Записки гробокопателя

– Маму твою, пэтух комнатный!
– громко сказал Амиран Георгадзе, заступаясь за неблатного своего подельника.

Конвойный лениво огрызнулся.

Костя пошарил глазами по рядам: Женьки, слава Богу, нет. У Люсеньки, наверное, после Таньки отсыпается, не увидит, как он выступать будет.

Пока главный судья говорил свое, адвокатеса достала из сумочки косметичку, зеркальце оперла о сумочку, стала подводить губы.

Костя теребил в руках листок с текстом обвинения, которым пользовались все общественные обвинители для ориентации. Текст Дощинин напечатал на машинке.

Володьку Соболева пригнали сюда после Кости. И тоже сунули землю копать на комбинате. У Володьки тогда деньги водились - товарищи по фарцовке из Мурманска слали, - и он ни с того ни с сего стал выручать Костю, ни разу не отказал. Нравилось ему, что Костя из Москвы, звукооператором работал центровой, короче. Или просто от широты души. Потом Костя и с Амираном познакомился. Амиран - другой коленкор. Первый кавалер Города. Костя его специально в бане разглядывал: с виду обыкновенный, усатый, как все грузины, тело обычное, не волосатое. Но как только Амиран снял плавки, стало очевидно: репутация эта Георгадзе заслужена, что дополнительно подтверждало и слово "нахал", выколотое на самой секретной части тела.

Брюхатый прокурор попросил у суда пять лет для Амирана, судившегося повторно, и три - для Володьки.

– Карамычев!
– крикнул Брестель.
– Где Карамычев?!

– Не ори.
– Костя встал, оправил гимнастерку.

– На сцену!
– Брестель сегодня за старшего, боится, как бы оплошки не вышло.

Костя, опустив глаза, поплелся на сцену. Проходя мимо оркестровой ямы, услышал:

– Привет, Констанц!
– Володькин голос. Костя кивнул и, запнувшись на ступеньках, влез на сцену. И встал возле кулис, чтоб особо не отсвечивать.

Глядя в бумажку, он пробубнил положенное. Последнюю фразу: "Прошу строго наказать подсудимых, порочащих честь Советской Армии", - он пробормотал так тихо, что председатель суда заставил повторить:

– Громче!

Когда Костя спустился со сцены в зал, Амиран подморгнул ему:

– Здарово, Масква! Я думал, тэбя нэт.

Хрупенькая адвокатесса проверещала, что подсудимые молоды, а матери их ждут, она просит суд о снисхождении и считает три и два достаточными сроками наказания. Личико у адвокатесы было маленькое и морщинистое. Садясь на место, она взглянула на часы и нетерпеливо забарабанила пальчиком по столу.

В последнем слове Амиран попросил себе лагерь, а Володька в последний момент решил не портить биографию, и если можно, то лучше дисбат. Дисбат не судимость. Просто продлили человеку службу. Задерживается как бы.

Амиран знал, что делал, когда лагерь просил. Хотя сидеть теперь ему в Сибири, а не у себя в Кутаиси, как в прошлый раз, где он весь срок машины швейные налаживал в женской зоне.

В перерыве подсудимым разрешили покурить прямо здесь, в оркестровой яме. Подошли Сашка Куник, Миша Попов. Поболтали. Отошли. Володька Соболев высмотрел Костю и поманил:

– Констанц, выручи денежкой.

Костя набух краснотой, вывернул карманы.

– Нету денег. Понимаешь? Нет.

Володька усмехнулся, сплюнул не по-своему.

Амиран удивленно покачал головой:

– Эх, Масква, Масква... Нэ успел я тэбэ галаву разбить.

После перерыва Амирану дали три года лагеря, а Володьке, как просил, два года дисбата.

У КПП Валерка Бурмистров обнюхивал припозднившихся.

– Зажрать успел!
– с радостным удивлением отметил Валерка, внюхиваясь в кружку, после того как туда дыхнул подозреваемый. Не вынимая носа из кружки, протянул Косте руку.
– Кто ж так зажирает, чучело? Ванилин? Это фуфло, а не зажорка. Скажи, земель? Ты сам-то чем заедаешь?

– Ну, салол...
– поежился Костя.

– Понял?
– Валерка поднял указательный палец вверх.
– Салол. В КПЗ! кивнул он караульному. Тот с готовностью потянул "ванильного" за рукав.

– Валер, отпусти, - пробасил "ванильный".

– Не Валер, а товарищ старший сержант. Нажрались, суки, а зажрать толком не научились. В КПЗ.

– За "суку" отвечаешь.

– Чего?
– Валерка приставил ладонь к уху, подался к "ванильному". Повтори.

Тот молчал. Валерка дружески потрепал его по плечу.

– Ссышь, когда страшно, значит, уважаешь. В КПЗ. Фамилию пометь, - кивнул он подручному.
– Его губа полечит.

К воротам подкатил "воронок". Валерка забежал на КПП - натужно заурчал мотор, ворота разъехались.

– Повезли ребят на отдых, - сказал Валерка и спрыгнул с крыльца. Грузин-то, хрен с ним, а нашего жалко. Скажи, земель?

– Жалко, - кивнул Костя.
– Им дембель в мае.

– Ишь ты.
– Валерка сочувственно поцокал.
– Под самый занавес... Следующий! Чья очередь, бухари?

Валерка занялся следующим пьяным.

– Вторая - все наколотые, я те дам!
– базлал Валерка, не переставая обнюхивать солдата.
– Я ж в Красноярск за ними ездил. В "Решеты". Привез. Быков пасть открыл, когда их увидел. Сто рыл - и все разрисованы. Струной колют, рисунок чистый. Я себе на дембель тоже наколочку сбацаю, маленькую.

К воротам подошел Бурят. Фуражка у него, как обычно, была натянута глубоко - уши оттопыривались.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!
– козырнул Валерка, повысив Бурята на одну звездочку.
– Записочки подпишите об арестовании.

– Сколько?
– спросил Бурят, вытаскивая из кармана ручку, не ручку даже, а стержень шариковый. Все не как у людей.

– Пока трое, - пожал плечами Валерка.
– Четыре подпишите на всякий случай.

– Давай, - важно сказал Бурят.
– По скольку суток?

– По десять, как обычно. Нормалёк.

– Завтра воскресенье, комиссия из дивизии будет, - строго сказал Бурят. Утром КПП мыть, пола, матраса вытрухать... Я проверю.

– Вас понял, - козырнул Валерка.
– Вытрухнем, как нечего делать. .

Бурят потоптался еще немного для порядка и ушел домой, в санчасть.

Валерка положил тяжелую руку Косте на плечо.

– Пойдем, земеля, осетринки покушаем. Погоди, забыл, тебя ж Лысодор в штабу ждет. Еврея тоже. Документы получать. Потом не чухайся, прямо сюда.

– А не надо воровать, - стоя у дверей штаба, по-домашнему увещевал майор Лысодор старшину срочной службы Рехта.
– Чего ж теперь рыпаешься? Сколько ты задолжал стране и государству?

– Триста восемьдесят, - ковыряя землю хромовым офицерским сапогом, промямлил Рехт.