Запах разума

Им очень не нравился нож Сергея - но никто из них не пошевелился, чтобы его разоружить. Слушая - и обоняя - их разговоры, я потихоньку понимал, что нож не нравился им, скорее, как некий принцип, чем как оружие в непрояснённых руках. Он удивлял, отчасти - возмущал, но не пугал.

Сергея раздражало внимание лицин к его особе и к его оружию. Они обозначали вопросы запахом металла, крови, сырого мяса; Калюжный рычал: "Ну хрен ли они привязались-то, ёлки?!" - но дальше это не шло. А Денис, больше внюхивавшийся, чем вслушивающийся в речь лицин, вдруг сказал:

– Им не очень нравится, когда мясо едят. Они думают, Серёга свежевал кого-то... зайцев, что ли. В общем, смысл в том, что им больно, зайцам. Поэтому ребятам не нравится, они жалеют.

– Чё?
– поразился Калюжный.

– Каких зайцев?
– вздёрнулся Виктор, который до того казался полностью погружённым в себя и собственные мрачные мысли.

– Лангри говорит, что где-то там зайцев резали, - перевёл Динька.
– Ну, переживает, думает, что Серёга тоже. Не принято у них. Вот, и Ктандизо переживает, жалеет. А Золминг ел, но не понравилось... в общем, как бы им объяснить, что мы не режем зайцев?

– Денис, - сказал я, - ты превзошёл самого себя. Как ты додумался до зайцев? Остальное я ещё могу понять...

– Ктандизо показывала так, - Денис свёл руки.
– Как котёнка держат. Не кошек же они резали!

– Может, нутрий, - рассеянно предположил Виктор.
– Да неважно, салаги... Нас, значит, не собираются того... Артик, слушай, есть тема.

Я кивнул:

– Я слушаю.

– Как думаешь, - спросил Виктор вполголоса, - а может быть, что вот всё это нам кажется? Гипноз там, глюки... Типа, эксперимент.

– Странная идея, - сказал я.
– И ответить сложно. Если мы все тебе только мерещимся, то какое значение имеет мнение твоих галлюцинаций?

Виктор нетерпеливо тряхнул головой:

– Нет, мы - настоящие. Вокруг - галлюцинация. Типа матрицы, не знаю...

– Бред собачий, - отрезал Калюжный.

– Странный сюжет, - сказал я.
– Как ты думаешь, какова была бы цель такого эксперимента?

Виктор снова задумался. Денис фыркнул:

– Они - настоящие. И мы - настоящие. А то так можно с ума сойти.

– Согласен, - сказал я.
– Оставим в покое всяческие солипсистские фантазии. Вполне достаточно и одного эксперимента над нами грешными: телепортации. А чтобы окончательно тебя утешить: сложные галлюцинации в виде запахов - редки. Обычно что-то очень простое: запах гнили, апельсинов, дерьма... Здешние ароматические симфонии тяжело внушить. Вот тебе когда-нибудь снились запахи?

– Нет, - сказал Виктор и улыбнулся. Кажется, эта мысль его успокоила.

– Это значит, что у тебя нет склонности к эпилепсии, - сказал я.
– Я где-то читал, что запахи мерещатся перед эпилептическим припадком. Ещё никто из нас пока не забился в падучей.

Похоже, такой довод окончательно вернул Кудинова из дзенских размышлений о жизни как о сне, увиденном во сне. Удивительно, как странно устроена человеческая психика... разве галлюцинация - это хуже, чем безумная реальность, на которую совершенно невозможно повлиять?

– А чем глюк хуже?
– неожиданно согласился с моими мыслями Калюжный.
– В дурке-то - свои, небось. Да и в матрице этой подержат-подержат - да и выпустят... а тут... мрак же, ёлки!

– Нет уж!
– решительно возразил Виктор.
– Лучше где угодно, но в своём уме.

С этим мне показалось тяжело не согласиться.

Кудинов отвлёк от наблюдений за лицин меня, но не Диньку. Багров, видимо, решил, что с нами он всегда успеет переговорить - а вот ксеноморфы требуют самого пристального внимания. Заметив, что я смотрю на него, Денис тут же сказал:

– Гзицино не поверили. Интересно, а что она про нас сказала? Никак разобрать не могу.

Гзицино беспомощно взглянула на меня. У неё был вид растерявшейся девочки, которая о чём-то интуитивно догадалась, но не может подобрать аргументы. Это выглядело удивительно по-земному.

Такое выражение лица иногда бывало у Ришки. У меня сердце сжалось.

– Не торопись, - сказал я.
– Подумай над формулировками. Очень может быть, что ты права.

Смысла в словах не было никакого - Гзицино не знала нашего языка. Но мою позицию она поняла.

И подвинулась ко мне. В первый момент она пахла, как маленький пушистый зверёк, вроде кошки - но её запах тут же потёк и стал меняться.

Чтобы я лучше распробовал, Гзицино поднесла ладонь к моему лицу - а дальше принялась объяснять запахами вещи, которым совершенно нет названия на нашем языке.

Для них требовались краски, а не слова.

Для начала она воссоздала костёр - но я тут же понял, что это не просто костёр. Вместе с костром тут было всё его окружение: вечерний лес с его густым, смолистым, прелым запахом, ветер с реки, несущий сырость воды и запах влажного песка, мокрая от росы трава... Запахи, которые создавала Гзицино, смешивались с запахами живого мира вокруг - это было, почему-то, похоже на песню под гитару.

В её ароматической балладе поражала достоверность. Когда мы, люди, пытаемся создать, я бы сказал, "ароматизатор, идентичный натуральному" - каждый догадается, что это не настоящий запах, а суррогат. Не альпийский луг, что бы ни писали на этикетке, а освежитель для сортира. Девочка-лицин создавала полную иллюзию - с той только разницей, что запахи казались подчёркнуто, щемяще прекрасными. Так простой вечерний пейзажик приобретает трогательную прелесть на акварели талантливого художника.

А вокруг розовел догорающий закат, лес темнел, становился чёрным и плоским, дорога из литопсов начала смутно мерцать в сгустившихся сумерках какими-то голубоватыми созвездиями или соцветиями - а в тыквах-фонарях, висящих у входа в дом, медленно разгоралось золотистое сияние. Реальные запахи этого мира дополняли фантазии Гзицино, как фон и фактура бумаги дополняют и высвечивают смешивающиеся краски. Ароматы брали за душу, как ноты.

А художница-парфюмер смотрела на меня вопросительно, выжидающе и вопросительно - и меня вдруг осенило. Я обнял её и прижал к себе - и она прижалась, как котёнок, как маленькая девочка - сестричка по разуму - я вдруг понял, что, в действительности, означает это расхожее словосочетание.

Моя сестрёнка-ксеноморф. Не очередная сексапильная аэлита из фантастической грёзы любителя экзотических сальностей, нет - Ришка другого мира. Я не мог понять, как ей это удаётся - быть может, сверхчеловеческим, собачьим, переутончённым чутьём - понять суть и смысл за несколько часов, ухитриться раскрыться и довериться, как на Земле умеют только совсем маленькие дети и маленькие зверёныши. Она вызывала именно родственные, братские чувства - сумчатая девочка, покрытая шёрсткой, с громадными подвижными ушами пустынной лисицы...