Записки из страны Нигде
Шрифт:
А ведь Реальность-2 обязана быть насыщенной, изобильной. Читатель должен хотеть в ней остаться. Хуже того, автору необходимо перебить первое впечатление, которое он сам, собственными руками, уже создал у читателя, изобразив перед ним Реальность-1.
Но как это сделать? Ведь первое впечатление – самое сильное!
В «Турагентстве тролля» я довольно быстро поняла, что Реальность-1 у меня перевешивает. Описывать Петербург получается лучше, чем эльфийское королевство. В какой-то момент я решила сосредоточиться именно на Реальности-1. Добавила в нее того самого гротеска, который так любила еще в школьные годы. Позволила сюжету полноценно существовать в обоих мирах. По крайней мере, здешний мир перестал у меня играть роль преамбулы или, если угодно, порога.
Проще в этом отношении создавать параллельные миры без всякой альтернативы, без попаданий из мира в мир. Тут хотя бы не надо мучиться с балансом. Таких
Теперь, как ни парадоксально, скажу пару слов о пользе эскапистских романов. В тяжелые времена человеку необходимо куда-то переместить свое сознание. Нельзя постоянно думать о том, что «плохо дело». Параллельный мир подходит для такого отдыха как нельзя лучше. Поборовшись за существование, берешь книгу или садишься за компьютер – и уходишь за ту самую завесу, в грезы, вместо того, чтобы уже вечером, за чашкой жидкого чая, продолжать борьбу за существование, на сей раз мысленную и бессмысленную. И так, периодически отпуская бедный натруженный мозг отдохнуть, удается пересидеть бедствие, пересилить его. А там, глядишь, и Реальность-1 выправится. Ведь не бывает плохо навсегда. Я в это твердо верю.
Образ сказочника
03:00 / 28.02.2017
Когда-то эти «Записки» я начинала с признания в том, что люблю жанр фэнтези. Я и сейчас не отказываюсь от этих слов: мне нравится чудесное, красивое, не похожее на повседневность в ее внешних проявлениях – и одновременно с тем отзывающееся на самые сокровенные призывы души, потому что, как писала Сигрид Унсет, оправдывая обращение к историческому жанру, «сердца человеческие неизменны»: они в XII веке такие же, как и в ХХ, они в холодной Норвегии такие же, как в жаркой Индии.
Именно поэтому мы в состоянии воспринимать искусство других стран и других эпох. Да, остаются вещи непонятные, требующие комментария, но они не отменяют возможности контакта писателя и читателя, даже если те «далеко разнесены» территориально и по времени (темпорально - вверну «умное словечко»).
Чем отличается чтение фэнтезийной книги от чтения, скажем, какой-нибудь «Легенды о Робин Гуде», а то и (псевдо)исторического романа «Айвенго»?
Типологически это все разные вещи: легенда, сказка, средневековая повесть, исторический роман, фэнтезийное сочинение (как правило – многотомная эпопея). У них разные авторы, а иногда и вовсе нет «личного автора». Они составлялись на разных концах земли и в разные эпохи. Они несут разные идеологические заряды: народная мечта о справедливом царстве, торжество конфуцианских добродетелей, продюсерское представление о способе развлекать читателя, мысль о необходимости просвещения правящего класса (дабы тот правил милосердно), поиск истоков старинной вольности в контексте современной автору борьбы за независимость, ну, скажем, Шотландии…
А в восприятии читателя, который все это поглощает, разинув рот от восхищения и не задавая лишних вопросов, - что фэнтези, что классическая повесть древности, что исторический роман, что легенда – все одно и то же. Одинаково бьется сердце, одинаково сострадает героям, одинаково радуют (мысленный) взор экзотические пейзажи, одеяния, оружие: замки, башни, море, горы, сосны, развевающиеся шелка, сверкающие мечи.
Фэнтези сближается со сказкой в том смысле, что и та, и другая – как бы вне времени и пространства. Не привязаны к чему-то конкретному. Время-место действия фэнтези, в принципе, воспринимается как некое условно-европейское средневековье. В XV веке получил распространение стиль «мильфлёр», «тысяча цветов»: прекрасно одетые кавалеры и дамы, с лошадьми, единорогами, охотничьими птицами и собаками, в красивых позах располагаются на абстрактном фоне из тысячи цветов. Нет ни неба, ни, в общем-то, земли: сплошной фон из цветущего луга. Тут не пашут, не собирают урожай, тут не бывает зимы, - «голая идиллия», если можно так выразиться. Вот такой фон создают сказка и фэнтези. И если выглянуть за окно, скажем, в Петербурге в ноябре, - то поневоле охватит острое желание переместиться именно на такой луг. Чтобы кругом все было зеленое и пестрое, чтобы белоснежные единороги – и никакой тебе конкретной «питерской погодки»
На самом же деле вышеописанная идиллическая картинка – иллюзия. Не может существовать жизнеспособного произведения на абстрактном фоне. Читатель сказки, за малолетством, подчас не задумывается над тем, что сказочник принадлежит своему пространственно-временному континууму – точно так же, как любой другой живой человек. А ведь сказочник живет «здесь и сейчас». Как и фэнтезист. И реалии того, что за окном, так
или иначе, отражаются в написанном. Жизнь невозможно насовсем изгнать из текста. Точнее, возможно, конечно, но это попутно убьет и текст. Разумеется, не обязательно цитировать в романе вывески и новостные заголовки, но не получается напрочь отрешиться от того, что волнует здесь и сейчас, от своего, кровного. Даже выстраивая хрустальную башню и прилаживая на крышу хрустальное дальнобойное орудие – ты отчетливо знаешь, по какому врагу, в случае, чего пальнешь хрустальным ядром.Впервые я задумалась о том, что сказочники – живые люди, очень давно. Я прочитала в папиной газете о том, что умер «большой друг советской детворы», итальянский писатель Джанни Родари.
