Замок из песка

— Не в том смысле легче, что я жалею… Нет, дело в другом. В нашем мире все ведь гораздо сложнее, чем в вашем. Я ведь даже на улице с парнем не могу познакомиться, не опасаясь получить по морде. Да и потом, не котируются красавцы вроде меня с ростом метр семьдесят, очками и бронхиальной астмой… А тот человек. Он уехал в другой город и обратно уже не вернется…

Что-то невыразимо жалкое было в том, как он сидел: опустив голову, ссутулив плечи, прикусив губу. Мой вечно веселый Валера, отважно сражавшийся с участковым милиционером, готовивший для меня отвратительный рис и регулярно выслушивавший мои жалобные истории.

— Может быть, я могу как-нибудь помочь? — Собственный голос показался мне фальшивым и отвратительным. — Ну, узнать там у наших ребят, познакомить тебя с кем-нибудь…

— Настя, ну не надо меня совсем уж обижать! — Антипов вскинул на меня свои близорукие карие глаза. — У нас тоже есть любовь, как это ни смешно… Ты же не станешь знакомиться абы с кем, лишь бы мужчина?

По дороге домой мы разговаривали о всякой ерунде, аккуратно обходя личные темы. Валера старался быть веселым и вести себя как обычно. Я тоже. И только у самой двери сделала ужасную глупость, ляпнув:

— Спасибо тебе большое! Завтра же подойду и плюну Артемовой прямо в морду!

— Да! — усмехнулся он, поправляя ногой коврик перед своей квартирой. — Она ведь оскорбила твоего Иволгина, назвав его «голубым»!

Но к утру моя ярость немного поулеглась. И в класс я вошла, храня на лице абсолютно непроницаемое выражение. Вероничка в длинных вязаных гетрах брела с лейкой вдоль станка, лениво брызгая водой себе под ноги.

— Вероника, — я облокотилась на палку и выставила далеко вперед ногу, мешая ей пройти, — можно перекинуться с тобой парой слов?

— Пожалуйста, — осторожно согласилась она.

— Это касается нашего вчерашнего разговора… Если я еще раз где-нибудь услышу эту мерзкую сплетню про Иволгина, то просто тебя убью. Обещаю! А ты сегодня же скажешь всем девчонкам, что соврала — просто так, по злобе, под плохое настроение… В общем, это уже твое дело, как выкручиваться. — А с чего ты взяла, что я соврала? — Вероничка несколько высокомерно приподняла левую бровь.

— С того, что твой Юрик просто не мог такого сказать. Это я знаю точно.

— Ты его допрашивала, что ли? Вот сумасшедшая!

— Его не его — тебя не касается! И вообще…

— Да ладно тебе! — Артемова неожиданно миролюбиво похлопала меня по руке. — Ну, ляпнула, не подумав… А Юрик правда говорил про кого-то из балета, только фамилию не называл… И потом, я даже не предполагала, что ты поверишь. Обозлилась просто вчера и на Гошу, и на тебя… Ну, извини! В самом деле, извини… Я рада, что твой мальчик оказался нормальным. Можешь танцевать с ним любовь!

На том мы с Вероничкой и разошлись. А перед самым началом урока, когда все девчонки уже собрались в классе, а Гоши еще не было, она вдруг громогласно объявила:

— Милые дамы! У меня есть для вас очень важное сообщение. Вчерашняя информация о том, что артист балета Алексей Иволгин — «голубой», оказалась ложной. Суслова все лично проверила и клянется, что он нормальный мужчина!

«Дамы» захохотали. Я собралась разозлиться. Но Артемова только легко махнула рукой:

— Ну, если ты и сейчас обидишься, то будешь дурочкой. Это же шутка!.. Всем понятно? Повторяю для глухих и дураков: шу-тка! Ничего Суслова пока еще не проверяла, у нее все впереди… Спасибо за внимание, товарищи!

* * *

А потом была такая работа, по сравнению с которой ужасы про «восемь часов у станка» стали казаться детскими сказочками. И в самом деле, почему бы не простоять восемь часов у гладкой, отполированной палки, старательно повторяя классический экзерсис?

— Настенька, это же Жизель! — втолковывала Надежда Ивановна, меряя мелкими, нервными шагами класс. — Жизель — это любовь и страдание… А вы выполняете простую последовательность прыжков. И, надо сказать, не слишком чисто…

Я, взмокшая и усталая, с нервно подрагивающими коленями, стояла на середине огромной, пустой комнаты, и сердце мое огромным молотом колотилось сразу во всем теле.

— Еще раз выход… Еще раз сцена знакомства! — командовала Третьякова. — На опорной ноге устремляемся ввысь и… Колено твердое! Не проседай, не проседай! А ручки мяконькие, и локотки округлые…

Желанная Кончита была, естественно, отложена в долгий ящик. Да я и сама не могла думать ни о чем, кроме Жизели с ее гаданием на ромашке, кокетливым подбиранием фартука и грядущим страшным сумасшествием. К «Юноне» вернулись только однажды, когда Надежда Ивановна почувствовала, что есть угроза «затанцевать» Жизель, так ничего и не добившись.

— Поддержки завтра порепетируем. Там и пластика совсем другая, и приемы… Да и отвлечешься немножко, посмотришь на свою работу свежим взглядом.

— Завтра? — переспросила я, чувствуя, как губы немеют от волнения.

— А почему нет? Или ты уже все перезабыла?..

Забыться могло что угодно, но только не партия Кончиты. Как часто представлялась мне наша первая с Алексеем репетиция. Гулкая тишина класса, строгое мерцание зеркал и его сильные руки, обхватывающие мою талию. Он, наверное, придет раньше, так же, как я. И на несколько минут мы останемся в классе только вдвоем…

— Переодевайся, — скомандовала Третьякова, когда назавтра я заглянула в класс с вспотевшими от волнения ладонями. Она сидела на стуле у рояля и просматривала свежий номер «Верены». — Переодевайся, переодевайся! Алексей Александрович подойдет попозже: он сегодня в детском спектакле танцует.

Детским спектаклем интеллигентно и завуалированно она назвала хореографическую сказку «Три поросенка», в которой Иволгин танцевал Нуф-Нуфа. Когда-то, пару лет назад, мы с Никитиной, прочитав в афишке его фамилию, специально явились в театр к десяти часам утра. И сидели, две взрослые дуры, в предпоследнем ряду партера, глядя, как по сцене носятся с визгом и хрюканьем толстые поросята с розовыми пятачками и развесистыми ушами…

Мне почему-то на миг представилось, что Алексей придет на репетицию прямо в костюме: клетчатом комбинезоне с накладным брюшком и смешной маске с отверстиями для глаз. Но тут же в памяти всплыло строгое «Алексей Александрович». И я заставила себя подумать о том, что танцевать буду прежде всего с мэтром, а не с мужчиной, о котором мечтаю вот уже больше трех лет.

Когда дверь класса наконец начала со скрипом открываться, мои нервы уже были на пределе. Вздрогнув всем телом, я сдавленно охнула и вцепилась в палку.