Запах разума

Витя хотел снова возразить, но тут вступил Артик:

– Господа, это в настоящий момент не так важно. Попробуйте оценить: о нас сообщили местные СМИ, безусловно, получив информацию от наших гостеприимных хозяев - если не Лангри, то кого-нибудь другого, всё равно. Уверен, что сей странный агрегат - впрямь приёмник дальней связи, а общее вещание означает, что о нас будут в курсе все местные жители на некотором немаленьком обитаемом пространстве. Любопытно, охарактеризовали ли нас как опасных - или как просто странных?

И у Вити изменилось лицо.

– Всё-таки стуканули они в органы, - сказал он негромко.
– Ах, вот же сука... А я уже расслабился вроде... А ведь лицин-то, точно Динька говорит, не спешат! А куда им спешить, расперемать их, а? Куда мы денемся? Они же по этому радио особые приметы передали!

Цвик посмотрел на него и испугался, потянулся оставить на лице запах, что-то сладкое - "не волнуйся". Только Витя его руку отстранил. Сказал с этаким мрачным дружелюбием:

– Лошара ты, Цвикуля. Не обижайся, но - как Бог свят, лошара. Ты вот с нами трёшься - не боишься проблем огрести заодно? Вон, домой-то тебя уже не пускают...

Вот тут-то мне и пришлось выложить то, что я на эту тему думаю. О родословном древе, о мужчинах, которые приходят, и ребятах, которые уходят. И говорить было тяжелее, чем камни ворочать.

Артик слушал восхищённо, Витя - хмуро, а Серёга несколько раз хотел перебить - и несколько раз передумал. Удивил я их.

– Ни фига!
– сказал Витя, когда я закончил.
– Что ж это выходит - у них, получается, вообще семей нет? Ни жён, ни мужей?

– Семьи есть, - возразил Артик.
– Семья - это клан. Вот Кэлдзи - это семья. Вероятно, Цвик и другие мальчики будут потом приняты в другую семью. Все друг другу родственники.

– Это да, - встрял Серёга.
– Но с бабами-то как, я не понял? Как они тут со своими бабами? У каждого - по нескольку, что ли? Или у бабы двое может быть? Как вообще, ёлки?

– Если по чертежу, - сказал я, - то бывает и так, и этак.

– Блядуют, что ли, поголовно?
– спросил Сергей и набычился.

– Да почему?!
– возмутился я.
– Они же все друг другу - свои!

– Ни хрена!
– рявкнул Серёга.
– Ты прикинь, если у нас на Земле твой братан с твоей бабой - это как? Это не блядство? Ты ему морду бить не будешь? И кто баба в таком случае, а, ёлки?

– Сергей, - сказал Артик, - угомонись. Это - не Земля.

– И, кстати, салажня, - сказал Витя с какой-то загадочной миной, - это ещё ерунда всё. Меня вот что-то такой момент заинтересовал: интересно, у мужиков тут вообще какие-нибудь права есть, а?

И все замолчали, уставились на него во все глаза.

– Смотрите, - сказал Витя тоном старого мафиозо.
– Вот Динька говорит, что Цвик должен из дома уйти куда-то туда, чтобы там жениться или что... в общем, в другую семью. Пока что он с нами живёт - будем считать, что для семьи он уже - отрезанный ломоть, так?

Серёга кивнул, и Артик сказал: "Допустим". И я согласился.

– А раз отрезанный, - сказал Витя, - так где его вещички? Ну, есть у него торбочка. Там - он показывал - семечки для одежды, какая-то штуковина свёрнутая, типа одеяла, я не понял, книжка в коробке и дудочка. И паук у него всегда на голове сидит. И всё. И что, он так и пойдёт?

– Как на Земле в далёкие времена, - улыбнулся Артик.
– Счастья искать. Мне кажется, никакого имущества в таких случаях не полагалось и у нас.

– У нас бы он нанялся работать, - согласился Витя.

– А тут? Придёт куда-нибудь, а там снова заправляют тётки. Какая-нибудь старуха вроде Раздзико будет решать, брать его или нет, так? А что потом? Мне кажется, бабы ему денег платить не будут...

– А мне кажется, - медленно проговорил Артик, - что денег этот мир либо не знает вовсе, либо использует их как-то очень странно. Ему платить не будут... и он платить не будет. Его совершенно бескорыстно приютят и накормят. И поселят в таком же доме, как этот. До выяснения, я полагаю.

– До какого выяснения?
– спросил Сергей.

– Нужен он новой семье или нет, - усмехнулся Артик.
– Мы с вами, джентльмены, ещё под вопросом. Но мы - редкость, о нас рассказали по радио. Поэтому нас до сих пор привечают.

Кажется, Витя хотел что-то добавить или возразить, но тут мы услышали торопливые шаги и весёлые девичьи голоса за окном - и тут же в дом влетели Гзицино и её подружка, кудрявая блондиночка, похожая на болонку. Гзицино с разбегу кинулась к Артику ласкаться, улыбаясь, совсем как земная девушка - Артик её обнял, а она защебетала что-то о воздушном шаре, о встрече, но слишком быстро говорила.

А запахи я и вовсе не понимал. Что-то сладкое обещала, а что - не разобрать.

Пришлось спросить у Цвика. Цвик уже научился говорить с нами медленно - но и он не смог объяснить ничего толком. Я понял только о передатчике, воздушных шарах, встрече, гостях - это и перевёл ребятам.

А Гзицино добавила:

– Для вас.

Эти слова и этот запах я уже знал - и все уже знали. Их часто говорили: "еда для вас", "одежда для вас", "жилище для вас". Теперь были "гости для вас".

Гости для нас. Мы даже растерялись.

Серёга сказал:

– Чё, идти надо, да?
– а у Вити лицо сделалось мрачное и озабоченное, будто ничего хорошего он от гостей не ждал. Зато Артик сиял, как новенькая монетка.

– Очень любопытно, - сказал он, обнимая Гзицино одной рукой, а другой - почёсывая её за ушком, как котёнка.
– Очень любопытно, джентльмены. Похоже, наш контакт сдвинулся с мёртвой точки.

Они с Гзицино первыми пошли, побежали, можно сказать. Мы с Цвиком и кудряшкой - следом, а потом уже - и Витя с Серёгой. А на дворе уже была толпа народу, дети, бабушка Радзико со свитой - все смотрели, как большой золотисто-розовый шар - формой не шар, а груша, широкая сверху, а снизу поуже - причаливает к крыше фабрики-кухни, где самый главный аэродром у клана.

И нас рады были видеть - и тех, кто на шаре прилетел. Нам все улыбались, показывали на шар, кивали - и пахли всеми цветами радуги, и вкусным, и тёплым, но назвать, чем точно - у нас таких слов нет.

Всё это выглядело, будто праздник.

А потом гости спустились с крыши. Очень, очень красочная компания. Более красочная, чем наши друзья из клана Кэлдзи.

Арди

Милая моя сестрёнка Гзицино, подозреваю, считала, что господин Чероди прекрасен. Она вся светилась, опускала ресницы, посматривала искоса - и показывала мне, явно приглашая тоже восхититься.