Запах разума

И Виктор взял себя в руки. Грамотно взял, я восхитился.

– Совет дельный, это да, - сказал он уже нормальным тоном.
– Только учтите, салаги, мир чужой - и спать будем по очереди. На всякий пожарный.

– Хотите, я покараулю пока?
– предложил я.
– Сергею нехорошо, да и у тебя замученный вид. А мне легче - лекарство действует.

– Стрёмно как-то, - сказал Виктор и сел.

Мы с Калюжным присели рядом с ним. Мох на полу был мягок, как роскошный иранский ковёр - и совершенно не казался влажным, как почти всегда ощущается мох или трава. Только запах и выдавал в нём растение. Я выдернул тоненькую прядку мха - она подалась с большим трудом, оказалась удивительно прочна, но мы получили возможность рассмотреть длинный и тонкий, упругий, как кручёный металлический тросик, корешок.

– Ничего ведь тут не сделано попросту, ёлки, - задумчиво проговорил Калюжный.
– Ничего по-людски не сделано. Рубанком, там, топором... или ещё как. Оно же всё выросло. Весь этот дом вырос. Весь этот ковёр, ёлки. Стены эти. Как?

И это уже было почти похоже на нормальный тон. Нормальный тон нормального человека, изучающего окружающий мир. Гораздо лучше, чем накручивать себя, думая о доме, матери, Ришке...

Тут и мне пришлось дать себе ментальную оплеуху. Я втянул дикую тоску внутрь и заставил себя сказать:

– Мне представляется, что они влияют на обычную программу роста здешних растений. Видел мост? Лицин заставили два дерева расти не так, как им велит природа, а так, как архитекторы решили...

Виктор фыркнул:

– Дерево, расти! Расти, кому сказано!

– Не так просто. Быть может, это воздействие на ДНК. Может, на что-то иное... Простите, ребята, я не биолог, я сам не понимаю - но мне кажется, что это не механическое воздействие, а что-то намного, намного более сложное...

– ГМО, что ли?
– хмуро спросил Сергей.

Вряд ли, я думаю, он имел представление о том, что такое ГМО, но по телевизору часто говорили, какая это ужасная штука. Будь ему хоть немного морально легче, я бы, наверное, его высмеял, но ему было так паршиво, что у меня не повернулся язык его пинать.

– Мы ещё ничего толком не знаем, - сказал я.
– Может, да, может, и нет.

Виктор поймал на стене зеленовато-бурую сороконожку, взял её через одеяло. Ему явно было отвратительно, а гадость с длинным суставчатым тельцем извивалась у него в пальцах. И Сергей нагнулся взглянуть.

– Думаешь, она искусственная?
– спросил Сергей.

– Почему бы и нет, - сказал Виктор с гримасой предельного омерзения.
– Противная. Если не искусственная, то зачем она? На фига они таких гадин в доме держат?

– Видимо, у неё тоже есть какая-нибудь важная роль, - сказал я.
– Как у ос. И неужели ты до сих пор думаешь, что это - робот?

Виктор взглянул мне в лицо:

– Разумовский, давай, придумай тест для неё. Ну, давай. Как узнать, настоящая она или нет?

– Витя, - сказал я, - отпусти букашку, она настоящая. Ну, посмотри, рассмотри внимательно. Ты можешь себе представить технологию, которая позволит создать робота в три сантиметра длиной, с головёнкой меньше булавочной головки - и чтобы он себя вёл в точности как живая тварь? И зачем делать такую тонкую, трудоёмкую и дорогую вещь, если каждый дурак может её случайно раздавить?

Калюжный потыкал сороконожку прядкой мха. Сороконожка извивалась и дёргала лапками в точности, по-моему, как любое пойманное насекомое - Сергей, как и я, усомнился в её искусственности.

– Это тоже ГМО, наверное, - сказал он неодобрительно.
– Да, Тёма? Вить, она, наверное, вредная, ёлки, но на робота не похожа ни фига.

