Замужняя невеста

– Ваше сиятельство, – сказала она, осторожно вынимая соломинки из Сониных волос и отряхивая ее платье. – Сеньор Пабло приглашает вас к себе. Вместе с Жаном и... тем, кого мы спасли из рабства. Говорит, ему принесли свежую рыбу и его повар приготовил что-то... – она запнулась, подбирая слова, – что-то необыкновенное!

– Ты осуждаешь меня, Мари? – одними губами спросила она, не глядя в глаза служанке. Она была уверена, что та обо всем догадалась.

Она могла бы не говорить таких слов: кто такая Мари и смела ли она что-то там плохое подумать о своей госпоже?! Но ей отчего-то не было безразлично.

– Нет. – Служанка все же нашла своими глазами ее глаза. – Никогда я не смогу ни осудить вас, ни отречься, до самой моей смерти вы будете для меня святой, и госпожой, и единственным человеком, которому я посвящу свою жизнь без остатка, ибо вы подарили мне другую, новую жизнь. И что для меня какие-то там мужчины, которые пытаются бросить тень на ваше светлое имя!

Соне было приятно такое поклонение, но отчего-то все равно стыдно. Она позволила Мари переодеть ее в новое платье, которое недавно приобрела в лавке на площади перед собором.

Пока у нее нет времени осесть на одном месте, обзавестись хорошей портнихой, чтобы не покупать готовые платья, своим выездом и попробовать познакомиться с местной аристократией. Потом, все потом, когда будет сделано дело ее жизни.

Глава девятнадцатая

Николо сразу замолчал, едва Соня взяла его на руки. Этот крошечный ребенок как будто чувствовал в ней близкого человека, который может защитить его от жестокого мира.

Долорес ревниво заметила:

– Однако ваш приемыш неблагодарен. Мог бы получше относиться к своей кормилице, а не реветь на весь дом, как будто она не знает, как обращаться с малышами. Слава Богородице, в семье я была старшей среди детей, и сколько малышей побывало в моих руках!

– Не ворчи, Лоло. – Соня впервые легко и непринужденно назвала так кормилицу, прижимая к груди малыша. – Он понимает, что я его мать, пусть и приемная. А кормилица... Что поделаешь, кормилицу помнят не все.

Она имела в виду, что может увезти малыша, и он попросту больше никогда не увидит кормившую его Долорес, но та, кажется, ее не поняла и надулась. Соня подумала, что для служанки она чересчур обидчивая.

Впрочем, если вспомнить оговорку сеньора Пабло, при каких обстоятельствах Лоло удалили из дома... Ребенка эта юная женщина нажила с управляющим художника и, видимо, по этой причине рассчитывала на совсем другое отношение к себе.

Недавно малыша окрестили и дали ему второе имя: Эрнандо. А Пабло с ведома княжны – свою фамилию. Мари стала крестной матерью ребенка, а Соня в церковь не пошла по причине известной: она была другой веры. И то, что ее приемный сын становился католиком, к ее сожалению, было необходимостью.

Итак, в христианском мире появился новый человек – Николо Эрнандо Риччи. Соня мысленно пообещала себе, что когда вернется в Россию, окрестит малыша в свою веру и даст свое имя. Здесь же, на католической земле, лучше ему до поры быть католиком.

Зачем она принимала в этом ребенке такое участие, она не знала. Положилась на судьбу и верила: все, что происходит с нею, недаром. И приемыш еще отблагодарит ее за тепло и ласку, которыми Соня собиралась его одарить.

Разумовский сдержал свое слово и на другой же день уехал. Но перед отъездом он сказал ей странные слова, которые против воли она все время вспоминала.

Никого рядом не было, когда они прощались, и Леонид сказал, глядя ей в глаза:

– Соня, я прошу тебя простить меня. За все. Наверное, я еще пойму вдали от тебя, что ты не только дала мне новую жизнь, но и показала нечто такое, о чем я прежде не подозревал... Раньше я считал, что настоящая жена и должна быть такой, какой ты была в Петербурге: милая, тихая, покорная... Но здесь... Здесь я увидел совсем другую женщину... как бы это сказать: разностороннюю, что ли. Ты можешь быть тихой и спокойной, а можешь быть страстной и воинственной. Раньше для меня два слова – «женщина» и «воинственность» – не сочетались. Я понял, что люблю тебя, хотя меня корежит при мысли о том, что в некоторые минуты ты была выше меня, храбрее и... честнее. Если ты меня позовешь, я вернусь, где бы ни был, но прошу тебя, позови!

Он повернулся и пошел к наемной карете, которую пригнал для него Бенито, как ни странно, по просьбе Жана. Наверное, врач хотел, чтобы Разумовский уехал без промедления, потому все для этого сделал.

Надо сказать, что, посоветовавшись с Жаном, она отдала Леониду большую часть оставшихся от продажи слитка денег. Теперь, если бревна задержатся в пути, им придется потуже затянуть пояса.

Не подавая виду, как она рада отъезду Разумовского, Соня сама сходила с ним в лавку, чтобы подобрать вещи в дорогу.

Леонид ее утомлял. Он напоминал Соне не только о ее прошлой жизни, но и о том, какой она была сама. К тому же в большинстве случаев она все же не могла ему противиться, что сейчас новую Соню не устраивало.

Даже тогда, в амбаре, она могла бы не слушать его страстный шепот, а при попытке склонить ее на это природное ложе силой просто отшвырнула бы его от себя. Могла бы, но не стала. Почему, и сама не знала. Пусть он уедет в уверенности, и она опять обретет уверенность в своих силах.

Главное, чтобы когда он и в самом деле вернется, Соня успела отбыть в Дежансон, а там... ее ждала Пруссия. Соня не гадала, как с Испанией, куда бросит ее жребий. Просто она хотела на следующий раз поехать в Пруссию, и дело с концом! Почему, например, не в Австрию, где она могла бы встретить своего мужа? Наверное, потому, что не хотела его встретить.

О Пруссии ей рассказывал Жан. Когда-то, до встречи с Соней, он намеренно интересовался историей европейских стран, в которых мечтал побывать. Это была очень интересная, по его мнению, страна, не похожая на Францию и оттого особо привлекательная.

– Представь себе, – с упоением рассказывал Шастейль Соне, – король Пруссии Фридрих Второй старый уже человек и не сегодня-завтра умрет, но как он был хорош в юности! Умен, талантлив. Поддерживал сношения с самим Вольтером и написал многотомную историю своего правления. Нас, стоит признаться, он не очень любил...

– Вас, врачей? – удивилась Соня, которая в какой-то момент утеряла нить повествования.

– Нет, нас, французов, – расхохотался Жан. – Но к России тянулся. Правда, ваша императрица взаимностью ему не отвечала, но и воевать с ним не стала... Великий король! Кажется, в нашем веке ему равных государей нет.

– А наша государыня?

– Надо сказать, о ее деяниях я знаю гораздо меньше, о чем сейчас жалею. Возможно, читай я побольше о России, мог бы лучше понимать вас...

Он произнес это и сконфузился. Милый добрый Жан. Ну почему Софья не воспринимает его как мужчину? Они настолько близки как друзья, что другие отношения между ними не кажутся Соне возможными.