Западня

— Чего вы от меня хотите, Мангана?

— Разумеется, поговорить, ваше высочество, — просипел он. — Полагаю, это будет полезным.

— Не о чем мне с вами разговаривать…

Потрошитель осклабился:

— Бросьте. Я знаю, вы меня терпеть не можете, да и мне симпатизировать вам не с чего. Вы копия королевы Каталины, а она… Впрочем, это к делу не относится. Главное, ничего хорошего мы друг от друга не ждём. Именно поэтому, я уверен, мы сможем договориться — без обид и разбитых ожиданий, затмевающих разум.

— Договориться? О чём? Чтобы я вышла замуж за герцога Пертинада?

— Не только. Замуж — да, его величество заинтересован в этом браке и не примет никаких возражений. Кроме того, он желает, чтобы вы, как и прежде, не покидали пределов Замка. Но вашим браслетом пользоваться больше нельзя, а другого такого же у меня, к сожалению, нет.

— И что? Вы посадите меня на цепь. как Многоликого?

Он меленько захихикал:

— Не хотелось бы, ваше высочество, ох, не хотелось бы… И прятать вас за решётку, как вашу мачеху — тоже идея не из лучших, вы же почти невеста и пока что наследница трона.

— Это всё?

— Нет. Есть кое-что ещё. Наследство Ирсоль…

— Вы уже его получили, — перебила Эрика, с досадой ощущая, как глаза опять защипало от близких слёз. — Что вам ещё от меня нужно? Я бы хотела никогда в жизни о нём не слышать…

— Боюсь, никогда о нём не слышать у вас не получится, — Мангана глумливо развёл руками. — Более того, ваше высочество, вам придётся на нём играть!

— Что?..

— Играть вам на нём придётся, — повторил он. — «Запустить» клавикорд можно только музыкой — старая ведьма, да сгниёт даже память о ней, говорят, ценила искусство. Но звуки, которые извлекаю из этой штуки я, музыкой назвать сложно. Его величество музыкальными талантами тоже не блещет. А вы отличная пианистка, ваше высочество, уверен, вы справитесь.

Принцесса молчала, поражённая его наглостью.

— Не думайте, что вы незаменимы, — ухмыльнулся Потрошитель. — Неважно, кто играет на Инструменте, важно, кто заказывает музыку. Откажетесь играть — найдём другого музыканта и позаботимся, чтобы он потом никому ничего не рассказал. Откажетесь выходить замуж за герцога — поселитесь в Башне Безумцев, из неё, вы же знаете, выходят только на кладбище. Попытаетесь нас обмануть и сбежать из Замка — не рассчитывайте, что ваш дружок останется в живых.

«Они не посмеют его казнить. Таких, как он, больше нет», — кусая губы, подумала Эрика. Мангана поморщился — дряблая пятнистая кожа пошла гадкими мелкими складками — и каркнул, уточняя:

— Он слишком строптив, ваше высочество. Нам он больше не нужен. Не думайте, что мы станем с ним нянчиться. Если, конечно…

— Если что?..

— В ваших силах облегчить его участь. Вы ведь любите его, не так ли? Делайте, как мы хотим, и он будет жить. Переедет из подземелья в тёплую комнату, чтобы, неровен час, не схватил воспаление лёгких. Кормить его станем от пуза, обещаю. Будьте паинькой — и вам даже позволят иногда его видеть. И сами заживёте, как раньше… как пристало жить наследной принцессе. Просто теперь у вас появится муж, а вечерами вы станете радовать музыкой своего отца и меня. По-моему, это очень выгодная сделка.

Она опустила голову и тихо спросила:

— Раз он вам не нужен, почему бы вам просто не отпустить его… если я буду паинькой?

— После всего, что он натворил?! — Придворный Маг разразился отрывистым кашляющим смехом. — Помилуйте, ваше высочество. Я знал, что вы наивны, но не думал, что до такой степени…

Принцесса и не ждала согласия. Ещё бы они отказались от столь надёжного способа добиться от неё чего угодно! Она уже понимала, что примет Манганины условия: пока её любимый жив, а у неё есть хотя бы видимость свободы, у них обоих остаётся шанс выбраться из беды. Но в том, как Потрошитель держался с ней, что за слова говорил, была какая-то трудно уловимая странность — он выглядел слишком довольным и слишком уверенным в себе, словно это не Король, а он сам недавно осуществил свою мечту.

