Заноза Его Величества

— А что в столице нет докторов?

Блин, да кого я спрашиваю! Парни просто выполняли указания. А Его Упрямство, конечно, не пожелал, чтобы ему помогли. Чтобы кто-то, кроме Шако, которого он с собой не взял, притрагивался к его драгоценной ране.

— Несите его в мою карету! — пока Гриф выслушивает объяснения, отдаю приказания я. — Найдите воду, тряпки. Всё это тоже в карету.

— Он принял решение ехать домой, — помогает мне Гриф снимать с короля одежду, пока его подручный держит зажжённую свечу.

«Кто бы сомневался! Чёртов стоик!» — скриплю я зубами, глядя на гноящееся безобразие на его боку. И на черноту, что раззмеилась уже по всей спине и переползла на живот.

И чёрт с ней, с этой чернотой! И с этой ведьмой, чтоб ей пусто было! Заладила со своим «проклятием»! А то, что тыкать в живого человека грязным кинжалом чревато, она учла? Что эта рана сама по себе опасна, подумала? И гноится, воспаляется, не заживает она потому, что в ней тупо инфекция, с которой в этом мире явно бороться не умеют. И тому проклятию придётся сильно поторопиться, если оно хочет опередить зломогучий стафилокок, который без ударных доз антибиотиков легко убьёт короля за пару дней и без всех этих заморочек обиженных брошенок.

Смачиваю тряпку из походной фляги, чтобы положить королю на лоб. И смачиваю другую, чтобы обтереть его всего и хоть немного снизить жар.

И Горе Моё Непутёвое, и Счастье Моё Несусветное не просто горит, температура явно зашкаливает. Его трясёт, он бредит, шепчет что-то неразборчивое, но, мужик он и в бреду мужик: не скулит, не хнычет, не стонет.

«Держись, держись, мой хороший, скоро будем дома!» — уже по дороге уговариваю я Его Стойкость, лежащего головой на моих коленях.

И этот Барт ещё сказал, что с такими ранами живут годами? А слово сепсис им тут известно? И что будет делать с ним Шако? Вскрывать и чистить? Что ещё он может противопоставить заражению? Не удивительно, что эта рана столько лет не заживает.

— Чёртова тряская дорога! — матерюсь я, поливая повязку на лбу Георга свежей порцией воды. Смачиваю его пересохшие губы. — Держись, мой родной! Тебе ещё рано умирать! И пока я здесь с тобой, даже и не мечтай об этом. У нас ещё столько дел впереди, — несу я что попало, лишь бы только не молчать. — Отстроим новый замок. Нарожаем кучу детишек. Будем править долго и счастливо и умрём в один день.

— Сколько? — не столько слышу, сколько догадываюсь я по его выдоху, что он обращается ко мне.

— Что сколько?

— Сколько детишек?

— Да сколько скажешь, — сжимаю его руку. — Три, пять. Сколько у вас тут принято? Обещаю, половина из них обязательно будут мальчики. А вторая — девочки, но похожи они будут обязательно на тебя. Такие же суровые и усатые.

Он даже улыбается, сжимая в ответ мою руку. Бледный, измученный, уставший. Больной настолько, что я кусаю губы и едва сдерживаюсь, чтобы не реветь.

— Я скучал.

— Я знаю, знаю. Но мы потом об этом потом поговорим. Когда ты поправишься, вот тогда и скажешь мне насколько. А пока постарайся заснуть. И не трать силы.

— Не уходи, — то ли просит он, то ли снова бредит.

— Ни за что. И будешь гнать, не уйду.

И он снова забывается, а я болтаю, болтаю без умолку, рассказывая о себе, своей жизни, о разных глупостях, лишь бы только он слышал мой голос, лишь бы только знал, что я рядом, что он не один.

Глава 36

Эта дорога показалась мне бесконечной. Но к счастью, Гриф отправил кого-то вперёд, и когда мы подъезжаем, нас уже ждут.

И Шако, отдающий распоряжения, скуп на эмоции и на слова, но дверь в комнату Его Величества мне перегораживает.

— Миледи, это зрелище не для вас.

— Хотите сказать, не для слабонервных? — игнорирую я его запрет.

Не будет же он со мной драться. И зря. Потому что два мускулистых детины и палка со следами зубов в руках одного из них приводят меня в такой ужас, что я крайне настроена наброситься на него с кулаками.

— А обезболивание? — гневно разворачиваюсь я к эскулапу.

— Его Величество без сознания и просто не сможет проглотить капли, — принимается Шако мыть руки, всем своим видом давая понять, что ему плевать на моё присутствие. Сама сбегу, когда он начнёт свою экзекуцию.

— Но ведь он придёт в сознание, если вы располосуете его наживую?

— Конечно, но потом от боли его снова вырубит, — и не думает он щадить мои чувства.

— Тогда вы не будете этого делать, — забираю я полотенце, словно это может его остановить.

— Миледи, время дорого, — забирает он кусок ткани обратно и невозмутимо вытирает руки. — Его Величество выдерживал и не такое. Вы думаете, мне доставляет это удовольствие?

— Я думаю, что толку от этого зверства нет. Какая это по счёту операция?

— Я не считал.

— Вот и славно, потому что она будет последней, — приняв решение, подзываю я застывшего в дверях Грифа.

— Что вы хотите…— ещё пытается мне возразить Шако, но затыкается при виде сурового воина.

— Выведите всех на хрен с покоев Его Величества и не пускайте сюда этого мясника, пока я не вернусь.

— Но Ваша Милость, — всё же пытается возразить Барт, пока Белоголовый в точности исполняет мои указания.

— Никого, Гриф! Барт, клянусь, я вас разжалую, если вы ещё раз мне возразите. И вы идёте со мной, — выгоняю я его за дверь и возвращаюсь к королю. — Держись, мой хороший. Я быстро, одна нога там, другая тут, обещаю, — прижимаюсь губами к горячему лбу своего Гошки. — Фелисия, побудь с ним.

И выскакиваю за дверь, потому что время действительно дорого.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — цедит сквозь зубы генерал Актеон, пока я бегу в свою комнату. — Он может не дожить до утра.

— Хватит плакать, Барт! Тащите сюда фея. И молитесь, чтобы я не вздёрнула вас на виселице за ложь, что с такими ранами живут.

И пока он там возится и ищет мальчишку, я успеваю выпить целых три дозы проклятого абсента. Но видимо из-за нервов, даже толком не разведённый, он не торкает меня никак. Абсолютно. У меня, ну просто как назло, ни в одном глазу.

— Карл, может есть какой-то ускоренный способ? — передёрнувшись, выпиваю я четвёртую рюмку, с тревогой посматривая я на часы. — Карл!