Замок
Шрифт:
Мазуревичуте тоже остановилась.
— Ну, зачем, Кшиштоф, ворошить прошлое.
— Как выяснилось, это не прошлое, а самое что ни на есть настоящее. Прошу, ответь.
— Проиграл.
— Сильно?
— Да, сильно.
— Другого ответа и не ожидал услышать.
— Извини, ты сам этого хотел.
— Люди спрашивают одно, а желают услышать совсем другое.
— Ты же не хотел, чтобы я тебя обманула?
— А если хотел?
Мазуревичуте покачала головой.
— Я бы не сказала ничего, либо сказала правду. Разве ты меня не знаешь. Я ни за что не стану врать,
— Знаю, — глухо проговорил Варшевицкий. — Эта твоя черта в тебе мне всегда безумно нравилась, но именно ее я боялся более всего. И, как выяснилось, не напрасно.
— Мне не хотелось тебя обижать, но я не могу ничего изменить. Все есть так, как оно есть.
— Да, да, я помню это твое выражение. Мне всегда становилось тревожно, когда я его слышал.
— Кшиштоф, зачем ты все же приехал?
— У нас с ним был один старый спор, возможно, очень важный, а возможно и нет.
— Что за спор?
— Надеюсь, сегодня мы с Феликсом поговорим об этом. Ты можешь послушать, тут нет тайны.
— Непременно.
— Я написал книгу.
— На основе того спора?
— Можно сказать и так. Хочу ее ему подарить.
— А мне?
— Разумеется, и тебе. Надеюсь, ты прочтешь ее с интересом.
— Я всегда читала тебя с интересом. Ты очень хороший писатель.
— А вот Феликс так не считает. Он обвинял меня в упрощенном подходе к действительности.
— Я не брала обязательств всегда придерживаться его точки зрения.
— Надеюсь, это так, Рута.
— Сомневаешься?
Варшевицкий посмотрел на женщину.
— Ja nigdy w ciebie nie watpilem, — произнес он. — I nigdy nie bede watpic.
— Что ты сказал, переведи.
— Ты же неплохо понимала по-польски.
— Это было давно, с тех пор я все забыла. Пойдем, Кшиштоф в замок, скоро начнется празднование юбилея.
110
Каманин сидел на стуле и смотрел перед собой. Мария удивленно взглянула на него.
— Феликс, почему ты не одеваешься? Нельзя опаздывать на собственный юбилей даже при всей твоей необычности.
Каманин немного отрешенно посмотрел на Марию.
— Знаешь, что только что выяснилось?
— Если скажешь, буду знать.
— Рута и Варшевицкий оказывается давно знакомы друг с другом. И не просто знакомы, их связывали очень близкие отношения.
— Хочешь сказать, любовные?
— Да, — подтвердил Каманин.
— И ты ничего не знал?
— Я даже не знал ничего об их знакомстве.
Мария села рядом с Каманиным.
— Теперь ты об этом узнал и что с того? Почему ты так потрясен этим обстоятельством?
— Я не этим обстоятельством потрясен.
— Тогда, извини, но не понимаю, чем же?
Каманин посмотрел на Марию и отвернул лицо.
— Меня вдруг задело то, что они были близки.
— Хочешь сказать, что ревнуешь.
— Что-то в этом роде.
Несколько мгновений Мария молчала, собираясь с мыслями.
— Тогда получается, что ты по-прежнему любишь Мазуревичуте. Но тогда… — Мария замолчала.
Каманин резко повернулся к ней, взял ее руку в свою ладонь.
— Это совсем не так,
Маша. Я давно не люблю Руту, как женщину, эти чувства погасли много лет назад. И больше не возрождались. Я ее люблю как человека, она замечательная. А это, как ты назвала, ревность, не более, чем атавизм.— Но она же возникла, она существует в тебе здесь и сейчас, — возразила Мария.
— Это фантомная ревность. Просто в человеке сохраняется многое из того, что ему кажется давно ушло, а на самом деле где-то хранится. И иногда внезапно вылезает.
— Я понимаю, Феликс, вот только у меня возникли сомнения: а надо ли нам соединять в таком случае наши жизни? А если у тебя затем вылезут чувства к Анастасии, Эмме и даже Оксане. А, возможно, и еще к какой-то женщине, о которой мне ничего не известно.
— Полагаешь, мне следовало промолчать, ничего тебе не говорить?
— Не знаю, Феликс, тебе видней.
— Я тебе рассказал, потому что доверяю.
— Большое тебе спасибо за доверие, только я почувствовала себя так, словно меня ударили палкой по голове. И я в растерянности, не знаю, как следует поступить в такой ситуации.
— Маша, уверяю, между нами абсолютно ничего не изменилось.
— У тебя может быть, но не у меня. Наверное, мне нужно подумать, еще раз обдумать свое решение. А ты не считаешь, что это знак судьбы, ее предостережение против возможной ошибки.
— Глупости! К вечеру я уже обо всем позабуду.
— А вот я — нет. Да и ты — тоже, если вдруг у тебя вылезли эти чувства через столько лет.
— Этот Варшевицкий вечно приносит мне неприятности. Я мог продлить контракт с Краковским университетом, но решил этого не делать во многом из-за него.
— Что же он такое сделал?
— Интриговал против меня, настраивал преподавателей и студентов. Не мог простить моих отрицательных отзывов о своем творчестве.
— Не понимаю, зачем в таком случае он приехал?
Каманин пожал плечами.
— Скорей всего мое мнение о нем не дает ему спокойно жить. И он приехал с целью его каким-то образом изменить. Только не представляю, каким. Вряд ли он стал писать лучше.
— А вдруг?
— Да, какая разница, лучше, хуже. Это его проблемы, меня они мало волнуют. — Каманин посмотрел на часы. — У нас до выхода осталось всего пять минут. А ни ты, ни я не одеты. — Он пристально посмотрел на Марию. — Или ты теперь не собираешься со мной выходить?
111
Каманин и Мария под руку вошли в каминный зал. И едва они перешагнули его порог, раздались аплодисменты. Все расположились по периметру стены и хлопали в ладоши.
Каманин и Мария остановились посередине зала. Оба улыбались. Аплодисменты не стихали до тех пор, пока Каманин не поднял руку.
— Спасибо, дорогие мои, — произнес он. — Я безмерно признателен вам всем за то, что вы сегодня находитесь тут. Здесь собрались близкие мне люди, те, с кем прошла моя жизнь. А она, увы, уже в основном прошла. Как бы во многом благодаря Марии я хорошо себя не чувствовал, не ощущал молодым, я вступил в завершающий ее этап. Это знаю я, это известно всем вам. И главное, с этим фактом ничего не поделаешь.