– Не думаю, что она вредная, - сказал я.
– Во всяком случае, не для хозяев дома. Вспомните ос... Я уверен, что все здешние насекомые им зачем-то нужны. Их не просто не уничтожают - их разводят специально. Быть может, эти сороконожки борются с паразитами... или ещё что-нибудь... В общем, в этом мире насекомые имеют огромное значение. Даже блохи.

Виктор отбросил сороконожку подальше, и она тут же полезла на стену и закопалась в густой мох.

Калюжный хмыкнул.

– И нафига им блохи?

Что я мог сказать?

– Сергей, я не знаю. Просто не знаю... допустим, блохи - такое же лекарство для их шерсти, как осы - для внутренних органов. Может такое быть?

Сергей скривился:

– Совсем не по-людски... но у них тут всё так.

– Именно.

– А жрать охота, - признался Сергей печально.
– Но не могу я жрать, когда прямо рядом сороконожек изо рта кормят и блохи ползают. Блевануть впору.

– Сочувствую. С такой чувствительностью надо что-то делать, а то с голоду помрёшь.

– Небось, на армейке жрал любую дрянь, - заметил Виктор.

Калюжный хмуро, искоса взглянул - и пожал плечами:

– Ну и что. Там была наша дрянь. Не знаю, как там у вас, а у нас никто тараканов не обсасывал.

Виктор неожиданно осклабился.

– Ха, салаги, кстати - о тараканах. Я не рассказывал, как у нас ещё в другой части, до "Иглы", один оставил в тумбочке открытую сгущёнку? А туда стасиков этих, тараканов - уйма налезла. И один мудачина стырил и столовой ложкой - хвать! "Мужики, - говорит, - никогда не видал сгущёнки с изюмом!"

У Калюжного вытянулась физиономия. Виктор рассмеялся - и я следом:

– Виктор, садистская морда, ты это только что придумал, признавайся! Надеешься, что мы с Сергеем проблюёмся? Обломись, ничего не выйдет!

Тут хохма дошла и до Калюжного. Он заржал басом и выдал:

– Э, знаете анекдот про зелёную волосатую расчёску в супе?

– О!
– воскликнул я пафосно.
– Вашему деликатному сиятельству полегчало-с? И не тянет блевать даже от волосатой расчёски? Или вы блюёте-с только от членистоногих?

Виктор повалился на мох, хохотал и всхлипывал. Калюжный бил себя по коленям и повторял сквозь смех:

– Точно! Точно, ёлки!

А я думал, что это - неслучившаяся истерика. Что мы ржём над фигнёй, чтобы не реветь. Ну и пусть, не худший случай.

Мы впервые смеёмся вместе, над одним и тем же. Диня, конечно, гений контакта - но, быть может, и я на что-то сгожусь?

Моя упавшая под плинтус самооценка приподнялась на пару сантиметров.

Мы посмеялись и расслабились. Разжались какие-то внутренние тиски, стало легче дышать - и все тут же начали зевать. В комнате было тепло и сухо; окно сплошь завешивали какие-то зелёные нити, но потолок слегка светился - мягким, рассеянным желтоватым светом. Такой уютный полумрак... а за окном дождь шуршит...

Мы улеглись на мох и сделали вид, что травим байки, но я видел: у всех слипаются глаза. У нас вчера был чудовищно тяжёлый день, потом - ночь, во время которой нам удалось подремать только по паре часов, наши болячки, контакт, ворох безумных впечатлений нынешнего утра... Наши бедные организмы, ещё не потерявшие надежды адаптироваться в здешнем мире, просто настаивали на отключке.

Я не помню, как вырубился. Я точно не думал о безопасности - кажется, надеялся, что о ней позаботится Кудинов. Впрочем, я не верил, что нас прикончат во время сна: моё ТПортальное dИjЮ vu запустило калейдоскоп ярких, как вспышки, мгновенных снимков нашего будущего.