Замуж - не напасть

На кухне она усадила Шурика за стол и положила в тарелку картошки, отбивную и соленья.

– Я правда рада, что ты к нам пришел. Мы должны действовать с тобой сообща! Доктор сказал, что рано или поздно твой папа будет ходить, но, знаешь, бывает так, что даже самые сильные мужчины... устают ждать, а в таком случае неверие равносильно поражению. Нам надо его поддерживать, занимать делами, чтобы он поменьше оставался наедине со своими мыслями. Понимаешь?

– Понимаю, - с облегчением улыбается юноша, и Евгения чувствует: он её принял!

Шурик все же проголодался, потому что слушая её и кивая, он опоражнивает тарелку и с чаем съедает большой кусок торта.

– Пойдем, пожелаешь отцу спокойной ночи, а я выдам тебе белье. Можешь обживать комнату своего друга Никиты.

Устроив Шурика, она возвращается и некоторое время наблюдает, как Толян, закаменев скулами, с треском переворачивает страницы книги.

– С женой нежно поговорил, - сразу догадывается она.

– Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!

– И это тебя расстраивает?

– Нет, не это. Она требует - заметь, требует!
– чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!

– Какая гадина!
– вырывается у Евгении.
– Извини.

– За что, родная? Так мне и надо!

– Ты-то здесь при чем?

– При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..

Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.

– Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам с одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.

– А ты ему лично это сказать не хочешь?

– Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился - из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!

Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.

– Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный вместе с тобой?!

Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в её жизни перемены под таким углом не догадалась.

– Ты сам выразил желание жить у бабушки, - напоминает она сыну.

– Захотел! Но тогда я был один, а сейчас - с Шуркой!
– в голосе Никиты слышится неприкрытая радость.
– Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?

– Да, сводными.

– Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!

Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.

– В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!

– Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!

Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!

На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна.

– Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток - теперь у меня в доме живут две студентки!

– Хорошо, мама, передам, - примиряюще говорит Евгения

– Бабуля обиделась?
– уточняет Толян.

Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск. Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на её музыку никак не ложится и она не замечает, как погружается в задумчивость, придя в себя от внимательного взгляда Толяна, которым он рассматривает её из-под опущенных век...

Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации её голоса не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.

Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:

– Глазок!

Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь... кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая и говорит шепотом:

– Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!

Толян в считанные секунды оказывается в коляске и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы её не сразу увидели в открывающуюся дверь и кивает:

– Открывай!

– Лопухина Евгения Андреевна?
– спрашивает милиционер.
– Я - ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?

– Прошу вас!

Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.

– Это - мой муж, - успокаивает его Евгения.

Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!

– Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна?
– примостившись у кухонного стола, спрашивает он.

– Это не моя соседка сверху?
– морщит лоб Евгения.

– Месяц назад её обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон... Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас вы ничего не видели?

– Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.

– Жаль.

Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:

– Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.

– А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, - говорит Евгения и краснеет.

– Но я видел свет в вашем окне!
– ошарашенно поясняет милиционер. Потому на всякий случай и подергал за ручку.

Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается на подъехавшего в коляске Толяна. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.

Теперь возлюбленный Евгении посмеивается.

– Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?