Записки империалиста
Шрифт:
Н. И. Пирогов «Дневник старого врача». 12 июня.
«После того, как государь выслушал мой доклад о состоянии дел по медицинской части в Крымской армии и Севастополе, он задал мне несколько уточняющих вопросов. Просмотрел поданные мною на высочайшее утверждение бумаги, и быстро подписал их. После этого он, ходя по комнате и внимательно смотря на меня, остановившись, спросил:
— Николай Иванович, вы, помните мою записку к вам?
— Конечно, Ваше императорское величество. Это была просьба настоящего человека и государя, — ответил я. Император молча кивнул в ответ, и продолжил.
— После войны, я хочу создать новое министерство. Министерство здравоохранения. России пора переставать жить в средневековье. Голод, эпидемии, смертность
— И, вы, Николай Иванович, должны мне в этом помочь, и тоже взяться за это дело. Поэтому я вам предлагаю создать и возглавить министерство здравоохранения. Чтоб вы могли выполнить мою просьбу не только в масштабах войны, а России в целом. Это наш долг с вами! Поэтому, несмотря на занятость, я вас прошу, начинать думать о целях, задачах, структуре министерства, сети медучреждений по всей России, медицинских изданиях. Людях, которых вы призовёте в свои соратники. Денег, как у военного ведомства, конечно, не обещаю, но, и жадничать не буду. Дело крайне важное и необходимое. Но, сейчас на первом месте всё же должна быть война. Уменьшение потерь от ранений и болезней.
Что на это я мог сказать? Несомненно только: «Да!!!» Ведь мне предлагали то, о чём я и не мог думать в своих самых высоких мечтах. И дело было даже не в посте министра, а в возможностях провести изменения в пределах всей России. И мне было понятно, что я сразу много чего не смогу изменить в лучшую сторону, но, я должен был начать. А продолжат уже другие. И меня вновь и вновь после этого разговора с государем посещала мысль об уповании на Промысел. Ведь того, чего я желал в душе и в своих мыслях, было мне дано волей Божьей, через нашего государя».
После Пирогова я пообщался с братьями, Николаем и Михаилом. Моими глазами и ушами в Крыму. Я их просил писать обо всём и всех. Что не нравиться, кто, что, как делает. Так же они были моим лобби на месте, пока «до царя было далеко». Они если надо продавливали мои решения или помогали это делать, оказывали поддержку Барятинскому, Пирогову.
Меньшиков из Крыма уехал, но, но, его дух и люди то остались, поэтому началась чистка армии. А там, особенно в штабах, интендантствах возвели такие фортификационные сооружения, что, даже калибра Барятинского не всегда хватало, чтоб с первого раза выбить оттуда засевших вояк. Поэтому ему на подмогу шли великие князья, и бывало через ор и чуть ли не за шиворот выкидывали из кабинетов наследие Меньшикова и Николая Первого.
Стали братья, великие князья с моей подачи «чистильщиками», утилизаторами уже выступали комиссии по борьбе со злоупотреблениями. Они вкусившие кровь и имеющие высочайшую поддержку в моем лице пока через братьев, начали с марта как всеядные, свирепые вепри пожирать всех и вся, в смысле званий, чинов, родства.
И вот эти двое из ларца, похожие на лица, после приветствий, объятий, сидели со мной за столом и рассказывали о себе, делах в Крыму, Севастополе, отвечали на мои вопросы, я отвечал на их. О смерти их отца Николая, о матери, семье, делах семейных и вообще. Выпили, перекрестились на иконы, помянули ушедшего императора и отца. И за разговором, одновременно уже вблизи рассматривали друг друга. И я, чтоб не отвечать на не очень удобные для меня вопросы спросил их сам:
— Что, братья, изменился я?
— Да, — кратко ответил Николай.
— Ты, Александр, вроде и ты, но, другой, — сказал Михаил.
