Запах разума

А блины взять? Вот они - что такое? Блины как блины, пористые, зеленоватые. Толщиной сантиметра в три, диаметром в тарелку. Каждый блин - в отдельной упаковке, надо их стопкой сложить, определённое, видимо, количество. В блины запустили букашек каких-то. Зачем?

Осиные гнёзда - это ясно, это ладно. Пауки как тараканы с клешнями - это тоже ясно. Но остальное-то - зачем?

Я даже Тёмку спрашивал - но и он нифига не понял.

– Я бы, - говорит, - Серёга, на твоём месте не ломал себе голову. Когда ты дома приходил к доктору - хорошо понимал, что и зачем делают в поликлинике? Зачем тебе выписывают определённый препарат, как работают с анализами? Вот видишь, ты и на Земле понимал далеко не всё. А что вид какого-нибудь земного тонометра или микроскопа нам привычнее, чем вид медуз или этих блинов, как ты говоришь - дело стереотипов мышления, ничего больше.

Стереотипы, блин блинский! Развидеть бы теперь это хоть как-нибудь...

Цодинг Нгилана послал, а Нгилан нас позвал в эту лабораторию. А там у них уже толпа собралась, чебурашек пять приезжих и из местных кое-кто: две старых тётки, которые нас ещё в лесу встречали, и напарник Нгилана, седоватый. А в самой лаборатории какая-то муть творится. Медузы в банке переливаются, огоньки от них идут, то голубые, то розовые. На доске этой, сопливой, тоже что-то моргает, побулькивает. Штуковина какая-то выстроена, из трубочек, то ли палочек, то ли чего... а про неё Тёмка сходу сказал:

– А вот это, мне кажется, микроскоп, джентльмены.

И Цвик сказал это слово, "гдинз". Гдинз-лац. Так сказал. А "лац" - значит жизнь.

А "гдинз" - значит делать. Работать, в общем.

Витёк перевёл:

– Биология, пацаны.

И сам первый подошёл. Поговорить с Цодингом. Ну, на чебурашечьем, конечно, еле-еле балакает, но ясно, что хотел объяснить, ёлки. Мол, вы же хотите нас изучать? Так вот, нате, меня и берите.

Динька с Тёмкой даже не мяукнули. Он им слова не дал вставить. Командир, ёлки. Как Тёмка любит говорить, слуга царю, отец солдатам. На себе, типа, эксперимент решил сделать.

Я думал, они будут кровь брать. Осами. А ни хрена, ёлки, у них, наверное, наша кровь уже была. Или Нгилановы осы как-то уже всё рассказали. Или они Нгилану рассказали, а он уже остальным, хрен поймёшь. Но, в общем, кровь им оказалась не нужна.

Они устроили ГМОшный рентген. Ошизденеть.

Раздели Витьку, усадили на этот специальный стул, где хоть зубы рви, хоть что - и достали ещё одну банку с медузами. Те медузы, которых мы с Динькой выгружали, какие-то хвостатые, ёлки, бахрома на них в рассоле развевается, а эти - бесхвостые, круглые, плоские. Типа лепёшки прозрачной, такой полиэтиленовый студень тонким слоем. Только четыре кружка в середине, с монетку, синеватых.

Цодинг полез лапищей в рассол - и выловил оттуда медузу. И - ляп её на Витьку!

А Витёк - трёхэтажным, от неожиданности.

Холодная она же, ёлки. Мокрая.

И Динька ахнул. А Тёмка, вроде, как-то подался вперёд, будто что-то сказать хотел. Но не сказал, не успел.

Потому что Витька под медузой начал исчезать! Таять, блинский-то блин! Сперва сама медуза исчезла, а потом - евонная кожа! До мяса - и видно, как оно там всё...

Я уже собрался начать орать. Ну, ясно: вашу ж мать, вы что с человеком делаете-то?
– всё такое... только Витька-то не орал. Охренел - да. Но - по морде видать, что больно ему не было. И кровь оттуда не текла, вообще говоря.

