Замок
Шрифт:
Мария грустно вздохнула. Она подумала о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы она не встретила Феликса. А ведь он совсем не идеал, скорей даже наоборот, просто многие его не знают по-настоящему, поэтому так и представляют. А в нем немало низменного, достаточно вспомнить об его безграничной любви к сексу. Он сам признавался ей, что очень долго мысли о нем доминировали над всеми остальными темами. К тому же он чересчур требователен к другим людям, особенно к близким, не выносит, если человек слишком упрощенно смотрит на мир. И это сильно напрягает, приходится постоянно быть начеку, думать едва ли не о каждом произнесенном слове. А сколько ей пришлось прочесть после их знакомства самой разной литературы. Она о многих авторов даже и не слышала, да и зачастую разобраться в том, о чем
Мария подумала о том, что ей действительно сказочно повезло. Огромное количество людей даже не подозревают, в каком интеллектуальном и духовном убожестве проходит их жизнь только потому, что им не встретился человек, способный открыть им на это глаза. А с ней это случилось. Феликс долго и настойчиво указывал ей на это, высмеивал, издевался над большинством ее представлений о мире. К великому счастью у нее хватило мужества и ума подавить в себе обиду и приступить к обучению. Сначала было трудно и даже иногда очень скучно, но потом что-то в ней резко изменилось. Проснулась то, что Феликс называл: «великая любознательность к миру». Он говорил, что большинство лишены этого свойства, им достаточно знать лишь то, что нужно для жизни, а то и просто для выживания. В познании должна присутствовать вечная неутоленность, когда она ослабевает, начинается духовное вырождение. А если ее не существовало изначально, то и духовного рождения не было. Потому-то столько живых людей всю жизнь мертвы. Биологическое рождение означает лишь появление на свет стандартной личности, заполненной безграничными числом штампов коллективного бессознательного. А нужно их отбросить, заменять собственным содержанием. Вот тогда и возникнет акт подлинного рождения. Именно это и отличает нас от животных.
Интересно, она родилась на свет второй раз или нет? задала себе вопрос Мария. Однозначно ответить она не может. В ней многое изменилось, но произошел ли качественный скачок? Однажды она спросила Феликса: а как это определить? И получила ответ: определить это невозможно, от того, стремиться к этому надо с еще большей силой и рвением. И тогда есть слабый шанс, что однажды это поймешь.
Мария снова перевела взгляд на Каманина. Он все так же спал, только почти не сопел, а лишь едва слышно дышал. А вот, если бы ей исполнилось семьдесят, она бы скорей всю ночь не сомкнула глаз, все думала и думала… Все же возраст самая страшная в жизни вещь, в нем есть нечто безнадежное, против него невозможно бороться. Однажды они спорили на эту тему, но так и не пришли к согласию, в отличие от других дискуссий.
Каманина открыл глаза и посмотрел на Марию. Мария взглянула на часы — они показывали семь утра. Именно в этот час Феликс просил его разбудить. Она наклонилась над его лицом и поцеловала в губы.
— Вставай, любимый, с юбилеем.
Каманин открыл глаза и посмотрел на Марию.
100
— Поздравляю тебя с днем рождением, с юбилеем, — сказала Мария. — Какие твои первые ощущения?
Каманин несколько минут лежал неподвижно, неотрывно смотря на Марию.
— Удивительно, но никаких ощущений нет. Словно ничего и не произошло. Все точно так же, как было вчера, когда мне было еще шестьдесят девять.
— А может, в самом деле, ничего и не изменилось, все абсолютно по-прежнему.
Каманин, не соглашаясь, помотал головой.
— Случилось, Мария, случилось. Поверь, цифры нам даются не случайно, они самым непосредственным образом отражают изменившуюся реальность. Просто до человека она не сразу доходит. Иногда с большим опозданием. Но это ничего не меняет по сути.
— Тебе видней, — согласилась Мария. — Главное, что жизнь же не закончилась.
— Что-то закончилось, что-то началось. Через какое-то время мы об этом узнаем.
— Давай не будем пока об этом загадывать, — предложила Мария. — Лучше подумаем о сегодняшнем дне. На тебя ляжет немалая нагрузка.
