Заметки, не нуждающиеся в сюжете

А — мы? Или у нас нет физиков-математиков, военных деятелей, космонавтов, вообще мыслителей? Вообще практически умных людей? Или никаких умов для России в такой ситуации все равно не хватит?

Но ведь именно благодаря им мы из Смутного времени вышли с честью, с достоинством… Так, может быть, и сейчас?..

«Может быть, и сейчас и нынче», — думал я всякий раз, наблюдая за Андреем Сахаровым в Верховном Совете и на съездах.

И все-таки: было бы лучше, если бы он меньше выступал, меньше декларировал, но последовательнее настаивал всего на двух-трех выдвинутых им предложениях.

Во Дворце съездов, в Кремлевском дворце А.Д. сидел обычно на два ряда впереди меня и по другую сторону прохода между рядами, который вел к трибуне.

У тех кресел, которые выходили в проходы, есть еще и откидные места, и вот я наблюдал, как позади Андрея Дмитриевича во время заседаний усаживается кто-то из его приближенных по МРГ (Старовойтова, Мурашов, Афанасьев) и что-то такое «активно» нашептывает ему. Андрей Дмитриевич согласно кивает. Советчик удаляется на свое собственное депутатское место, а А.Д. минут через десять-пятнадцать уже рвется на трибуну. Выступлений было у него и шесть, и семь в день. Общая беда нынешних наших руководителей: не умеют подбирать себе советников. И часто на этом горят.

Взять хотя бы Горбачева. Взять хотя бы и Сахарова. Почему советчиками у него были только те, которые перед ним лебезили?

Еще малое свидетельство: вот я читаю, будто Горбачев всячески ущемлял А.Д.Сахарова, не давал ему в ВС и на съездах слова.

Никогда этого не замечал. Наоборот, то и дело, несмотря на протесты из зала заседаний, Горбачев настаивал на очередном предоставлении А.Д. слова.

Вернусь к своим замечаниям по поводу того, как в лице Сахарова совмещались математика и политика. Можно подумать, что это — качество и способность, вырабатываемая с возрастом, стариковское свойство. Меня как человека более чем пожилого возраста вопрос не оставляет безразличным. В то время как знания сами по себе последовательны, их использование и приложение к делу такой последовательностью отнюдь не обладают.

Это пережил и Сахаров, и что бы там ни говорили, а переход от создания бомбы к сотворению мира и демократии внес в его психику хаотичность. (Точности он лишился.)

У меня на глазах был другой пример, пример очень молодого человека, лет двадцати, к этому возрасту он уже «наработал» кучу всяческих грамот и премий как юный математик, кончил десятилетку за восемь лет и поступил в Гарвардский университет.

И вдруг увлекся религией.

— Сережка, — спросил я своего тезку, — как с тобой случилось-то? Объясни!

— Дело в том, — сказал он, — что математика — это очень просто. Все очень просто, что обязательно проистекает одно из другого в строгой последовательности. Но вот настало время, когда математика призвана объяснить самые сложные комплексы и явления — древние догмы, положенные в основу религий, в духовное существование человека… Эта проблема меня и заинтересовала. Жизнь турбулентна, а не ламинарна. Математика выходит из ламинарности и вступает в турбулентность.

Ну вот… А у нас в МГУ закрыли (навсегда?) такую специальность, как математическая лингвистика. Дескать, бесперспективно и никому не нужно…

Во времена Маркса и Энгельса еще и понятия такого не было — экология, но ко времени Ленина — Сталина оно появилось: Сталин уже был экологом. Ну как же — а сталинский план преобразования природы?

Посмотрим на проблему — большевизм и природа — повнимательнее.

Марксизм-большевизм собственное наличие в мире обосновывал одним из законов природы: борьбой видов и внутривидовым антагонизмом. Одни животные (хищники) пожирают других (травоядных), и в пределах одного вида тоже идет борьба за существование — на грядке между собой борются всходы морковки. Ну а если это так, если не только Бог, но даже и Маркс благославляет борьбу классов в человеческом обществе и общежитии — так тому и быть. Она же, бескомпромиссная эта борьба, завещается будущим поколениям по меньшей мере до тех пор, пока одна половина людей не истребит другую (не исключается и полное взаимоуничтожение?). О настоящем же времени иначе и не говорится, как о том, что вся наша жизнь — борьба, борьба… Такой-то вот делается вывод из природного закона о конкуренции. Таким вот — прогрессивным — образом истолковывается природа.

Однако дальше у марксизма возникают серьезные недоразумения с этой самой — будь она неладна! — природой: конкуренция-то в природе есть, это правда, но революций в ней все-таки нет, природа как была от сотворения мира эволюционной (а отнюдь не революционной), так и остается таковой до сих пор и, видимо, не думает менять свое поведение несмотря ни на что — ни на землетрясения, ни на затмения, ни на климатические катаклизмы, подобные ледниковому периоду.

Катаклизмы есть, революций нет…

И вот уже эволюционность природы марксизму надо упрятать куда подальше, надо избегнуть столь позорного для самого передового учения всех времен и народов соглашательства.

Тут-то природа и объявляется отсталой и слепой, от которой незачем ждать милостей — не дождешься! — надо их брать силой, надо природу перестраивать и преобразовывать в соответствии с Великим сталинским планом, с планом супругов Полад-заде, руководителей Минводхоза — Минводстроя — Водстроя, с планом Секретаря ЦК КПСС тов. Долгих наконец, поскольку он — куратор советской энергетики (был таковым).

Спорить не приходится — к погибели природы приводит не только советская система, но и вся мировая — тоже, но это — едва ли не самое тесное сходство между столь принципиально различными системами, как социализм и капитализм. И тут и там речь идет о прогрессивном потреблении природных ресурсов, хотя капитализм использует эти ресурсы в десятки раз производительнее.

Теперь, после начала перестройки, вопрос для нас уже не столько в сходствах-различиях, сколько в возможностях отыграть социализм назад, восполнить, хотя бы частично, ущерб, нанесенный природе. И оказывается, что у нас, у перестройщиков, практических возможностей, по сути дела, до сих пор никаких, а вот «у них» — они есть. Есть экологическое законодательство, есть экологическая ответственность и производителей, и государства перед обществом. Есть и государственный эгоизм — они вывозят в нашу страну радиоактивные отходы, а у нас не хватает государственности, чтобы этот вывоз прекратить.

Они имеют министров, которые могут наложить вето на тот или иной проект природопользования, а мы не имеем столь же ответственных лиц ни среди министров, ни в многотысячных президентских аппаратах, включая советников президента, включая самих президентов; президентских указов по охране природы — несть числа, а что толку?

Известен факт, когда Чарльз Дарвин вернул Карлу Марксу его книгу «Капитал» с его дарственной надписью. Это, кажется, и было формальным началом разногласий между эволюционностью природы и революционностью «нового» человечества.

Нынче эти отношения в том тупике, который вот-вот закончится катастрофой. Это будет в результате побед революций над эволюциями.

Наверное, для того, чтобы сильнее чувствовать свое человеческое, каждому из нас нужно по меньшей мере два-три раза в год побывать собакой, кошкой, зайцем, слоном или ягуаром. А то — и травинкой какой-нибудь.

Будучи лишено способности перевоплощения, человечество одиноко в этом мире, и многие его беды именно от этого одиночества и проистекают.

Кое-кто из писателей пытался и все еще пытается посуществовать и поразмыслить от имени собаки или обезьяны, но, надо думать, это жалкие потуги, нечто, подобное игре в футбол годовалых младенцев.