— Так и вы стали другими. Возмужали, поумнели. Видно, что из юношей превращаетесь в молодых людей, из столичных, в настоящих боевых офицеров. Так, и я, из наследника в императора, — сказал я. Моя похвала им понравилась. Я продолжил:
— Война и власть требует изменений. Прежде всего, себя. Мы, Романовы, уже не можем быть, кем были до войны. Не я сам, не вы, мои братья. Сейчас во время войны и после неё России нужны
будут новые Романовы. Которые, вновь поведут её вперед, и сделают, так, чтоб, подобного как в данный момент более не повторялось в истории России. Я, и вы, должны исправить положение дел, и заложить основу для будущего. Иначе династия имеет все шансы потерять Россию и себя уже через два-три поколения. И, я, уверен, что вы станете для меня в этом деле, первой и верной опорой. И для вверенной нам Богом и историей, России. Об этом и отец говорил со мной в свои последние минуты. И просил передать вам.— Я, Константин, вы, все Романовы, должны стать единым целым, — говорил я, и одновременно сжимал в кулак поднятую руку, на которую стали смотреть братья.
— Созидать, строить, привлекать, когда надо приласкать, пожурить, во благо России, — продолжал я говорить, и делать соответствующие движения рукой.
— И, когда надо должны отталкивать, карать и сокрушать, — и резко и сильно ударил кулаком по столу, в ответ подпрыгнула и звякнула посуда, приборы, а Николай и Михаил от неожиданности вздрогнули.
— Это мы должны делать сейчас, потом, всегда. Это наш долг. Наша судьба, предназначение. И я хочу, чтоб мы с вами это делали вместе, — закончил я монолог. И спросил их: «А вы?»
— Несомненно! Конечно! — был ответ братьев.
Далее я разговор с высоких нот перевёл на дела земные, вновь про дела в Крыму сейчас и потом. Вскоре мне доложили, что Барятинский, Тотлебен, Нахимов уже освободились и ожидают приглашения. Мы уже встали, чтоб прощаться. И тут Николай, посмотрев на Михаила, спросил меня: «Скажи, как оно было, в настоящем бою?» Что ж, тоже ожидаемый вопрос от молодых парней, которые на войне, и им нет и двадцати пяти лет.
— Сложно сказать. Страшно и захватывающе одновременно, — ответил я.
— Хотите сами испытать?
— Да!!! — разом ответили они.
— Что ж, можно. А может даже и нужно, — сказал я. Братья радостно вдохнули, улыбнулись, переглянулись, глаза заиграли блеском.
— Но, на моих условиях. И только так, — вернул я их, из первого ряда в атаке, где они себя уже наверняка увидели, в реальность. Мне и за себя, и за них перед вдовствующей императрицей Александрой Фёдоровной ещё ответ держать. А с другой стороны участие в бою императора, его братьев, присутствие сыновей императора на войне, даёт козыри против неминуемой оппозиции среди дворян, армии, госаппарата и прежде всего аристократии в будущем.
Кто посмеет после этого упрекнуть императорскую семью в том, что она сидела в столице, и не делала всё для успехов и победы? Только сверхдурень. Ведь могут задать вопрос: «А где ты был в 1854-55 годах?» И будут задавать. Да, и у тех, у кого душа пожиже или ума побольше, чем у других, такая мысля может в голове появиться: «Если император сам в штыковую ходил, и братьев в бой посылал. То царь конечно дурак, и, дело это его. Но, и жалеть тех, кто против него пойдет, тоже наверняка не будет. Раз своих не жалко, и чужой крови уже не боится». Может и так быть. Точнее будет так. Чтоб мне не говорили, а дворянство со времён декабристов помельчало. И это хорошо.
— И ещё вопрос, если позволишь, — сказал Николай, смотря на меня.
— Да, конечно.
— Скажи, ты, уже принял решение по Затлеру и другим? — спросил меня он. «Опа! Братья сами или кто подтолкнул, решили поиграть в серьёзные игры», — подумал я, глядя на них.
— Почти. Они стали врагами нам и России. И опасней, чем англичане, французы. Они были своими, мы им верили, а они предали, став врагами, причём сами, по своей воле. Они предатели, а мы на войне, — ответил я.
— А теперь назовите мне тех, кто вёл с вами об этом разговоры. Своему императору и старшему брату, — нажав интонацией и взглядом спросил я. Они назвали. Что ж норм. Ожидаемо. После этого я братья вручил подарки. Полный защитный комплект и по паре револьверов в кобурах. Обрадовались как пацаны. На этом мы и распрощались. Длинный совещательный день продолжался, но, уже подходил к финалу.