Заметки на полях пиджака

Это плохо, но не ужасно. По-настоящему ужасна вторая ипостась российского неолиберализма.

Описать её довольно трудно, поскольку это – идеологическое нечто. Гремучая смесь из самых диких и мракобесных реакционных идеологий.

В англоязычных странах всё это принято называть неореакционным движением.

У нас это идеологическое направление представлено либертарианцами во главе со Световым, национал-либералами под руководством Просвирнина и ещё целым сонмом политических фриков наподобие Понасенкова (и, разумеется, их поклонников).

Разумеется, пока что вся эта братия не может ощутимым образом воздействовать на общество (и слава богу!). Однако же влияние неореакционеров растёт.

Тут нужно сделать важное отвлечение по поводу национализма.

Русский национализм бывает двух видов. Он может быть прогрессивным, а может быть реакционным.

Допустим, русский националист говорит, что главная проблема России – зависимость от Запада (в первую очередь от Соединённых Штатов) и транснациональных корпораций. Таким образом, наши главные враги – правительства стран первого мира. При этом другие народы России, – украинцы, белорусы, татары, якуты, – в общем-то наши союзники в борьбе против глобального мира.

Тут перед нами национализм прогрессивный. Здесь мы видим, как в форму национализма облекаются идеи антиимпериалистической борьбы. Такой национализм легко сочетается с левыми идеями.

Эту форму национализма необходимо всячески поддерживать. Такой национализм нашей стране совершенно необходим.

Но может быть и другая ситуация.

Допустим, человек преклоняется перед британскими и немецкими скинхедами. На роль главных врагов русской нации он определил «чурок» и «дагов», тогда как англичан и американцев считает высшей расой и главными своими союзниками в борьбе с «азиатчиной». Он верит в то, что Россия – «белая европейская страна», а потому ей надо вступить в Евросоюз и НАТО. Он полагает, что свободный рынок – это замечательно, а транснациональные корпорации принесут лишь благо его стране.

Это национализм реакционный. Такой поддерживать не надо.

К сожалению, в студенческой среде наибольшее распространение имеет национализм именно второго типа.

Мы стоим в коридоре на пятом этаже университетского здания. За окном – глубокий вечер. У студентов дневного отделения пары давно закончились. Мы здесь одни. Кажется, кроме нас и мышей тут никого больше и нет.

Мой собеседник – воспитанник четвёртого курса. Он постоянно ходит на навальновские митинги и имеет в студенческой среде репутацию «революционера».

– Я – за Навального! Мне нравится смотреть его видео!

– Почему тебе нравится Навальный?

– Мне кажется, он может сделать из нас нормальную страну.

– То есть?

– Ну, там, чтоб коррупции не было, чтоб в Европе не не бухтели на нас... Ну, легалайз там ещё, призыв отменить и всякое такое по мелочи.

– Думаешь, нам нужно присоединяться к Европе?

– Конечно! Европа – цивилизация. Россия – европейская страна. Думаю, мы когда-нибудь вступим в Евросоюз. Мне бы этого очень хотелось.

– Ты хотел бы уехать из страны?

– А кто не хотел бы?! Но кому мы там сейчас нужны?! Наш диплом никому не нужен. Я учусь в вонючем педе. Кому человек с таким образованием в Европе нужен? У них там Сорбонна, у их там Гарвард...

Если наши дипломы начнут признаваться, – я точно свалю. В Германию куда-нибудь или в Бриташку.

Я бы очень хотел, чтоб наши дипломы признали. Я бы мигом свалил. И многие друзья мои – тоже.

Тут нахрена оставаться? В Рашке делать нечего.

К молодому человеку подходит девушка.

Она молода, но лицо её уже отмечено первыми признаками старения. Возможно, это связано со злоупотреблением косметикой: на лице девушки лежит толстый слой пудры. Она намазана и надушена. Ресницы её завиты кверху, а губы пылают алой розой.

Жирный блеск губ и неприятный запах изо рта указывают на то, что мадмуазель недавно поела. Это была шаурма.

На девушке длинный, спускающийся едва ли не до колен серый свитер крупной вязки. В длинных рукавах юная особа прячет свои белые пухлые ладони. Её тощие ноги затянуты в чёрные джинсы. Эти штаны настолько узкие, что кажутся нарисованными. На ногах у юной леди красуются рваные кеды.

Девушка вся какая-то сонная и несобранная. Глаза её наполовину прикрыты, волосы грязные и нечесаные.

Парень и девушка долго целуются и обнимаются прямо у меня на глазах, а затем неспешно удаляются, громко обсуждая при этом всякие пошлости.

Я остаюсь в коридоре один.

Да, вот такие у нас студенты, дорогой друг! Не Сорбонна, как видишь, и даже не Гарвард.

Впрочем, жаловаться на то, что у нас студенты не такие, – не умнее, чем ругаться на дождь. В конце концов, и то, и другое – стихийные явления.

Гораздо интереснее было бы проанализировать ту программу, которую выдвигает наше студенчество.

Несмотря на то, что студент, диалог с которым я только что приводил, к четвёртому курсу даже разговаривать грамотно не научился, – из разговора с ним можно понять многое.

Итак, чего же хочет четверокурсник-навальнист?

Во-первых, чтоб нас на Западе любили.

Самое главное для него – чтоб наши дипломы за рубежом признавались. Чтоб «из Рашки» свалить можно было!

Это, пожалуй, самое главное требование. Всё остальные, в сущности, носят страховочный характер.

Естественно, студент-жлоб больше всего на свете хочет свалить за кордон. При этом он страшно доится: а вдруг он, наркоман-недоучка из страны третьего мира, окажется там никому не нужен и ему придётся вернуться на Родину?

Это, конечно, ужасно! Ведь в России, по мнению студента-жлоба, жить невозможно.

Но если уж не получится слинять за рубеж, нужно хоть как-то постараться устроиться здесь, в России. Для этого нужно, конечно, чтоб Россия вступила в Евросоюз (естественно, без Евросоюза какая жизнь?). Потом нужно отменить военный призыв и легализовать наркотики.

На этом – всё. Больше студенту-жлобу, в сущности, ничего и не надо. Никакие права, свободы и прочая мутотень его на самом деле не влечёт. Его интересуют более материальные вещи – пожрать, поспать, сексом заняться. Ну, ещё травки курнуть, колёсами закинуться.