Вот это был, доложу я вам, шок!
Родари, автор «Чиполлино», естественно, представлялся существом высшим (сказочник), вечным, надвременным. Он не мог умереть, потому что он, в общем, и не воспринимался как живой – как живущий в каком-то конкретном временном измерении. Да, он обитал в определенной стране, в Италии (Италия для советского ребенка – недостижима, как Марс; недаром Горький написал «СКАЗКИ об Италии», - сказки, а не повести и не рассказы!). Точно так же, как я знала, что Шарль Перро жил во Франции (еще одна запредельная планета), а Братья Гримм – в несуществующей единой Германии (а не в ГДР, куда еще худо-бедно можно было поехать…)
Иными словами, сказочники все обитали на других планетах – раз, и вне времени – два.
Поэтому не имело большого значения, в кринолины ли одеты их героини, в баварский национальный костюм, звериные шкуры или луковую шелуху. Все это было равноудалено от моего детского быта и воспринималось одинаково экзотически.
И вдруг оказывается, что я жила на одной планете и в одно и то же время с Джанни Родари! О нем знают советские газеты, которые читает папа! Мы с автором «Чиполлино» - современники! Более того, он тоже знал о моем существовании, ведь он был большим другом советских детей.
Словом, я испытала потрясение, после которого мир уже никогда не был прежним.
Итак, сказочник – человек своего времени и своей страны. И какие бы абстракции он ни придумывал, ему не сбросить эту «медвежью шкуру» до конца. Он останется энциклопедически ученым фольклористом или коммунистом, богачом или бедняком, датчанином или французом.
Скажете – это очевидно? А вот и нет. Сказочники сами себя так поставили, что их творения делают вид, будто они оторваны от повседневности и обитают в некоем условном континууме. Недаром популярны «балы сказок», на которых Красная Шапочка может встретиться с Синей Бородой, а Стойкий Оловянный Солдатик – с Левшой. Подобный прием используется не только на детских утренниках, где ребятам предлагается весело узнавать любимых героев и следить за их новыми приключениями в феерическом миксе. Например, в одной из лучших детских книг, «Орден Желтого Дятла» бразильского писателя Монтейру Лобату на бал к главным героям приезжают самые разные сказочные герои – сказка в сказке – и ничего, жанр это позволяет и книга такой наплыв запросто выдерживает.
Интересно еще отметить, что в творчестве Антуана де Сент-Экзюпери присутствует некая конкретность сказочной абстракции, материальная точность в сочетании со сказочной ориентированностью на вечное. Когда человек одновременно летает на конкретном самолете над конкретной пустыней – и вместе с тем свободно выходит в параллельное пространство сказки.
У меня любимая вещь - «Планета людей». Но и там, при всем ее «реализме», - ощущение выхода за пределы этого мира. Только в «реалистических» вещах Антуана де Сент-Экзюпери за пределы привычного мира выходят лишь избранные, а в «Маленьком принце» эти ворота раскрываются для всех.
Дух удушения, или Стакан сметаны
03:00 / 11.03.2017
Каждый человек принадлежит своей эпохе. Или, как выразился вождь пролетариата, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». В детстве я посмеивалась над этой фразой как над чересчур очевидной.
В принципе, писатель в этом отношении не отличается от людей всех остальных профессий: эпоха-то одна на всех. Поэтому многие писатели так и остаются в своей эпохе, кто памятником ей, кто покосившимся надгробием, а кто и безымянной могилой. Немногие становятся общечеловеческим достоянием, но и здесь вопрос в том, насколько товарищ поддается адаптации. Это как бы и не от него зависит. Некоторые не востребованы одной эпохой и остро востребованы другой, некоторые – писатели на все времена. Вот Шекспира вообще невозможно испортить, любая, самая бредовая постановка или экранизация ничего ему не может сделать плохого. Шекспир абсолютно универсален уже несколько эпох подряд.