Заложница в академии

Мужские кулаки упираются в столешницу, руки напряжены так, что вздулись вены.

— Какого хрена ты не на парах, и вместо этого рыдаешь над паршивым рисунком? — повторяет гость, тыча пальцем в портрет Блэка Масона.

— Это всё… — шепчет Брайт. — Из-за тебя!

И бросается на Рейва Хейза с кулаками.

— Чёртовы Истинные! Ненавижу!

Глава шестнадцатая. Почему

|ПОЧЕМУ нареч. вопросительное.

По какой причине, на основании чего.|

— Хотела бы я говорить всем, что мой папа самый сильный, — сипит Брайт. Рейву кажется, что её голос стал ещё более бархатным, чем был.

Она будто простужена, немного подрагивает от нервной лихорадки. Кажется, стоящая на столе чашка чая не греет, а это единственное, что Рейв может предложить. Это даже больше, чем он мог и хотел предложить, если говорить откровенно. Но девчонка была так напряжена, что он сам не мог связно думать.

Она сидит рядом с ним на кожаном библиотечном диванчике, а кажется, что прямо на его коленях. Просто её тепла и запаха слишком много.

У неё какие-то древесные духи, похожие на кору дерева или орехи макадамии. Не приторные, не слишком сладкие, не ванильные. Они напоминают осень.

Сирена разве должна пахнуть так? Разве Сирены не живут в воде, не вылезают на берег обмотанные тиной, грязные и бледные, словно утопленницы? Значит и пахнуть они должны непременно болотной тиной.

Он думает об этом и слушает её. Слушает и думает. Представляет, как Брайт Масон вылезает из болота. Думает и слушает. Слушает и думает.

А хотел бы уйти совсем, но тогда же эта дурная истеричка не даст сосредоточиться на курсовой.

Неужели весь выпускной год коту под хвост из-за этой связи?

Вся надежда, что неожиданно на него снизойдёт любовь к Шеннон Блан или ещё кому. Да хоть Бели Теран, чёрт побери, но эту связь нужно разорвать.

Или Масон пусть влюбится в какого-нибудь Энграма Хардина. Почему нет? Его все кругом любят!

Или в декана! Ещё лучше!

— Он очень слабый… Он сам сдался в руки чёртовому “Ордену”, — она усмехается.

Рейв молчит.

Это похоже на истерику, девчонка просто бормочет себе под нос не особо связные предложения.

Крепко же её приложила Мерла. Эта профессорша относится к Иным с таким предубеждением, что могла бы, пожалуй, возглавить Орден, только фальшивая улыбка мешает. Чтобы что-то возглавлять нельзя всем нравиться, а Мерла не умеет говорить иначе, только ласково.

Ему странно слышать всё со стороны, но Брайт, кажется, это вообще не волнует. Она просто хочет выговориться, и мешать ей не стоит. Рейв видит, что она не обращает на него никакого внимания, сидит откинувшись на мягкую спинку, упирается в неё затылком. Глаза закрыты и розовые веки иногда подрагивают, будто девчонка спит. Ресницы кажутся длиннее и гуще, они сильно вьются, как и её странные лохматые волосы.

— Они пришли в наш дом со слезливой историей… и пообещали “тебе денег на новое оборудование… дочка поучится в лучшем ВУЗе”… Силы святые, лучший ВУЗ? Первокурсники не говорят по-пинорски! Не знают… Ты представь, на первой паре они разбирают, что такое лунный нож!

— И что? — хмурится Рейв.

Это первое, что он говорит с тех пор, как покорный судьбе упал рядом с Брайт на диванчик.

Ему неприятна сама мысль, что он тут торчит, он не хочет провоцировать её на продолжение разговора, но всё-равно провоцирует. Это глупо, очень глупо! Нельзя проводить с ней время, проникаться её переживаниями, даже слушать! Ночью он снова станет охотником, а она загнанной в нору лисой. Если высунет нос из дома, конечно.

— Это же… вас чему в школе учат? — восклицает она.

— В Аркаиме учат обращаться с лунным ножом ещё в школе? — Рейву интересно. Он ломается, сжимает губы, но не может себя обманывать. Ему. Интересно.

— Да! Я ферментировала вереск в тринадцать и это была часть школьной программы. Просто… лабораторная, что сложного-то?

Самоуверенная, ядовитая, наглая! Всеми обиженный ноющий ребёнок!

— М-м… — Рейв усмехается и качает головой. — Тебе явно тут не место.

Слова почему-то больно режут, хоть Брайт и сама знает, что это чистая правда. А Рейву они приносят облегчение — он не совсем сошёл с ума, он ещё может сопротивляться. Ядовитая фраза, как холодный компресс к ожогу, успокаивает.

— Отец сам допустил это, — продолжает она, перестав возмущаться, снова возвращается в свой медитативный транс, будто оттуда её может вырвать только отчаянный горячий спор. — Сначала он поверил… и впустил их в наш дом. Помог им получить разрешение на въезд в страну, якобы, с научной миссией.

Рейв борется с тем, чтобы подсознание не начало поднимать пылинки, он слишком расслаблен, чтобы всё контролировать.

Девчонка не в привычных очках, ей, кажется, запретили их носить в здании академии. Он видит её. Розовое золото снова отпечаталось на сетчатке, и самое дурное тут то, что он точно знает — его глаза её гипнотизируют. И нет бы радоваться, но Рейв напряжён, это противоестественно.

— Сначала они плакались, что умирают их дети, — она говорит это легко, не думая, что Рейв — такой же “ребёнок Ордена”. Ей не стыдно, потому что это только слова, и её саму ими истыкали вдоволь, — Папа проникся. Он предложил сделать лекарство и выслать его, но “Ордену” это не понравилось. Они стали настаивать… мол, у нас лаборатория… у нас люди… учёные, они приходили каждый день, — она замирает, широко открывает глаза и смотрит на Рейва.

Ему становится не по себе от этого взгляда.

— А потом меня у него забрали и выхода уже не оставалось, — глухо произносит она.

Забрали.

Всё верно.

Он помнит, как Брайт Масон привезли в дом Рейва Хейза с повязкой на глазах. Это случилось за восемь дней до начала учебного года. Её поймали прямо на улице Аркаима, надели серебряный браслет* и привезли в Траминер. Она была в летнем белом платье и босоножках, не по Траминерской погоде. Запястья украшали браслеты, фенечки, каменные бусины-артефакты. У неё потекла тушь и на щеках остались длинные чёрные разводы, будто шрамы. Алая помада смазалась, запачкала зубы, будто она грызла обидчиков до крови. Девчонка кричала, рычала, утверждала, что всех уничтожит, но браслет мог удержать даже сирену. Она ярилась так, что взрывались антикварные вазы, была настоящим ураганом и подбирала самые отборные словечки, какие только существовали сразу на двух языках.

Рейв стоял в темноте, на верхней ступеньке лестницы, и смотрел, как Брайт Масон пытаются усмирить. Она не могла петь. Не могла видеть. Не могла ничего сделать, чтобы себя защитить.

Она была… сгустком отчаянной дикой энергии и это впечатляло, шокировало, как первое откровение. Первый порно-журнал, первая рок-баллада, первый выход в открытое море.

Ей на шею накинули пару амулетов, сделав совершенно послушной, а через час на пороге дома появился Блэк Масон.

Он рыдал. Он согласился работать на Траминер. И понял, что условия никогда не были такими уж радужными, что всё это был с самого начала большой обман.