Заноза Его Величества

Мы бодры! Веселы! Бодры — бодрее, веселы — веселее.

Но, не успев повернуть к своей комнате, врезаюсь в Шако.

— Миледи, в пакете с лекарствами записка для вас, — протягивает он вырванный из тетради в клеточку лист.

«Я, Катька, абсент. В пятницу вечером», — написано Ленкиной рукой.

Вот дурища-то! Кабы я ещё знала, когда у вас там пятница.

Но путём сложных расчётов, принимая во внимание день, когда я сюда попала, прихожу к выводу, что именно сейчас. И самое печальное, что именно сейчас мне это и надо — напиться в стельку, выплакаться на плече у подруги, а потом, видимо, поговорить с той Катькой.

И всё равно, что пить придётся опять гадкий абсент.

Видимо, наконец, пришло его время.

Глава 40

«Тебя понять невозможно,

Тебя забыть нереально,

Тебя любить очень сложно,

Ведь ты такой ненормальный», — орёт телевизор.

Рвёт, зараза, душу.

И без него тошно. И без него знаю, что «нереально». И без намёков понимаю, что «невозможно». Но когда меня останавливало «сложно»?

Хотя и кошки скребут на душе, но хорошо, блин, дома. Хорошо. Свет. Газ. Интернет. Телевизор. Цивилизация.

— Катя, да не оправдывайся ты за своего Мармелада, — хлопаю я Катарину Лемье по плечу, подавая Ленке бокал. — Я, конечно, понимаю, что из вас двоих мужик не он, но сердцу не прикажешь.

У меня на кухне, втроём, с большой бутылкой хорошего абсента на столе, мы, наверно, выглядим как три подружки, которые давно не виделись И, глядя на Катьку в моём теле, моих трениках и в моей квартире и не скажешь, что она с другого мира. Да и я, наконец, влезла в свою любимую пижаму, хоть на Катькиных костях она и болтается. Зато душ нормальный приняла, труселя новые надела, волосы феном высушила как путёвая.

И плевать, если меня там потеряли, в том холодном замке. Имею право не докладывать, где я. Королева я, блин или зачем?

И расслабиться тоже имею право. Снять напряжение этих дней. Когда я так испугалась, что могу потерять своего короля. Когда окончательно поняла, что не просто жизнь за него отдам, взорву к чёртовой матери весь их злобный мир, если он встанет у меня на пути. Только есть одна ма-а-аленькая проблемка: не нужна королю моя жизнь. А чужой распоряжаться я не вправе.

При накачке абсентом у нас вышло почти полноценное перемещение: я здесь сегодня вся, целиком, и душой и телом пропитанная полынной настойкой. Как пояснила Катька, так попадают в наш мир феи. Хоть они абсент и не пьют, но курят, оказывается, полынь. Так их и видят те, кто наклюкался абсента. Как Ленка, например. Правда, ей вместо зелёной феечки явилась я. И сидим мы такие девки красные, девки синие уже.

Правда, да, я в Катькином теле, а Катька в моём. Но если это кого и сбивает с толку, то только как раз Ленку. Мы с Катариной видим друг друга как есть, а вот Ленка путается, хотя её это не останавливает. Она накрыла «поляну» и по Катькиным инструкциям бухает с нами, чтобы быть в курсе того, что на самом деле происходит.

— А что не так с Мармеладиком? — накапывая по всем правилам через кусочек коричневого сахара на специальной дырявой ложке абсент, интересуется Ленка.

— Трахнул девочку, а потом пошёл во всеуслышание законному мужу заявил, что достала она тому не целочкой. А у них там, знаешь ли, строго с этим, — поясняю я на доступном Ленке языке.

— Вот козёл! — ёмко озвучивает она своё к этому отношение.

— Он не хотел, — очередной раз возражает Катька. — Всё было не так.

— Ага, запнулся, упал и нечаянно воткнулся в тебя своим хреном. Лен, ну ты в курсе, как это бывает, да?

— А то! — разглядывает подруга каким красивым зеленоватым цветом опалесцирует в тонком стекле наш волшебный напиток.

