Западня
Шрифт:
Чрезвычайно гордый собой, старьёвщик поднялся с лавки и начал застёгивать тулуп.
— Спасибо вам, — тепло сказал Многоликий, поднимаясь вслед за ним. — И простите, что я думал о вас дурно, Пинкус.
— Чепуха, не берите в голову, — беспечно ответил тот. — Кто угодно подумал бы так на вашем месте. Не забудьте потом навестить старика, ладно? Мне страшно интересно, что за штуку вам оставила сиятельная Ирсоль, да лелеют Небеса её душу.
Они обнялись на прощание. Эрика молча улыбнулась и протянула Пинкусу руку, которую он с волнением стиснул в своих иссохших прохладных ладонях. Все вместе вышли из дома. Солнце уже клонилось к закату, небо в лёгкой облачной дымке стало рыжим. В морозном воздухе кружились крупные редкие снежинки, оседали на одежде, манили полюбоваться своей
— Мы даже чаю ему не предложили! — вдруг спохватилась Принцесса.
— И верно, нехорошо получилось, — огорчился оборотень. — Надеюсь, он на нас не обиделся… В конце концов, не каждый день узнаёшь такие новости!
— Идёмте скорее обратно, Феликс, — она потянула его за рукав. — Вдруг там уже появился текст? Разве вам не хочется узнать, что дальше?
* * *
Разумеется, Эрике не терпелось опять заглянуть в «Путеводитель». А как же иначе? Ведь сумасшедшая круговерть недавних событий благодаря ему разом обрела смысл! Услышав про Наследство Ирсоль, девушка почему-то мгновенно поверила: теперь всё будет так, как надо. Инструмент Свободы — именно это имя в книгах, прочитанных ею в отрочестве, давали утраченному магическому артефакту эпохи Ирсоль Справедливой — та самая вещь, что даст ей возможность жить так, как хочется, а не так, как назначено от рождения. Впрочем, сегодня Принцесса ощущала себя счастливой и до прибытия Пинкуса — счастливой вопреки всему, и здравому смыслу, в первую очередь. Вместо того, чтобы ужасаться и негодовать на себя и на своё сердце, которое опрометчиво влюбилось в совершенно неподходящего человека, ей хотелось летать от переполнявших её эмоций. Что она и делала постоянно с того момента, как выбралась из постели — благо, сейчас ей таиться было совершенно не от кого.
Эрика как уснула с именем Многоликого на устах, так с ним же и проснулась — и сочла, что такого приятного пробуждения у неё ещё не случалось. Отцовская ложь и заговор, вчера приводившие её в отчаяние, сегодня отошли на второй план, скрылись за перламутровой дымкой её новорождённого чувства. Принцесса погладила печной бок, шершавый и всё ещё тёплый, и улыбнулась, потягиваясь. Ей вдруг показались очень красивыми и эти белёные кирпичи, и низкие заиндевелые окна, и бурое бороздчатое дерево потолочных балок, и густые паучьи тенёта между ними, серебрившиеся в скудном зимнем свете. Снаружи раздавался звонкий ритмичный стук — Эрика не знала, откуда он идёт, однако угрозы не чуяла: звук был обыденным и спокойным. Она села, поправила измятую блузку и с наслаждением позвала:
— Феликс!
Но его не было в комнате, лишь одеяло, расстеленное на полу, указывало, где он провёл ночь. Хоть Принцесса и не сомневалась, что он неподалёку, но тут же по нему заскучала. И вот тогда-то, мгновенным озарением, она и поняла, что влюбилась! Можно ли по-другому назвать её теперешнюю истому, и недавние ночные грёзы, и всё то смятение, которое принёс её душе Многоликий?
Она влюбилась.
В оборотня и авантюриста.
В «государственного преступника», которому она помогла сбежать из темницы.
В того, кого при других обстоятельствах и на пушечный выстрел не подпустили бы к наследнице индрийского трона.
«Но разве сейчас я наследница? — спросила себя девушка. — Я беглянка. Я почти никто, как и он. А значит, сейчас у нас есть право быть рядом!»
