Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
Шрифт:
«Зимой 1940 г. взялись за поляков-осадников, которые проживали на хуторах. Давали на сборы один час и в 40-градусный мороз, погрузив на подводы, под конвоем везли на станцию в Волковыск, где грузили в телятники и отправляли в Сибирь. С собой разрешалось взять небольшой запас еды, а из одежды — то, что было на человеке. С маленькими детьми люди долго ждали отправления и уже в первый день начали умирать самые слабые из детей и стариков. Оставшуюся собственность этих людей, частично разворованную, свезли в сельсовет, а постройки пораспродавали и приказали в разобранном состоянии вывезти. Так советская власть мстила бывшим польским легионерам за поражение в войне, да и независимые хозяева советской власти были, как кость в горле» [229] .
229
Болейко Г. В., г. Волковыск Гродненской обл., запись воспоминаний 2003 г
«Ну, что ж, было и у нас такое, и в соседних деревнях. Мы, помню, с мальчишками обсуждали это. А происходило все, насколько я знаю, так: вечером в дом приходили партийные работники с органами и доводили
230
Болейко Г. В., г. Волковыск Гродненской обл., запись воспоминаний 2003 г
«Боялись все. Особенно мой отец, потому что он был выбран старостой в 1935 г. Старосту выбирали всей деревней на четыре года, и обычно в его обязанности входило: собирать податок (налоги) небольшой, проводить мероприятия, собрания, по праздникам вывешивать флаг. Поэтому опасения были. Помню случай, когда ночью на Волынке 2 семьи зажиточных поляков, в том числе и дети, были вывезены неизвестно куда. Поэтому опасения были у всех. Особенно боялся мой дядя Василий Лаврентьевич, так как он был самый зажиточный кулак. У него была молотилка, керад (механизм, которым при помощи лошадей приводили в действие молотилку), веялка и пару лошадей. У деда Котика Давида (отчества не помню) было 10 десятин земли, жил на хуторе и имел прекрасный сад, усадьбу, пасеку. У него был керад, молотилка, веялка, 5–6 коров, лошадь. Но так как земля была хуторская, рядом возле дома, то затрата были гораздо меньше, чем у тех, у кого земля находилась вдалеке от дома. У этого деда было все: мед, яблоки, груши, малина, клубника. Молочной продукции было много: он возил молоко продавать лошадью. У него было семеро детей. Дед землю приобрел у пана Вишневского. Он был управляющим имением Вишневского. Пан предчувствовал, что назревает война, и продал деду землю по схожей цене, а за хорошую службу часть земли подарил. И уже после начала войны были найдены документы, что в воскресенье 22 июня 1941 г. должны были приехать за дедом и сослать в Сибирь» [231] .
231
Зданевич А. Д., д. Аркадия Брестского р-на, запись воспоминаний 2004 г.
«С приходом советской власти люди быстро почувствовали, что это за власть, то есть у кого было 10 га земли, 3–4 коровы, те люди были быстро причислены к «кулакам». Их имущество было конфисковано, а людей сослали в Сибирь. В нашей деревне было выслано в Сибирь 3 семьи» [232] .
«Для людей было непонятно, почему крестьян, у которых было несколько гектаров земли, конь и корова, советская власть посчитала зажиточными и выслала в Сибирь. Признаюсь, что по мере раскулачивания отношение к советской власти все больше охладевало у крестьян» [233] .
232
Пипко С. Ф., д. Дрочево Малоритского р-на Брестской обл… запись воспоминаний 2005 г.
233
Мишевич С. И., д. Липово Кобринского р-на Брестской обл., запись воспоминаний 2006 г.
Кроме рассмотренных аспектов, в воспоминаниях жителей западных областей Белоруссии содержатся любопытные сведения о представителях власти: выдвиженцах и «восточниках» — советских и партийных работниках, присланных на работу в присоединенные области. Местные жители вспоминают о них по-разному. Во многом отношение к новым людям определял их внешний вид и поведение. Для белорусов, особенно для крестьян, одежда являлась не только признаком благосостояния, она была показателем культуры, подчеркивала привилегированность человека, свидетельствовала о его достоинствах. В этом смысле показательны воспоминания жительницы д. Стрии Кобринского района о том, что у местного учителя-поляка было 40 костюмов — такой гардероб внушал уважение, поднимал человека на недосягаемую высоту [234] . Одна респондента, рассказывая о 1930-х годах, призналась, что ее мать часто стирала чистую одежду и вывешивала сушить, чтобы соседи видели как много в семье одежды [235] . Жители западнобелорусских земель воспринимали внешний вид людей, прибывших из Советского Союза, как своего рода цивилизационный код, расшифровка которого приводила к неутешительным выводам. Представителям советской власти, одетым по местным стандартам весьма скромно, если не сказать убого, было трудно заработать авторитет в глазах местных жителей. До сих пор в западных областях Белоруссии распространен насмешливый рассказ о женах советских офицеров и партийных работников, которые носили ночные рубашки купленные здесь, как платья. Белорусы видели как торопливо и жадно «восточники» скупали местные товары, как они не могли скрыть своего удивления и зависти при виде местного изобилия — все это не способствовало укреплению авторитета советской власти, порождало предчувствие горьких разочарований и тяжелых испытаний.
234
Левонюк М. У., д. Стрии Кобринского р-на Брестской обл… запись воспоминаний 2001 г.
235
Тарасевич Е. И., г. Брест, 2004 г.
