Заноза Его Величества

Тяжёлый вздох вырывается из груди, когда снова вспоминаются её слёзы. И её покорно раздвинутые ноги. Я был ей противен, мерзок, неприятен, но она смирилась. Ей пришлось, ведь она обязана родить супругу детей. Или закончить свои дни в борделе.

И у меня так мало времени, чтобы дать ей шанс, что пусть лучше ненавидит. Похоронит меня и утешится.

Проклятая отравленная рана в боку.

Ведунья сказала: мне остался год. Может, меньше. Может, я успею благословить своего сына. Может, нет. А может, вообще всё это зря. Зря я цепляюсь за эту жизнь. Зря машу лапками как глупая утка, что не может взлететь из-за перебитого крыла, но ещё наивно надеюсь успеть что-то сделать.

— Георг! — догоняет меня Барт почти у самых ворот в замок.

— Я слушаю тебя, — оборачиваюсь к другу.

— Есть что-то, что я должен знать по поводу этой женитьбы?

— Есть что-то, чего ты не знаешь?

— Да, Георг, — хмурится мой генерал, пока медленно поднимается решётка на воротах. — Ты что-то скрываешь от меня, — он озабоченно чешет густую бороду. — Нет, мне не обидно. Ты — король. Ты должен хранить свои секреты. Но я беспокоюсь, что это груз, который тебе не потянуть в одиночестве.

— Спасибо, Барт! — я оборачиваюсь, чтобы посмотреть в его голубые глаза. — Я справлюсь. Как всегда, справлюсь.

— Ты можешь поделиться.

— Спасибо, Барт, — тяжёлый вздох рвётся из груди независимо от моего желания. — Но это груз, который мне не разделить с тобой.

Оставив слуге коня, поднимаюсь в покои королевы.

На ходу выслушиваю последние новости от её камеристки.

По мнению лекаря, есть большая вероятность зачать наследника именно в эти дни — тем лучше для неё. Чем быстрее понесёт, тем скорее отстану.

Отказалась от лекарства? Тем хуже для неё. Пусть строит из себя мученицу сколько хочет. Буду пользовать её по прямому назначению независимо от её желания.

— Все прочь! — прогоняю служанок и вхожу…»

Стойкое ощущение, что я лежу в лесу, уткнувшись носом в подстилку из мха. Пахнет отцветающими травами, хвоей, грибами и сверху меня придавило деревом.

И глаза открывать не хочется. И бок болит. И картинки воспоминаний мелькают перед глазами, как надоедливые мухи.

Какой-то горбатый мост. Вставший на дыбы конь. Убегающая в лес девчонка… Другая девочка, с рыжими, густой копной, кудряшками… С гобелена?.. Я бегу за первой. Больно хлещут по лицу ветки… А потом Ленка разливает по стопкам водку. На моей кухне.

— Пей, подруга! Подумаешь, мужик от неё ушёл. Другого найдёшь.

— Найду, — размазываю я по щекам тушь. И зачем-то вою, уткнувшись в салфетку. — Он сказал, я дурная, поэтому не смогла выносить ребёнка.

— Ты ни в чём не виновата, Даш, — гладит она меня по голове. — Просто так иногда случается, дети рождаются нежизнеспособными…

Церковь. Белое платье. Нет, не на мне, на девушке что я под руку веду к алтарю… Стадо коз, глупых, пугливых, белых. Они сбились в кучу, блеют, жмутся друг к другу… И снова коза, тоже белая, рогатая, но теперь одна, на развивающемся зелёном полотнище…

— Лен, ты здесь? Лен? — пытаюсь я разлепить глаза. — Ты, здесь, каза?

Вязко, как в болоте бултыхаются мысли. Свои, чужие воспоминания. Прошлое, настоящее. Всё смешалось. Кто я? Где я? Что вообще происходит?

Пока ясно только одно: дерево, что меня придавило — это чья-то мужская рука.

Глава 11

— Катарина! — где-то над ухом, словно гудит комар. Вот опять: — Катарина!

— Что за…? — поднимаю голову. — А, это ты, — снова падает моя дурная башка на каменную грудь короля при виде фея. И вечно она ногам покоя не даёт!

Нет, на какую-то долю секунды мне показалось, что я даже вернулась домой. Словно, бухая в хлам, просыпаюсь в своей постели. И Ленка где-то тут рядом, как всегда храпит воронкой кверху. И бред этот в голове не настоящий, а не из-за невыключенного телевизора. Я прямо готова была растолкать подругу, поделиться, пока не забыла. Нет, ну приснится же такое: эшафот, король, фей, тапочки. Но моя новая действительность оказывается даже краше.

Теперь у меня на руках умирающий красавец-король, который ни черта не знает: ни только что делать со своим хреном, но и со своими чувствами. А бедная Ленка, наверно, рыдает над свежим холмиком на моей могилке.

— Дарья Андреевна!

Этот ещё навязался на мою голову! И зачем я его только послушала? Жила бы сейчас в счастливом неведении. Мало мне было проблем.

— Чего тебе надобно, Карло? — тяжело вздыхаю я и приподнимаюсь. — Не до тебя мне сейчас.

Такая приятная тяжесть от горячей мужской руки, что аж на слезу пробивает.

— Горюшко ты моё луковое, — вытаскиваю из царских густых волос бигуди. — Ну и что мне теперь с тобой делать?

— Дарья Андреевна! Вы видели что-нибудь?

— Уйди, Карлуша, я в печали, — отмахиваюсь я, стирая с Гошкиной щеки помаду. Чего я только не видела! — Уж нафеячил ты, так нафеячил. Потерпи. Потом поговорим.

Веду пальцем по породистой горбинке носа повелителя.

— Гошик, мальчик мой, просыпайся! Просыпайся, скотина! Страна в опасности! — пытаюсь вытереть и губы, но это плохая затея: помада пачкается, а рука короля, что до этого покоилась на моей спине, оживает и резко подтягивает меня вверх.

Мама дорогая! Какой взгляд!

— Катарина?

А голос! Ну, всё! Я кончила.

— Да, мой король!

А штука, что сейчас упирается в моё бедро, надеюсь, пистолет?

Эту спасительную мысль додумать я не успеваю, потому что оказываюсь на кровати, слегка прижатая мускулистым торсом.

— Что я делаю в твоей постели? — прямо-таки ставит меня Его Неосведомлённость перед нелёгким выбором, что же ответить. Спишь? Любишь меня? Расплачиваешься за свои грехи? Мимо проходил, прилёг отдохнуть?

— А что ты делаешь? — не рискую я ответить. Отклоняюсь, глядя, как скорее извазюкала его помадой, чем вытерла.

— Не знаю, — выдыхает он, наклоняясь к моим губам. Не сводя с них глаз.

Мля, ну всё! Я второй раз кончила. Надо летописцу сказать, пусть два раза за сегодня королю там припишет. Ну нельзя так дышать на меня, в конце концов! Девушка я впечатлительная. Впечатляюсь быстро, завожусь вообще с полпинка. Вот чуть пригрел и всё, размякла, как масло.

Я на грани обморока, наши губы почти встречаются, когда без стука открывается дверь.