Записки оперного певца

В концерте Пирогова я услышал и самого Медведева. Ему было уже за пятьдесят. Былая красота отнюдь не совсем покинула его. Лицо уже морщинилось, но красок не потеряло. Черные глаза лучились умом, добротой и еле-еле уловимой иронией. Фигура, хотя и основательно потучневшая, хранила чудесные линии. Но больше всего Михаил Ефимович сохранял тот самый шарм, который делал его любимцем публики, друзей, знакомых, товарищей по сцене.

Голос его, однако, опередил его возраст, дыхание было затрудненным. Больше четверти века выступлений в самом трудном оперном репертуаре драматического тенора (Нерон, Иоанн Лейденский, Тангейзер), беспощадная и безоглядная трата сил «на пожаре» (как он и Шаляпин называли иногда спектакль) и в какой-то мере излишества в частной жизни не сломили этого могучего организма, но надломили некогда поразительный, как говорили, по

<Стр. 99>

красоте, тембровому богатству и эмоциональной насыщенности голос.

И — странное дело: по мощи, по густоте звука, по напору звуковой волны этот голос и теперь был полон силы и эмоции. Но он неприятно тремолировал, а на верхах звучал крайне напряженно. Выше сольинтонация была нечиста. Как утверждали его бывшие поклонники, явившиеся в солидном количестве пережить какие-то приятные воспоминания своей молодости, зажатость гортани давала себя знать теперь гораздо больше, чем раньше.

И Медведев — чистокровный оперный артист, незадолго до того лучший в России Герман и Отелло,—этот Медведев пробавлялся в концерте одними романсами. Он пел Чайковского и Шуберта, Аренского и Массне.

Правда, исполняя «Корольки» с настоящим драматическим подъемом и волнением, он производил немалое впечатление на аудиторию. Правда, такое проникновенное исполнение шубертовского «Шарманщика» и особенно детской песни «Был у Христа-младенца сад» Чайковского мне и впоследствии очень редко приходилось слышать. Но все же тогда я был молод и прежде всего исходил из впечатления от голоса. А при том состоянии, в котором находился голос Медведева, я усомнился, «правильно» ли он поет. Если правильно, почему звук качается? Если правильно, почему Медведев так рано потерял голос?

Но пение Григория Пирогова — ученика Медведева — мне понравилось, и вопрос об учении у Медведева был решен без особых колебаний. Познакомил нас концертмейстер оперы Р. М. Рубинштейн, лучший в те годы киевский аккомпаниатор.

После первых же фраз, спетых мной на пробе, Медведев отверг какие бы то ни было сомнения в том, что у меня не баритон, и через два дня мы начали заниматься по два раза в день: в девять утра натощак и в семь часов вечера, когда я кончал службу. Занятиям натощак Медведев придавал значение не в связи с пустотой желудка, а, как он говорил, «с чистотой мыслей». Раскрывать рот в его отсутствие мне было категорически запрещено.

Тут необходимо отметить одну особенность того времени: ни радио, ни легкого доступа в театры не было, и тем не менее люди, которые шли учиться пению, в той или иной мере уже имели какое-то представление о пении вообще, о хорошем пении в частности. Человек, имевший голос,

<Стр. 100>

вольно или невольно начинал дышать певческой атмосферой, и слух его автоматически привыкал к более или менее культивированному звуку. Потому что, заинтересованный своей грядущей судьбой, как это ни было трудно, он обязательно посещал оперу и концерты. Конечно, далеко не все в этих спектаклях и концертах было благополучно, но здоровая эмиссия звука еще превалировала над плохой или неорганизованной. Так же как мы с детства привыкаем к фонетике языка, на котором с нами говорят, молодежь того времени привыкала к царившей в «слуховой атмосфере» физиологически правильной эмиссии звука. Это было причиной того, что мало-мальски хорошие голоса были к началу занятий «от природы» на две трети правильно поставлены, а их обладатели слухово подготовлены к восприятию советов своих учителей — по существу, к совершенствованию своих природных даров.

