Замок

— Это я понимаю, но кто мне даст такой толчок? — грустно проговорил Андрей. — У меня для него никого нет.

— Когда твоя мать выйдет замуж за моего отца, мы будем настоящими родственниками. А в нашей среде очень важно иметь как можно больше своих людей.

— Так вы готовы меня взять к себе?

— Об этом говорить преждевременно, — охладил его пыл Антон. — Но начать можно уже сейчас. Учти, я умею быть благодарным.

— Что я должен сделать?

Несколько мгновений Антон размышлял.

— Если понадобится, я скажу. Только помни, возражений не принимаю. Если что-то попрошу, надо будет сделать. Не сделаешь, пеняй на себя, пальцем ради тебя не пошевелю. Принимаешь это правило?

— Да.

— Тогда иди, куда шел. Когда понадобишься, я сообщу.

Андрей встал. Он посмотрел на Антона, но ничего не сказав, быстро пошел к выходу из замка.

58

Нежельский шел к Каманину, как Иисус на Голгофу. Это был скорбный путь, когда каждый шаг дается с большим трудом. Он не представлял о том, как будет говорить с ним. Какие нужно найти слова, аргументы, доводы, дабы убедить Феликса сотрудничать с нынешней власти. Антон и те, кто стоит за ним, самые настоящие идиоты, если поставили перед собой подобную цель. Есть люди, с которыми невозможно договориться по некоторым вопросам, какие бы посылы не предлагались. И Феликс из их числа. Не понимать такую простую вещь просто непростительно. И эти люди еще претендуют на то, чтобы управлять страною вечно. Каким же ничтожествам он служит.

Нежельский постучал в дверь, услышал разрешение войти. В номере Каманин был один, Мария куда-то ушла. Он сидел за столом и быстро барабанил по клавиатуре.

— Это ты, — произнес он, лишь на секунду оторвавшись от своего занятия. — У тебя ко мне дело?

— Да, но если ты занят, могу прийти позже, — сказал с надеждой Нежельский.

— Я начал новую книгу, но раз пришел, давай поговорим. Я и без того сегодня много написал. Надо сделать паузу. О чем будем разговаривать, Иван?

Нежельский тяжело опустился на стул. Мысли метались в голове, но выбрать из этой спутанной массы что-нибудь путное, не получалось. Он даже стал прикидывать, что будет, если он откажется от поручения Антона? Придется жить на пенсию, да на гонорары, если удастся переиздать некоторые книги. Но в любом случае это гроши. А он привык совсем к другому существованию. Уже не первый раз его судьба самым непосредственным образом зависит от сына своего старого друга. Порой ему кажется, что они связаны какой-то незримой, но неразрывной нитью. И ее уже никогда не разорвать.

— Чего молчишь? — нетерпеливо спросил Каманин. — Выкладывай, зачем пришел.

— Я не знаю, как тебе это сказать, но сказать это я тебе должен, — в отчаянии проговорил Нежельский.

Каманин удивленно посмотрел на него. Затем удивление сменилось на задумчивое выражение.

— Тебя кто-то поручил переговорить со мной?

Нежельский кивнул головой.

— Уж не мой ли сынок — Антон? — предположил Каманин.

— Да, — признался Нежельский, после чего не без опасения посмотрел на своего собеседника.

— Раз поручил, говори. Слушаю тебя внимательно. — Каманин удобно расположился в кресле.

— Я знаю, ты не одобряешь моей деятельности. Но поверь, сегодня она нужна. Без нее обойтись невозможно.

— Без пропаганды, без оголтелого вранья. Ты это имеешь в виду, Ванечка?

— Ты не прав, это не пропаганда и не вранье, это оборона. Бывают ситуации, когда приходится прибегать и к такому оружию. Другого выхода нет. Ты сам хорошо знаешь, что положение очень сложное.

— Знаешь, Иван, я часто задумывался о том, почему умные, образованные, честные люди вдруг становятся глупыми, невежественными и подлыми? Что с ними происходит такого, что столь кардинально их меняет?

— И что?

— А ты не можешь объяснить на своем примере?

— Я так не считаю, Феликс.

— Считаешь, только боишься признаться. А знаешь, с чего все начинается? Человек идет на компромисс с собой. Разрешает ради соблазна или страха уступить чужому давлению, навязать себе чужую волю, заставить действовать, говорить не от себя, не то, что он думает, а что требуют от него. Происходит незаметное и постепенное, а иногда и мгновенное замещение своего содержания, всего того, что ты создавал, формировал, копил в себе, чужим и навязанным. И ты уже не ты, а некто другой, который говорит совсем другие вещи, которые еще совсем недавно ты бы ни за что не произнес. Сначала они выглядят инородными, но постепенно ты к ним привыкаешь. И через некоторое время тебе уже кажется, что это и есть твои настоящие убеждения. И ты их начинаешь отставить с еще большей страстностью, чем прежние; ведь тебе же надо убедить не только других, но в первую очередь и себя, то теперь ты думаешь именно так, а не иначе. Разве не это с тобой все произошло?

— Ты слишком все утрируешь, Феликс.

— Нисколько, Иван. Я сам несколько раз попадал в такую ситуацию, был, что называется на грани. Но мне все же удалось удержаться на последней черте. А все потому, что я ясно понимал, чем все это завершится. В отличие от тебя у меня хватило сил противостоять соблазну и не заниматься самообманом.

— Ты всегда был примером для подражания, — выдавил на лицо усмешку Нежельский.