— Мангана, я хочу знать: что он такое, этот проклятый клавикорд? — решилась она спросить. — Что он всё-таки даёт? Власть? Справедливость? Свободу? Или нечто иное?

Её собеседник как будто удивился вопросу:

— Власть, разумеется. Ничем не ограниченную власть. Неужели вы не знаете, как трудно держать в подчинении целую страну? Особенно такую, как Индрия. Неужели не знаете, как много людей не желают повиноваться своему монарху?

— Мой отец — властолюбец. Ему всегда мало! Он хотел бы, чтобы весь мир исполнял его волю. Но вы, господин Придворный Маг… Вы столько усилий потратили, чтобы добыть эту вещь. Почему? Разве вам не хватает того, что даёт магия?

— Инструмент Власти нужен его величеству, а не мне. А я всего лишь верный слуга Короны, — с непроницаемым видом ответил Потрошитель.

«Врёт», — подумала Принцесса.

— Передайте Королю, что я согласна на сделку, — сказала она с тяжёлым вздохом. — Но Многоликого я должна увидеть сейчас же.

— О да, ваше высочество, это я устрою, — опять осклабившись, как будто даже охотно пообещал Мангана.

* * *

Феликс лежал с закрытыми глазами, чтобы не смотреть на сырые и мрачные каменные стены и не вспоминать о своей недавней наивности — о том, как крепко он был уверен, что никогда больше этих стен не увидит. От закрытых глаз ему, впрочем, было ненамного легче. Руки и ноги, зафиксированные на кровати, затекли и онемели, пересохшие рот и горло были словно присыпаны песком, давно опустевший желудок противно ныл, а мочевой пузырь, наоборот, так переполнился, что готов был лопнуть. Но физические неудобства не шли ни в какое сравнение со невыносимой смесью гнева, стыда и страха, терзавших сейчас душу Многоликого.

Гнев и страх были адресованы Потрошителю и Королю, причём второму — в меньшей мере, чем первому. Негодяями-то, разумеется, были оба, но Скагеру, получившему Наследство Ирсоль, вряд ли есть теперь дело до пленника. А вот у Манганы явно были большие планы, при одной лишь мысли о которых у Феликса всё внутри сворачивались узлом от ужаса.

Невыносимый, обжигающий стыд был направлен на самого себя. «Что случилось с моим рассудком? Почему я, злыдни болотные, опять не заметил западню?..» — не понимал оборотень. Всего-то и нужно было, задать себе вопрос: откуда под крепостной стеной взялись мышеловки, если Пинкус не сдавал Многоликого королевской Охранной службе? Всего-то и нужно было, вовремя вспомнить, что визитёра в Замке ждали заранее. «Если бы только я вспомнил! Я был бы сейчас за тысячу миль отсюда…»

Иногда Феликс впадал в неглубокое забытье, и тогда ему снилась Принцесса. То ему чудились цветочный дух её волос, и чистый звук её голоса, и податливость мягких губ, и тонкость девичьего стана, который он прижимал к себе — и он, как наяву, обмирал от восторга и нежности. А то перед глазами вставало её прекрасное лицо, искажённое ошеломлением и отчаянием — последнее, что он видел в сокровищнице Ирсоль, прежде чем Эрику заслонили ноги стражников, со всех сторон обступившие обездвиженного медведя. И неизвестно, что хуже: снова и снова переживать кошмар во сне — или снова и снова возвращаться в кошмарную реальность из сна счастливого.

О самой Принцессе узник беспокоился не слишком сильно. Мучить её попусту не будут — зачем? Для общего спокойствия скажут ей, что оборотень удрал. Она не поверит, но Король и Придворный Маг найдут способ её убедить. Ей ничего не грозит. Настоящего заговора против неё, судя по всему, не было, родственничков просто использовали, чтобы склонить её к побегу. Теперь ей, конечно, очень больно. Её любовь к отцу вряд ли оправится от такого потрясения — что, вероятно, и к лучшему. По крайней мере, бедная девочка будет избавлена от новых разочарований. Что же до любви к нему, Многоликому, то вряд ли это чувство успело пустить глубокие корни в принцессином сердце. Эрика выйдет замуж за сына Джердона. Аксель влюбится в неё — разве можно не влюбиться в такую девушку?! — и сумеет сделать приятным её замужество. Ревновать Принцессу Феликс больше не осмеливался. Если бы он хоть немного умел ворожить, он позаботился бы о том, чтобы она о нём забыла вовсе.