Замуж - не напасть
Шрифт:
– ты вообще зачем пришел?
– сварливо спрашивает она.
– Книгу принес?
– Но-но, Лопухина, не задирайся! Рубль за сто, сейчас скажешь: принес и уходи. Вон уже рот раскрыла... А признайся, разве тебе не хреново?
– Какой ты грубый, Аристов!
– подчеркнуто устало говорит Евгения, усаживаясь в кресло.
– Что тебе от меня надо?
– Ничего не надо!
– злится он.
– Ну, захотел увидеть, ну, выдумал предлог!
И плюхается в кресло напротив.
– Расскажи что-нибудь хорошее, а то и мне что-то не по себе.
– Что я тебе, конферансье? Развлекай тут всяких...
– Кто тебе сказал, что пролетел? Контракт мне все равно надо было пристроить в надежные руки... И потом, разве ты до сих пор с ним встречаешься?
– Нет, - растерянно говорит Евгения; только что до неё дошел смысл его аферы - действительно, не мытьем, так катаньем, но Аристов своего добился!
– Вот видишь! Так что жалеть меня не надо.
– Скотина ты, Аристов!
– Скотина, - соглашается он и тяжело вздыхает.
– Я - как скупой рыцарь над сундуком золота: сам только смотрю, не пользуюсь, и другим не даю.
Евгении лестно, что её сравнивают с сундуком золота, но это её вовсе не успокаивает.
– А жизнь проходит!
– с упрёком говорит она, и глазам её опять становится горячо.
– Только не плачь, пожалуйста!
– просит он.
– Ты рвёшь мне сердце.
А разве он её не рвёт? Вечно появляется, как тайфун: пронёсся, разрушил всё, что мог, и исчез! И ему всё равно, как она живёт без него!
– Поцелуй меня, Толя!
– тихо говорит она и удивляется собственным словам: кто изнутри сказал их за неё?
Он, только что сидевший в позе обречённого, подхватывается и недоверчиво смотрит на неё: шутит, что ли? Но нерешительность его длится одну-две секунды. Толян живёт в другом измерении, там время идёт гораздо быстрее...
Аристов встаёт с кресла, но не бросается к ней, а осторожно подходит и обнимает за плечи, поднимая её к себе. Как изнывающий от жажды в пустыне, он хочет продлить удовольствие, чтобы напиться надолго - кто знает, когда ещё встретится оазис? Касается губами её шеи, глаз и только потом приникает к губам. Как мучительно сладок этот поцелуй! Но что с Толяном? Почему он пытается отстраниться от неё, как будто длить мгновение ему невыносимо?
До сих пор в их отношениях Евгения плыла по течению. Вернее, от Толяна исходила инициатива, а она старалась её погасить.
Теперь, похоже, смерть Юлии произвела в её душе переворот. Всё заботы Евгении о добром имени, надуманные обязательства перед Ниной Аристовой отошли на второй план. Осталась тревога: значит она тоже смертна - сегодня живёт, а завтра может не быть? Тогда зачем же позволяет другим вмешиваться в сою судьбу? Чтобы тоже когда-нибудь прыгнуть с балкона?
Кто эти зловредные другие? Никто теперь на неё не давит, и нечего рассуждать с таким надрывом! Она - сама себе хозяйка! Вот только Аристов... Смотрит на неё своими глазюками цвета речного омута. Собственно, она не совсем уверена, что омут именно такой - серо-зелёный, но сравнение ей нравится. Наверное, потому, когда Евгения долго смотрит в его глаза, кажется, что куда-то затягивает, кружится голова, не хватает воздуха... В таком омуте должны водиться черти. Вот только тишины ему не хватает. Скорее, наоборот: именно тишина и настораживает. Это означает: жди
неприятностей!– Ты дверь закрыл или оставил открытой?
– как бы между прочим спрашивает она.
– Конечно, закрыл. Попробуй оставить открытой, сразу набежит куча мужиков!
– Что ты имеешь в виду?
Холодность её тона беспокоит Толяна, и глаза его потихоньку теряют колдовскую зелень, приобретая сталь. Нельзя с нею расслабляться!
– Имею в виду только то, что ты слишком многим мужчинам нравишься!.. До чего ж ты, Лопухина, ежиха колючая! Чуть прикоснись, - фыр!
– и иголки наружу!
Ну, вот, опять она все испортила. Хотела же по-хорошему. А вообще, чего она хотела? Расслабиться и уступить? И тут же посмеивается про себя: глупый, он упустил момент! Теперь когда ещё она так размякнет, чтобы подобная мысль могла прийти ей в голову!
– Хочешь кофе?
– вежливо спрашивает она - пора и вспомнить про обязанности хозяйки!
– Канэшна хачу!
– обрадованно соглашается он, копируя грузинский акцент.
Два дурачка! Даже прикалываются одинаково.
– Сюда принести или пойдем в кухню?
– В кухню. Здесь у меня такой расслабон начинается, что я боюсь не выдержать.
– Ничего не бойся, я выдержу!
– самоуверенно обещает она.
– Выдержишь?
– Одной левой!
Опять она попадается на собственную удочку! Чего хвастаться? Разве не была только что она в его объятиях и млела от желания? А он вдруг шагает к ней, берет за плечо и, неуловимым движением делая подсечку, бросает на диван. Одной рукой держит её, а другой преспокойно начинает раздевать.
– Выдержишь?
– Что ты делаешь?
– придушенным голосом возмущается она, не в силах освободиться.
– Хочу наказать самоуверенную девчонку!
– Пусти, я больше не буду!
– пугается она.
– почему ты уверена, что все зависит только от тебя? Что лишь ты сильная и мужественная - держишь ситуацию под контролем? А я? Каких усилий это стоит мне?
– А кто тебя заставляет ко мне приходить?!
– со слезами в голосе кричит она.
– Любовь заставляет!
– тоже кричит он.
Отпускает Евгению и утыкается лицом в её волосы. Так они лежат, без слов, пока она не отодвигает Толяна от себя и, застегнувшись, встает с дивана.
– Так и будем причитать?
Аристов вскакивает.
– Блин, хозяин жизни! Быть рядом с любимой женщиной - и то не может!
Он опять берет в руки рисунок.
– Может, и мне, как этому парню?
С каким удовольствием влепила бы Евгения плюху по этой растерянной физиономии. Такой, действительно, блин, крутой, а в самом главном деле разобраться не может!
Она выхватывает у него набросок, чтобы разорвать его, и он лишь в последний момент успевает остановить её руку.
– Я пошутил. Подари мне этот рисунок, пожалуйста!
– Подарю, если ты сейчас же уйдешь!
Он покорно кивает, вызывая у неё прилив ярости.
– Я знаю, чего ты боишься, - говорит она в спину неохотно уходящему Толяну.
Он останавливается, и Евгения видит, как напряглась его шея.
– Кто тебе сказал? Что ты знаешь?
– спрашивает он, стремительно обернувшись, и подается в её сторону, отчего она невольно отшатывается и прячет голову в плечи.
– Говори!