«Приезжали агитаторы из Союза. Ходили они как оборванцы. Одеты были очень слабенько. Неказистые какие-то были. При Польше было очень тихо, и уважали людей. Поляки были культурными, а как пришли Советы, то вся культура кончилась. Русские были очень забитые, некультурные и темные. Ни в чем не разбирались. Все ходили и обманывали, что Бога нет. Собирали страховку. Приехали советские учителя, тоже зачуханые. Учительница в школе ходила все в одном и том же платье. С молодежью общались, так как старшие люди мало их слушали» [236] .
236
Семенюк (Макарук) О. Ф., д. Тевли Кобринского р-на Брестской обл., запись воспоминаний 2004 г. (перевод с белорусского языка).
Вспоминая о представителях новой власти, некоторые респонденты сравнивают партийных чиновников с польскими панами-помещиками, а советскую власть с польской.
«…появились две или три семьи из Восточной Беларуси. Пришли и партийные работники. А в город то вообще ехали присланные с России. Приехали, правда, весной 1940 года учителя и, как модно было говорить, совместными усилиями создали свою школу. Начали в деревне проводить собрания, хотели и колхоз сделать, но до войны так и не сделали. /Приезжие были/ простые люди, правда, те, что партийные были, что паны, а то и хлеще» [237] .
237
Кальковский Л. А., д. Утес Барановичского р-на Брестской обл., запись воспоминаний 2006 г
Огромный урон авторитету советской власти в этот период наносило то, что карьеру начали делать те люди, которые не заслуживали уважения, злоупотребляли своими служебными полномочиями и при этом внушали страх.
«Те, кто раньше не хотели работать или те, кто пастил коров, сразу же пошли в милицию. Получив винтовку, начали раскулачивание, не забывая в свободное время пить и гулять. При Советах было распространено то, что к власти пристраивались лентяи и пьяницы» [238] .
238
Болейко Г. В., г. Волковыск Гродненской обл., запись воспоминаний 2003 г.
«Можно сказать, что пришла не только советская власть, но и какая-то вседозволенность. Я отлично помню, когда мою мать и отца могли запугать любые сопляки, которые ничего в этой жизни не сделали, а только были у этой власти. Вот люди и боялись. Мне не нравилось это. Многим тоже… Все стали чего-то побаиваться…».
«Партийные и советские работники, присланные в Западную Беларусь из СССР, вели себя на этой территории как большие чиновники, люди, имеющие власть. Общались они только с коммунистами, а местное население «раскулачивали» и отправляли в Сибирь. Были одеты в кожаные куртки и плащи, на ногах носили хромовые сапоги, на голове — фуражку с красной пятиконечной звездой; все партийные и советские работники имели при себе оружие-пистолет. Местное население боялось советских работников» [239] .
239
Пипко С. Ф… д. Дрочево Малоритского р-на Брестской обл., запись воспоминаний 2005 г.
Многие респонденты вспоминают атмосферу страха и подозрительности: боялись голосовать против предложенных на выборы кандидатур, боялись соседей, боялись доносов, боялись пошутить и рассказать анекдот.
Мы не можем понять исторический период, если не будем знать и изучать различные представления, которые бытуют о нем. Люди старшего поколения транслируют не единую универсальную, а множество своих моделей прошлого, они не взяты из учебников истории и из научных монографий. Эти модели — результат собственных наблюдений, ощущений, опыта и памяти. Такие конструкции, безусловно, не свободны от стереотипов, от влияния различных идеологий, от предубеждений и заблуждений. Они субъективны, но тем и ценны. Официальные исторические схемы нередко нивелируют то многообразие, ту сложность, которая всегда присуща событиям и процессам прошлого. Историческая наука укладывает прошлое в прокрустово ложе, отсекая «лишнее», то, что не вписывается в востребованную научную концепцию или, наоборот, искусственно раздувая не самые значимые факты истории до вселенских масштабов. Историки конструируют прошлое в угоду окружающей социополитической действительности, зачастую пренебрегая теми моделями, которые предлагают живые свидетели событий. Каждый рассказ устной истории — это индивидуальная интерпретация событий прошлого. Для историка знакомство с такой живой историей — это возможность изучить прошлое на микроуровне, увидеть по-новому причинно-следственные связи событий и их последствия.
Исторические факты порой до неузнаваемости различно отражаются в воспоминаниях очевидцев. Но таковы особенности коллективной памяти. Живые устные рассказы жителей западных областей Белоруссии обозначают ключевые моменты периода советизации 1939–1941 гг., указывают основные факторы, которые подрывали доверие к новой власти. На первый взгляд оценки событий, которые представляют наши респонденты, могут показаться поверхностными и даже примитивными. Акцентирование внимания на внешнем виде красноармейцев или «восточников» — казалось бы, на второстепенных и не принципиальных деталях — в действительности свидетельствует о наблюдательности людей, житейской мудрости, умении анализировать и правильно интерпретировать тот минимум информации, который был в распоряжении жителей «кресов всходних». Как показывает изучение материалов устной истории, наибольшее недовольство жителей западнобелорусских территорий вызывала начатая политика коллективизация и раскулачивания, негативные процессы в сфере торговли (дефицит товаров, очереди, закрытие частных магазинов и пр.), развернутая антирелигиозная пропаганда. Следует отметить, что в документах НКВД, в которых отражались антисоветские настроения западнобелорусского общества и фиксировались главные проблемы, вызывавшие критику советской власти, мы находим практически те же сюжеты [240] .
240
Подробнее см.: Еленская И. Э. Западно-белорусское общество в свете материалов НКВД. 1939–1941 гг. // Polska i jej wschodni sasiedzi w XX wieku: Studia i materialy oliarowane prol.dr.hab. Michalowi Gnatowskiemu w 70-lecie urodzin Bialystok, 2004.
– S. 393–400.