У него только глаза растопырились по пятаку - он на себя смотрел. Себе на бок. И все смотрели. А на боку у него уже мясо потихоньку исчезало. Сосуды виднелись, по которым кровь течёт, ещё какие-то штуки... а под этим всем уже рёбра просвечивали.

Тёма только и выговорил сипло:

– Виктор, ты как?

А Витёк так же сипло и ответил:

– Холодная, паскуда.

А в боку - дыра. Прям дыра. В форме медузы. И уже видно, как под рёбрами сердце вздрыгивается. Жуть. Прямо ком к горлу, ёлки - и блевать тянет.

А мы стоим, как три барана. В шоке, бляха-муха.

Только Цодингу, наверно, было плохо видно, или что - и он эту медузу взял и подвинул. Всего-навсего. Повыше.

И за медузой вся дыра съехала наверх - там постепенно начала исчезать Витькина шкура. А внизу - всё пошло обратно: сперва рёбра, потом мясо, а потом стало кожей затягиваться.

Динька осторо-ожненько палец протянул и потрогал. И выдохнул.

А Тёмка сказал:

– Да, господа, неожиданно. Мощная иллюзия.

– Мощная, - говорю.
– Я тут им чуть всю лабораторию не разнёс, ёлки. Так тонну кирпичей, блин, можно отложить.

Только тут заметил, что чебурашки, вроде, удивились. Вроде не ожидали, что мы распсихуемся.

Нгилан говорит чё-то, типа:

– Разве страшно?
– и ещё что-то там про посмотреть на то, что внутри.

Я себе по черепу постучал кулаком:

– Понимать надо, док, - говорю.
– Мы же не видали таких медуз, ёлки!
– а дальше перешёл на ихний.
– Я, - пальцем на себя, - думал, что она, - на медузу пальцем, - его ест. Ясно?

Они как расхохочутся.

– Мудачьё, - говорю.
– Козлы. Предупреждать надо.

И тётка Видзико меня погладила по морде своей обезьяньей лапкой. Запахла цветочком.

– Зергей, - сказала, жалостливо, вроде, - нельзя так. Ужасно-страшно. Как можно съесть Вигдора живьём? Как можно так думать?

– Кто вас знает, - говорю. По-русски. А потом - на ихнем.
– Ценг-ро.

В смысле, "бывает". Или "случается". Сами говорят "ценг-ро", если чего-то такое выходит непредвиденное. Болезнь-ураган, дрянь какая-нибудь.

И вдруг вижу - уже и не смеются. Смотрят на меня. И Цодинг с Витька медузу снял и в банку пустил.

Чего-то удивил я их, ёлки.

Они, главное дело, сразу перехотели нас изучать. Вообще. Пожилой стал банки с медузами закрывать плёнкой, Цодинг потянулся трубки вытаскивать - всё, в общем, кончен бал. И Динька прям чуть не плачет, губы кусает.

Тёмка чего-то заикнулся:

– Наверное, вы не так...

И тут Витёк себе пузо потёр, где от медузы мокрое, встал - и Цодинга так приобнял, за плечики, как они тут друг с другом ходят. И говорит:

– Слышь, док, вы, в натуре, не так поняли. Мы же видим, что вам интересно - так и нам интересно. Мне интересно. А на Серого не смотри, он просто медуз боится. У нас дома медузы... это... с зубами.

Забыл слово "кусаются". И, вроде, Цодинг ухмыльнулся малость, что медузы с зубами.

А Витька - дальше:

– Ты не кипишись. И другим скажи, пусть не дёргаются. Мы просто нервные. У нас это... мир такой, опасный. Там все с зубами. Шуточки у нас глупые: "я тебя съем!" - никто людей не ест, а шуточка осталась... с бывших времён. С этого... с дикости...

Смотрю - слушают. Перестали оборудование сворачивать.

А Витька - ещё:

– Артик, скажи, мы глупо шутим? Эта... как её?
– традиция. С древности. Мать младенцу говорит: "я тебя съем!" - ну не собирается же, в натуре! Или... это... что зверь придёт, зубами схватит... Не придёт, просто, ну, это... с дикости. Как это слово, пацаны?