Ей не терпелось увидеть Феликса, и она соскользнула вниз, не желая терять ни секунды своего счастья. Торопливо надела юбку и наведалась в ту часть дома, где располагались баня и уборная. Многоликий не обманул: в бане стало тепло, а в кадушке, приспособленной сбоку от небольшой печурки, нашлась горячая вода. Эрика с необычайным удовольствием умылась и почистила зубы; сегодня ей доставляло удовольствие всякое её действие, даже просто дышать, и то было приятно. Потом перелетела в комнату, где, покачиваясь над полом, закончила одеваться; и,
наконец, отправилась искать Многоликого.Выйдя на крыльцо, она сразу же увидела источник стука: в нескольких шагах от дома, на опушке леса Феликс колол дрова. Ей и раньше нравилось на него смотреть, но теперь, когда он побрился, избавился от тюремной робы и облачился в чёрные франтоватые брюки и ослепительно-белую рубашку, отвести от него взгляд стало невозможно. Принцесса удивилась было тому, как легко он одет, но быстро сообразила, что замёрзнуть ему не грозит: очень уж энергично Многоликий орудовал топором. Получалось у него ловко, в снег один за другим отлетали аккуратные продолговатые куски дерева. Эрика прежде не видела, как делаются дрова, и потому замерла, зачарованная.
В голове у неё, между тем, бродили и сладкие, и странные мысли. А что, если взять и не возвращаться больше в замок Эск? Забыть о долге перед отцом и перед страной, не понарошку, а по-настоящему и навсегда отказавшись от роли наследницы? Сбежать с Многоликим подальше отсюда, куда-нибудь в Новые Земли? — «Ведь я же мечтала их увидеть!» Но здравый смысл всё-таки оставался при ней, пускай она и не желала его слушать. Закон есть Закон; отказаться от роли наследницы ей не позволят. А в Новые Земли Феликс в этот самый миг плыл бы один, если бы вчера Принцесса не навязала ему свою компанию. Сердце кольнуло сожалением, но разгуляться чувство вины не успело — явление Хранителя всё расставило по своим местам…
Теперь, когда Хранитель уехал, Эрика с порога бросилась к книге, распахнула её… но тут же отодвинула с разочарованным возгласом: каллиграфический текст по-прежнему заканчивался словами «…с нею, тебе доверенной, наступило время расстаться».
— Потерпите, ваше высочество, может, ей нужно убедиться, что её никто не прочитает, кроме нас, — улыбнулся Многоликий.
— Вы думаете, она разумная? — улыбнулась в ответ Принцесса.
Он пожал плечами:
— Кто её знает? Уж если она каким-то образом ухитрилась повлиять на наши с вами поступки…
— На мои поступки никто не влиял! — возразила Эрика. — Я делала то, что невозможно было не делать, никакие книги тут ни при чём. Наша пра-пра-пра-прабабушка была провидицей и поэтому знала всё заранее.
— Кто прав, вы или я, мы всё равно никогда не узнаем, ваше высочество, — Феликс потянул из-под стола корзину с припасами. — Давайте дождёмся продолжения. А пока предлагаю позавтракать… вернее сказать, пообедать.
— Обед — это прекрасно! — обрадовалась Принцесса, чей рот наполнился слюной от одного лишь упоминания о пище. — Я уже и не помню, когда в прошлый раз ела.
— Правда, я не смогу предложить вам изысков, к которым вы привыкли дома… — скептически заметил Многоликий, вынимая из корзины кульки и жестянки.
Но девушка засмеялась:
— Феликс, я сейчас съем что угодно, даже суп из топора.
Он спохватился:
— Ох, ну конечно, топор! Дрова-то я и забыл! — и вышел, чтобы через минуту вернуться с грудой свеженьких деревянных брусков.
Потом он снова растопил печь и поставил на огонь еду — пшеничную кашу с консервированным мясом, вскоре запыхтевшую в чугунке и наполнившую дом упоительным запахом. Наблюдая за действиями Феликса, Эрика млела так же, как ночью. Однако в его улыбке и голосе теперь сквозила отстранённость, которой ночью не было и которая всё сильнее её тревожила. До крайности неопытная в любви, Принцесса не могла понять, откуда взялась эта отстранённость, и вскоре совсем загрустила: «Сбежать с ним в Новые Земли… Силы Небесные, да он бы сам не взял меня с собой! Почему только я решила, что нужна ему? Он чувствует себя обязанным мне за то, что я спасла его от Манганы — и ничего больше…»
Но аппетит Эрики от внезапных невесёлых мыслей ничуть не пострадал, и толстостенная керамическая миска с кашей, поставленная перед нею гостеприимным хозяином дома, опустела мгновенно. Многоликий, сидя напротив Принцессы, тоже весьма быстро расправился со своей порцией и слегка удивлённо спросил:
— Добавки хотите, ваше высочество?
Ответить Принцесса не успела. В комнате что-то едва уловимо изменилось, наследники Ирсоль уловили эту перемену одновременно.
— Книга! — вскинулся он.