— Ты и сейчас себя обманываешь. Знаешь, с чего начинается гибель человека? С самообмана. Вроде бы все как прежде, а присмотришься, этой личности уже и нет.

— Что же, по-твоему, есть?

— Ничего нет. Одна оболочка, а содержание совсем иное, чужое, то, что тебе вложили другие люди. По большому счету это и есть та самая продажа души, о которой написан Фауст. Надеюсь, ты не продешевил?

Нежельский молчал. Было видно, как тяжело он думает.

— Из твоих слов выходит, что меня уже как бы и нет, — произнес он.

Каманин пожал плечами.

— А ты как хотел, Ваня. Встал на сторону откровенных негодяев, превратился в их рупор — и думаешь, что ничего не произошло, ничего не изменилось. Смешно мне тебе говорить, что так не бывает. Даже сейчас, тебя послал ко мне Антон, ты послушно выполнил его поручение. Но я же вижу, как тебе тяжело и противно. А что делать, сам в один момент захотел. Я еще в молодости возвел для себя правило: ничего не обменивать ни на деньги, ни на привилегии и льготы. Иметь только то, что честно заработал. И не потому, что я был какой-то очень принципиальный, а потому что понимал, что если так поступлю, то самоуничтожусь. Да ты посмотри вокруг, сколько людей себя продают и в сто крат больше тех, кто мечтают себя продать. Вот потому вся эта мерзость и хлыщет из всех дыр. Нельзя быть на стороне зла, хоть миллиард предложи. Я себе так однажды так и сказал: лучше с голода умереть, но зло поддерживать не стану. А тебе заплатили — и ты легко согласился. Вспомни, как мы с тобой начинали, о чем мечтали.

— Это были юношеские мечты.

— Это тебе так сейчас выгодно их представлять. Между прочим, юношеские мечты самые чистые. Но это не повод, чтобы их загрязнять, скорей это причина, чтобы соблюдать гигиену для них — содержать их в чистоте как можно дольше. А лучше — всю жизнь.

59

Нежельский вернулся в свой номер и рухнул на кровать. Он вдруг почувствовал, что совершенно обессилил. Разговор с Каманиным потребовал от него таких энергетических затрат, что им владело ощущение, что он выкачен по полной. С его стороны было огромной глупостью приезжать сюда. На что он надеялся? Что каким-то образом сумеет разрешить их вечные противоречия? Или получить от Феликса индульгенцию за все свои в течение жизни поступки? Но разве он не знал своего лучшего друга и главного оппонента, чтобы быть уверенным, что ничего подобного не случится. И все же, как мотылек на огонек, полетел по первому зову. Его гнала какая-то неведомая сила, сопротивляться которой, он был просто не в состоянии. И ведь в глубине души был уверен, что ничем хорошим эта затея не обернется, он только потерпит очередное поражение.

Но, возможно, в этом было все и дело, он как раз и приехал сюда за поражением. Это была глубоко подсознательная потребность, то ли что-то вроде очистительного огня, то ли наказание за содеянное. Он это окончательно понял лишь во время разговора с Каманиным. Точнее, слово «понял» не совсем верно отражает ситуацию, это была скорей смутная догадка. В какой-то момент он почувствовал, что находится на стороне своего оппонента, что принимает все его упреки в свой адрес. Это можно было назвать даже потрясением. Правда, он быстро с ним справился, не дал ему захватить себя врасплох, но разве не ясно, что это всего лишь защитная реакция. А вот то чувство являлось подлинным, зародившимся в самых глубинах его бытия. А потому и избавиться от него будет не так-то просто, зато вполне может стать самой настоящей катастрофой. И он далеко не уверен, что готов к таким испытаниям. За последние годы, когда у него стало много денег, он привык к комфортному существованию, к тому, что не надо отныне думать о хлебе насущном. Его стало у него не просто хватить, он был в избытке. И попробуй откажись от такой жизни. Да и что скажут его близкие, они тоже свыклись с тем, что он всегда им может щедро помочь, что нужда ушла из их семейства. И можно строить свои планы на будущее, исходя из этой новой, очень приятной реальности. И теперь по приезду сообщить им, что все это кончилось и надо начинать жить по-другому.

Если бы он не поехал сюда, то вполне мог бы избежать всех этих мучений. Как раз сегодня он должен был принимать участие в очередном эфире, за который платили особенно хорошо. Правда, и передача была самая мерзкая из всех, в которых он был задействован в качестве эксперта и представителя научной общественности. На телевидении прекрасно понимали, что чем более омерзительней роль, которую приходится играть, тем солидней должно быть за нее вознаграждение. Нельзя исключить, что он принял приглашение Каманина, дабы избежать своего появление в студии. Это решение возникло у него на подсознательном уровне; если бы в тот момент его спросили о том, имеет ли эта причина хоть самое ничтожное отношение к поездке сюда, он бы категорически опроверг подобное утверждение. Но жизнь это вечная игра с самим собой. Когда-то они много спорили с Феликсом на эту тему. Оо, Нежельский не соглашался с этим утверждением, считая этот фактор второстепенным. Но Каманин был глубоко в нем убежден и говорил, что задача человека постоянно разгадывать собственные ребусы и загадки. Только в этом случае можно быть честным с своим я. Наверное, его, Нежельского возражения во многом были связаны с нежеланием знать правду о некоторых сторонах своей жизни. Вот потому они тогда не только спорили, но даже периодически ссорились на этой почве. Каждый из нас всеми возможными способами защищает свою крепость, вот он и оборонялся, что называется, до последнего патрона.