал, что тонет, судорожно закашлялся. Но волна отхлынула так же быстро, как и нахлынула, – и он понял, что его просто окатили ведром ледяной воды…
От холода и мокрой одежды он почувствовал себя жалким и уставшим. Это тоже метод подготовки к допросу – мокрая одежда создает дискомфорт.
Он проморгался. Руки были связаны.
Помещение. Что-то, подготовленное для допросов, – гладкие стены, не видно окна. Как тюремная камера, только размером намного больше. В разы больше.
Откуда-то сверху светит свет. Лампочка, обычная, накаливания, не световой кристалл, старая…
Руки закованы, точнее не закованы, а связаны одноразовыми пластиковыми наручниками. Пальцы затекли, но еще что-то чувствуют…
Он повернул голову, почувствовав, что справа кто-то есть.
Есть…
Двое. Один – в форме полицейского спецназа без знаков различия, в руках – автомат с прицелом «Кобра», устаревшим, но для полицейской работы приемлемым, передняя рукоятка – значит, учили совсем недавно, новая школа. В маске. Видна борода – это не скроешь. Короткая, окладистая.
Второй. Бритый наголо здоровяк, прищуренные глаза, а может, и монголоидная кровь. Роста выше среднего, видно, что крепкий. Камуфляж «Серый волк», видна белая футболка – уставная, пехотная. Зато цепочка на шее и еще одна – вокруг запястья, совершенно неуставные. Похоже, на одной из них – личный жетон армейского образца. Черные очки – дужкой зацеплены за нагрудный карман. Справа утолщение – пистолет.
Скорее всего, афганец. Возможно, с хазарейской кровью. Здесь не любят полукровок, полукровка всегда изгой, его не примет ни один, ни другой народ. Когда здесь был король – многие полукровки шли к нему на службу, превращаясь в настоящих палачей своего народа. Немало их на службе и сейчас – теперь уже на русской службе. Народ не переделать, по крайней мере – не за десять лет.
Маски нет. А это значит, что он наверняка не выйдет отсюда.
Твари…
Он вдруг вспомнил все. Все, до последнего. И то, как он уехал от Эммы, и то, как он выпутался из всей этой истории в первый раз. И то, как они поехали проверять квартиру Эммы вместе с Арабом, и огненный шар «Шмеля», врезающийся в стекло, и вспышку в квартире, рвущийся из окон огонь, и напавших на них полицейских во дворе…
Таков афганский народ. Они готовы кидать камни в тех, кто их спасает…
Эмма…
После «Шмеля» выживших не бывает…
Допрашивающий подошел ближе. Присел на край стола, чтобы допрашиваемый был вынужден смотреть вверх и вбок, тоже неудобная, некомфортная поза, вдобавок создающая подчиненность при доминировании следователя. У нас учился, с…а.
– Кто ты такой? – спросил следователь. – Ты говоришь по-русски?
– А-гр-х…
Аскер бросился на него прямо через стол, со связанными руками, намереваясь вцепиться зубами в эту проклятую шею, и грызть, грызть, пока соленая кровь не хлынет в рот. Следователь успел лишь повернуться, но и этого хватило. Он вцепился зубами во что-то, следователь вскочил – и он упал на стол, а со стола – на пол. Подскочивший боевик – а реакция-то у него хреновенькая – изо всей силы ударил его прикладом автомата, метил в голову, но попал в плечо. Потом начал со злобой пинать ногами…
– Даризим [74] ! – приказал опомнившийся следователь. – Даризим!
Боевик нехотя отошел.
– Ага коферда [75] ! – сказал он, и голос его буквально сочился ненавистью.
– Чап ша [76] !
Следователь обогнул стол. Аскер так и был привязан к стулу с помощью пластиковых наручников, это не дало ему возможности нормально напасть. Проявив недюжинную силу, следователь поставил стул на место.
74
Стоп, хватит (пушту).
75
Он неверный (пушту).
76
Заткнись! (пушту)
Аскер тяжело дышал. Было больно, но он приказал себе не думать о боли. Раз больно – значит, ты еще жив. Так его учили…
– Кто ты такой, русский? – прозвучал голос из-за спины. – Кто тебя послал против нас? На кого ты работаешь?
Аскер молчал. Он вдруг понял, что такое настоящая ненависть. Ненависть, побуждаясь которой надевают пояс шахида и подрывают себя в толпе. Ненависть, ради которой уходят в безнадежный бой…
Они – предатели, убийцы. Они отняли у него женщину, возможно, единственную, с кем он смог бы создать настоящую семью. У него больше ничего нет, кроме ненависти.