Ты должен быть в форме.— Я забыл тебе сказать, вчера я получил сообщение от Кшиштофа Варшевицкого.
— Кто это?
— Польский писатель и профессор искусствоведения. Я два года преподавал в Ягелоннском университете, он — тоже, там мы и познакомились.
— Ты мне о нем не говорил.
— Как-то не пришлось. Да и давно это было. В последнее годы мы не общались. Даже не знаю, как он узнал о моем юбилее и о том, что я отмечаю его в Польше. Впрочем, не важно, главное, что он приедет. В свое время мы с ним много спорили, точнее не спорили, а по-настоящему ругались. Он жуткий польский националист, но не это было главным в наших пикировках. Он один из самых известных писателей своей страны, с претензией на статус современного классика. Я же сильно критиковал его книги. А если быть более точным, разносил их в пух и прах. Это его жутко бесило, однажды дело дошло почти до драки. Он замахнулся на меня, но я так на него посмотрел, что он понял, что если ударит, то получит сдачи.
— Но что тебя не устраивало в его книгах?
— Это долгий разговор. Если коротко, то я считал, что он возбуждает в людях самые плохие качества. В первую очередь пещерный национализм. Он это яростно отрицал, иногда мы ругались до посинения. Каюсь, я не следил последнее время за его творчеством, а он непременно станет спрашивать о нем мое мнение. А я даже не представляю, что он написал за этот период.
— Но ты можешь посмотреть в Интернете, — предложила Мария.
— Честно говоря, нет желания. В свое время я прочел несколько его романов и больше что-то не хочется. Лучше скажу ему, как обстоят дела на самом деле. А уж он пусть решает, как к этому относиться. Если хочет обижаться, пусть обижается. Я его на юбилей не приглашал, он решил приехать сам. Ладно, Маша, пора вставать и приниматься за дела. Ты проследишь, чтобы все было хорошо?
— Разумеется, Феликс. Пойду на кухню и буду смотреть за приготовлениями.
— Спасибо, Машенька. Что бы я без тебя делал?
— Уверена, справился бы сам. Или с помощью кого-то другого.
Каманин покачал головой.
— Ни другого, ни другой не хочу. Я завершил свой поиск близких мне людей. Все они собрались сейчас здесь. И других уже не будет.
— Ты уверен?
— Да, Машенька, уверен. Ты последняя, кого я нашел. И больше не хочу искать. Да никто и не появится.
— Как ты можешь это знать?
— Если говорю, значит, знаю. И закончим этот разговор. Встаю и готовлюсь. Знаешь, Мария, возможно, это главный день в моей жизни. И хочется хорошо выглядеть. В семьдесят лет так же хочется быть молодым, как и в семнадцать. Нет, скорее даже больше.
101
Антон сидел за столом и кипел от ярости. Он проснулся в пять часов и стал мечтать о предстоящем завтраке. Почему-то ему захотелось стейк с кровью. Он воображал его то лежащим на тарелке, то, как он разрезает его на аппетитные дольки ножом, то, как он жует, ощущая неповторимый вкус мяса.
На деле же завтрак оказался очень легким, всем подали тарелку овсяной каши, которую он с детства терпеть не мог, кофе с круассаном и небольшим ломтиком масла. И все! Разве он может насытиться такой едой.
Антону очень хотелось швырнуть весь этот, так называемый завтрак, со стола. И, возможно, так бы и сделал, но он уже несколько раз ловил на себе внимательный взгляд отца, и это удерживало от выплеска эмоций. Ему не хотелось демонстрировать их при всех. Он прекрасно знал, что о нем тут далеко не самого лестного мнения. В принципе ему на это глубоко наплевать, и при других обстоятельствах он бы не стал церемониться. В своем кругу он славился своей несдержанностью, и это приносила ему репутацию крутого человека. Но здесь не свои, хотя родственники, но глубоко чужие люди. У них другие представления о том, как следует себя вести. Другое дело, что весьма примитивные, они не понимают, что поведение хозяев жизни всегда отличается от поведения всех остальных. Но если им это сказать, они почувствуют себя оскорбленными. А, учитывая, что тут находится еще и журналишка, он может раздуть эту историю до небес.