— Это я его уговорила, — упрямо качает головой Катька, защищая своего герцога как неоперившегося птенца. — Накануне назначенной свадьбы. Сказала, что так надо. Что я признаюсь королю в первую брачную ночь, и он выгонит меня с позором. Таков наш план.

— Э-э-э… как-то бессмысленно и беспощадно, — резюмирует Ленка, многозначительно пожимая плечами.

— И правда похоже на план! — всплёскиваю руками я. — На план. В смысле какого ж подорожника вы там накурились, что это вам показалось хорошей идеей? И какого ж лешего ты не призналась тогда, Кать?

И если честно, я злюсь. Не знаю на себя или на неё. И это даже не ревность. А ощущение какой-то тотальной несправедливости, что я полностью завишу от этой девчонки. Что связана по рукам и ногам её телом, её жизнью, её заморочками. Что вынуждена крутиться как вошь на гребешке, и даже Гошке поверить боюсь, хоть он и называет меня Даша. Боюсь, хоть у меня и сердце останавливается от его пронзительных взглядов. Но ведь видит он не меня! Слышит не меня. Обнимает не меня. И любит не меня. А вот это недоразумение в моих тряпках, отдавшее своё сердце Дамиану. Как бы она ни возражала, а отдала окончательно и бесповоротно.

— Меня отговорила Дора. Сказала, что поможет, — тем временем блеет недоразумение.

— Вот врёшь же, Кать, и не краснеешь! — всё же не выдерживаю я.

— Даш, да почему врёт? Там просто уже признаваться было не вариант, — подаёт Ленка бокал Катьке, спохватывается, протягивает мне. — Я ж так поняла, что с Дамианом вы к тому времени уже посрались? — обращает она мне вопрос, заданный Катьке. — Тьфу на вас, совсем запутали! — прикрывает она глаза рукой. — Короче. Катька хотела Дамиану отомстить, — поясняет она тарелке. — Правильно?

— Да, я хотела изменить внешность и отомстить, а не попадать сюда, — кивает Катарина.

— И всё подготовила чтобы, значит, предстать перед обидчиком в новом шикарном обличье, но не успела, её схватили, — кивает и Ленка, по-прежнему обращаясь то ли ко мне, то ли к Катьке, то ли к тарелке.

— И в короля плюнула, чтобы ей голову отрубили, в таком была отчаянии, что фокус с исчезанием не удался, — добавляю я. — Это к вопросу о позоре, который вроде изначально в планах стоял.

— Да, ладно? — удивляется Ленка.

— Ага. И вот тут самовольно вмешался фей. А там уже я взяла на себя смелость дать согласие на замужество. И только после этого, когда её не знаю какой отдачей обратно в своё тело вернуло, в спальне мужу признаваться стало не вариант.

— Я бы руки на себя наложила, но тогда вы бы с Карлом погибли вместе со мной, — оправдывается Катарина.

— Только несостыковочки у тебя, Кать, — теперь упрямо качаю головой я. — Это ты вон, тёте Лене вешай лапшу на уши, она жалостливая. А я уже без тебя разобралась, что было всё не так.

— Но я не вру, — вздыхает она.

— Может быть. Только путаешься в показаниях. То ты хотела признаться мужу и опозориться, то хотела избавить свою семью от позора. Как так?

— Ну, когда дело было сделано, невинность потеряна, там уже перспектива чистосердечного и явки с повинной показалась ей не настолько радужной. Вот она и давай искать обходные пути. Видишь, чуть руки на себя не наложила.

— Лен! — перебиваю я. — Или как к тебе лучше обращаться? Госпожа адвокат? Понятно, когда дело сделано, и понимаешь, что парню не грозит ничего, а тебе реально светит позорное клеймо на всю жизнь, начинаешь искать как бы выкрутиться. Но, Кать, — поворачиваюсь я к этой козе рода Лемье, — признайся, ты не ради того, чтобы Георг выгнал тебя с позором пошла совращать невинного Дамианчика. Не для того навешала парню лапши на уши, чтобы он свой брандспойт расчехлил на радостях и потом законному мужу об этом сообщил, — передаю я Ленке и Катькин бокал. — Тебе просто нужна была первая кровь. Да, Кать?