Это обстоятельство таило в себе большую опасность: люди достигали солидных успехов — в год или в два — и уходили на сцену, не закрепив своих легко достигнутых позиций. Нетрудно догадаться, что в большинстве случаев они скоро эти позиции и теряли: одно дело подражательным путем быстро схватить ряд приемов и совсем другое — их усвоить надолго. Я сознательно говорю надолго, а не навечно, потому что с возрастом в конституции человеческого организма происходят изменения, и певец, осознавший свою вокальную потенцию в целом, умеет или должен уметь с годами вносить в свою эмиссию звука соответствующие поправки. Не подлежит сомнению, что В. И. Касторский и П. З. Андреев, Наварини и Аримонди и другие артисты, хорошо певшие до старости, именно так и поступали.

«Слухово подготовленным» пришел, по-видимому, и я на первый урок.

Три месяца спустя мы с Медведевым стали заниматься раз в день, а по истечении еще трех месяцев — четыре раза в неделю. Урок длился от сорока до пятидесяти минут минимум. Так как сам Медведев во время занятий не был очень разговорчив, а ученикам вперемежку с пением разговаривать не рекомендовал, то мы почти все время пели. Так усердно и помногу занимался он почти со всеми учениками, хотя плату получал за два раза в неделю. Многих он обучал вовсе бесплатно, кое-кого и содержал.

Метод обучения был довольно простой. Три-пять минут

<Стр. 101>

мы пели звуки на разные гласные в пределах квинты, начиная с до и двигаясь по полутонам вверх. Еще несколько минут мы пели то же самое, называя ноты их названиями ( до-ре-ми-фа-соль, ре-ми-фа-солъ-ляи т. д.)» а с шестого-седьмого урока Медведев многим уже давал вокализы и легкие произведения. Выбирал он для начала только то, что было абсолютно незнакомо певцу, чтобы для него все было ново. Выучивали мы с голоса или под подыгрывание аккомпаниатора, так как, повторяю, петь в свое отсутствие Медведев первое время не позволял, особенно тем, кто не читал нот с листа.

Терминология, которой он пользовался, была до чрезвычайности проста. Указания состояли из коротких фраз: «Поглубже вдохните, держите дыхание, выдыхайте ровно, без толчков... Чуть-чуть опустите голову, чтобы кадык не задирался... Стойте прямо, не надо горбиться... Не кривите рот... Заложите руки назад, свободно, без напряжения, вот так...» Ни о каких ощущениях в щеках или пятках, ни о чувствовании звука спиной он никогда не говорил. Если не ладилось, он вскакивал и так энергично и убедительно пропевал затруднительное место, что мы не могли не заразиться его энергией. Именно энергия была главной особенностью его пения.

Много и с успехом певший в ленинградских академических театрах тенор С. В. Балашов недавно восторженно рассказывал мне, как, случайно посетив однажды класс Медведева, он на всю жизнь сохранил благодарное воспоминание об этой способности Медведева будить певческую душу своих учеников, создавать такое эмоционально приподнятое внутреннее состояние, что многие технические приемы усваивались сами собой.

Для того чтобы проверить, не напала ли на ученика вялость, Медведев давал петь вещи с очень близкими интервалами, внимательно вслушиваясь, не падает ли энергия звукоизвлечения, а с . ней и высотность звука при подъемах и особенно при спусках на полтона или тон. Одной ученице он относительно рано дал выучить «Серенаду» Шуберта и при этом, подчеркнуто выпевая триоли, пояснил:

— Вот видите, для вас полезно... Как будто те же фигуры, но они то повышаются, то понижаются. Между тем вы два раза с разных высот возвращаетесь к ноте ре, затем после такой же фигуры будет фаи дальше ми. Кроме

<Стр. 102>

того, вы на тех же нотах поете каждый раз другие слова, а страницу заканчиваете почти точным повторением одной фразы, но на сексту выше. Нужно одинаково энергично выпевать все ноты без исключения, нигде нельзя мазать. Этого уже будет достаточно, чтобы серенада хорошо звучала и чтобы вы после ляхорошо брали си-бемолъ. Если бы у вас был голос покрепче, я бы вам дал арию Гориславы, там есть примерно такие же фигуры, но там трудные октавы; вам рано.