Замок

Мазуревичуте тоже остановилась.

— Ну, зачем, Кшиштоф, ворошить прошлое.

— Как выяснилось, это не прошлое, а самое что ни на есть настоящее. Прошу, ответь.

— Проиграл.

— Сильно?

— Да, сильно.

— Другого ответа и не ожидал услышать.

— Извини, ты сам этого хотел.

— Люди спрашивают одно, а желают услышать совсем другое.

— Ты же не хотел, чтобы я тебя обманула?

— А если хотел?

Мазуревичуте покачала головой.

— Я бы не сказала ничего, либо сказала правду. Разве ты меня не знаешь. Я ни за что не стану врать, даже из сочувствия к тебе.

— Знаю, — глухо проговорил Варшевицкий. — Эта твоя черта в тебе мне всегда безумно нравилась, но именно ее я боялся более всего. И, как выяснилось, не напрасно.

— Мне не хотелось тебя обижать, но я не могу ничего изменить. Все есть так, как оно есть.

— Да, да, я помню это твое выражение. Мне всегда становилось тревожно, когда я его слышал.

— Кшиштоф, зачем ты все же приехал?

— У нас с ним был один старый спор, возможно, очень важный, а возможно и нет.

— Что за спор?

— Надеюсь, сегодня мы с Феликсом поговорим об этом. Ты можешь послушать, тут нет тайны.

— Непременно.

— Я написал книгу.

— На основе того спора?

— Можно сказать и так. Хочу ее ему подарить.

— А мне?

— Разумеется, и тебе. Надеюсь, ты прочтешь ее с интересом.

— Я всегда читала тебя с интересом. Ты очень хороший писатель.

— А вот Феликс так не считает. Он обвинял меня в упрощенном подходе к действительности.

— Я не брала обязательств всегда придерживаться его точки зрения.

— Надеюсь, это так, Рута.

— Сомневаешься?

Варшевицкий посмотрел на женщину.

— Ja nigdy w ciebie nie watpilem, — произнес он. — I nigdy nie bede watpic.

— Что ты сказал, переведи.

— Ты же неплохо понимала по-польски.

— Это было давно, с тех пор я все забыла. Пойдем, Кшиштоф в замок, скоро начнется празднование юбилея.

110

Каманин сидел на стуле и смотрел перед собой. Мария удивленно взглянула на него.

— Феликс, почему ты не одеваешься? Нельзя опаздывать на собственный юбилей даже при всей твоей необычности.

Каманин немного отрешенно посмотрел на Марию.

— Знаешь, что только что выяснилось?

— Если скажешь, буду знать.

— Рута и Варшевицкий оказывается давно знакомы друг с другом. И не просто знакомы, их связывали очень близкие отношения.

— Хочешь сказать, любовные?

— Да, — подтвердил Каманин.

— И ты ничего не знал?

— Я даже не знал ничего об их знакомстве.

Мария села рядом с Каманиным.

— Теперь ты об этом узнал и что с того? Почему ты так потрясен этим обстоятельством?

— Я не этим обстоятельством потрясен.

— Тогда, извини, но не понимаю, чем же?

Каманин посмотрел на Марию и отвернул лицо.

— Меня вдруг задело то, что они были близки.

— Хочешь сказать, что ревнуешь.

— Что-то в этом роде.

Несколько мгновений Мария молчала, собираясь с мыслями.

— Тогда получается, что ты по-прежнему любишь Мазуревичуте. Но тогда… — Мария замолчала.

Каманин резко повернулся к ней, взял ее руку в свою ладонь.

— Это совсем не так, Маша. Я давно не люблю Руту, как женщину, эти чувства погасли много лет назад. И больше не возрождались. Я ее люблю как человека, она замечательная. А это, как ты назвала, ревность, не более, чем атавизм.

— Но она же возникла, она существует в тебе здесь и сейчас, — возразила Мария.

— Это фантомная ревность. Просто в человеке сохраняется многое из того, что ему кажется давно ушло, а на самом деле где-то хранится. И иногда внезапно вылезает.

— Я понимаю, Феликс, вот только у меня возникли сомнения: а надо ли нам соединять в таком случае наши жизни? А если у тебя затем вылезут чувства к Анастасии, Эмме и даже Оксане. А, возможно, и еще к какой-то женщине, о которой мне ничего не известно.

— Полагаешь, мне следовало промолчать, ничего тебе не говорить?

— Не знаю, Феликс, тебе видней.

— Я тебе рассказал, потому что доверяю.

— Большое тебе спасибо за доверие, только я почувствовала себя так, словно меня ударили палкой по голове. И я в растерянности, не знаю, как следует поступить в такой ситуации.

— Маша, уверяю, между нами абсолютно ничего не изменилось.

— У тебя может быть, но не у меня. Наверное, мне нужно подумать, еще раз обдумать свое решение. А ты не считаешь, что это знак судьбы, ее предостережение против возможной ошибки.

— Глупости! К вечеру я уже обо всем позабуду.

— А вот я — нет. Да и ты — тоже, если вдруг у тебя вылезли эти чувства через столько лет.

— Этот Варшевицкий вечно приносит мне неприятности. Я мог продлить контракт с Краковским университетом, но решил этого не делать во многом из-за него.

— Что же он такое сделал?

— Интриговал против меня, настраивал преподавателей и студентов. Не мог простить моих отрицательных отзывов о своем творчестве.

— Не понимаю, зачем в таком случае он приехал?

Каманин пожал плечами.

— Скорей всего мое мнение о нем не дает ему спокойно жить. И он приехал с целью его каким-то образом изменить. Только не представляю, каким. Вряд ли он стал писать лучше.

— А вдруг?

— Да, какая разница, лучше, хуже. Это его проблемы, меня они мало волнуют. — Каманин посмотрел на часы. — У нас до выхода осталось всего пять минут. А ни ты, ни я не одеты. — Он пристально посмотрел на Марию. — Или ты теперь не собираешься со мной выходить?

111

Каманин и Мария под руку вошли в каминный зал. И едва они перешагнули его порог, раздались аплодисменты. Все расположились по периметру стены и хлопали в ладоши.

Каманин и Мария остановились посередине зала. Оба улыбались. Аплодисменты не стихали до тех пор, пока Каманин не поднял руку.

— Спасибо, дорогие мои, — произнес он. — Я безмерно признателен вам всем за то, что вы сегодня находитесь тут. Здесь собрались близкие мне люди, те, с кем прошла моя жизнь. А она, увы, уже в основном прошла. Как бы во многом благодаря Марии я хорошо себя не чувствовал, не ощущал молодым, я вступил в завершающий ее этап. Это знаю я, это известно всем вам. И главное, с этим фактом ничего не поделаешь.