Записки партизана. Стихи
Шрифт:
24 июля 1839 года прах Г1. И. Багратиона был погребен в ограде памятника героям Бородина, сооруженного на Курганной высоте. Замысел Дениса Давыдова осуществился. В 27-ю годовщину Бородинской битвы более ста тысяч воинов всех родов войск церемониальным маршем прошли мимо могилы П. И. Багратиона, салютуя героям, павшим в боях за Родину.
Письма Дениса Давыдова 1837—1838 годов к сыновьям Василию и Николаю, учившимся в Петербурге, содержат мысли, выходящие за рамки обычных родительских наставлений, и представляют собою своего рода моральный кодекс, принципиальные основы .воспитания молодого поколения, не утратившие своего значения и для нашего времени. В них раздумья, наблюдения и обобщенный личный жизненный опыт. На их основе определяются моральные ценности и подвергается
В своих письмах к старшему сыну Василию Денис Давыдов убеждал его в необходимости получения солидного военного образования, без которого нельзя служить с достоинством и по-настоящему, то есть с пользой. Василий Давыдов впоследствии вспоминал: «Отец мой, имея всегда желание сделать из меня ученого офицера и, прельстившись программою преподавания в корпусе путей сообщения, находившегося тогда в апогее славы, приготовлял меня к поступлению в означенный корпус, я на экзаменах срезался. Неудача моя обратила меня на другую дорогу, хотя столь же ученую, но Не столь специальную— в лейбгвардии конную артиллерию» '.
26 сентября 1837 года Давыдов писал в Петербург Василию, который готовился тогда к поступлению в артиллерийское училище: «Мой век уже прошел; мне приходится считать жизнь не годами, а месяцами. Твой век долог... Вспомни, что ты старший в семействе и что после нас ты будешь главой семейства, так и приготовляй себя».
Когда же Василий вопреки воле отца решил стать юнкером гвардейской конной артиллерии, прельстившись красивым военным мундиром, Денис Давыдов не одобрил такого решения сына, но не употребил родительской власти.
26 ноября 1837 г.
Поздравляю тебя, милый мой Вася, с прошедшим днем твоего рождения. Ты уже теперь получил подарок наш: позволение вступить в юнкера гвардейской пешей артиллерии. Этот подарок мы сделали скрепя сердце и потому он должен быть для тебя не вполне приятен. Но что делать? Принимай его как он есть; переделать его не могу и сверх того дело уже сделано.
Теперь пришло время тебе подумать о будущности. Шестнадцать лет есть истинное время для размышления о ней. Употребляй на это ежедневно по получасу, вставая ото сна, и по получасу, отходя ко сну, перед молитвой. Поутру определяй, что тебе делать в течение
Дня, а вечером дай отчет самому себе, что ты сделал, и если что было не так, то заметь, чтобы извлечь все то, в чем совесть упрекнет тебя. Повторяю тебе, вот истинный момент определить себе неколебимые правила чести и от привычки ежедневно соблюдать их сродниться с ними в три или четыре года, а там все пойдет само собою. Почва, на которой ты теперь будешь прокладывать путь, еще нова и чиста; поздно будет, как ее загадят страсти почти всегда.
26 ноября 1837 г. Верхняя Маза
Я был молод, как ты, но пламеннее тебя вдвое, что я говорю вдвое? Во сто раз: во мне играли страсти более чем в других моих товарищах. Сверх того я имел несчастие жить часто и долго с людьми развратными, увлекавшими меня к разврату, к коему вместе с ними увлекали меня и страсти мои, но я прошел чист и неприкосновенен смрадом и грязью, сквозь этот проток смрада и грязи. Как я это сумел? С 16 лет моего возраста, именно с 16 лет (ибо я на 17-м году вступил в службу) я сделал сам себе правила, как вести себя во всю жизнь мою, и, держась за них, как утопающий за канат спасения, никогда не торгуясь с совестью, не усыплял ее пустыми рассуждениями и в мыслях и в душе моей всегда хранил отца моего — добродетельнейшего человека в мире, я хранил его даже и после смерти его и сам себе говаривал, как иногда увлекаем был соблазном: «что батюшка сказал бы, что бы почувствовал, если б я это сделал при жизни его?» И все дурные помышления мои мигом улетали, и ничто уже не могло совратить меня с пути, мною избранного. Конечно, все это мне ни к чему не послужило по службе, но дурное поведение еще менее послужило бы мне в этом деле. В течение почти сорокалетнего, довольно блистательнейшего военного поприща я был сто раз обойден, часто забыт, иногда притесняем
и даже гоним — но это не мое уже дело, это было дело Судьбы; мое дело было служить ревностно, не глядеть по сторонам, чтобы не сравнивать судьбу мою с другими и следовать правилу: fais ce que tu dois et advienne ce que pourra '. И от того не более ли я приобрел счастье в итоге моей службы, чем те, которые обошли меня? На мой удел пала прекрасная репутация, на обошедших меня — чины и ленты; одно другого лучше; я с ними не поменяюсь. Вот тебе пример живой, а не письменный, имей его как попутную звезду перед собой и будешь счастлив, если не наградою людей, то наградою своей совести, что в миллион раз сладостнее и восхитительнее — с ней легче живется и дышится, чем в чинах и лентах с порочной душою и с гадкими делами.В другом письме без даты Денис Васильевич пишет:
Скажу тебе, что я против желания моего и скрепя сердце позволяю тебе вступать в юнкера гвардейской артиллерии, но в юнкера пешей, а не конной гвардейской артиллерии; не забудь это... Меня беспокоит теперь бесхарактерность твоя, и когда? Когда тебе уже 16 лет от роду! С самой нежной молодости твоей я не переставал говорить и толковать тебе, что мундир, как бы ни был красив, и чин, как бы ни был высок, не дают познаний, необходимых для военного человека. Недолго наплавает корабль без балласта! А как балласт для корабля, так и характер для человека... Тебе пора уже подумать о серьезном, не все думать о рейтузах и мундирных отворотах, что истинно смешно и жалко.
1 Поступай таким образом, как ты должен поступать, и будь
что будет.
Конец 1837 г.
Вася, повторяю тебе: не гляди на других, а гляди на самого себя и управляй парусами и рулем своего собственного корабля, не заботясь о тех, которые в одной с тобой эскадре. Пустая молодость всегда падка к пустым весельям и наслаждениям; честолюбивая, с высокими чувствами, молодость любит серьезные занятия,— не для того, чтобы они были привлекательнее тех, которые более сродни с молодостию, а для того, чтобы серьезные занятия богаты следствиями в будущности и обещают гораздо более и высшего разряда удовольствия, чем рысканья в молодости по театрам и бог знает где!
Я боюсь, что все мои слова я пускаю по ветру! Боюсь за тебя,— воля твоя, а мне кажется, что ты теперь ветрен и нерадив к ученью, и в будущности будешь пустым человеком.
Второму сыну, Николаю, который учился в то время в Петербурге, Денис Васильевич писал в конце 1838 года:
Очень рад, милый мой Николенька, что ты получил
12 баллов за прилежание, теперь жду 12 баллов за поведение. Надо, чтобы одно от другого не отставало и шло рядом. Как неуч с хорошим поведением, так и ученый дурного поведения — не полные люди и мало к чему могут годиться. Смотри же, старайся, чтоб эти два качества шли рядом и радуй нас ими, как теперь.
Заботясь о правильном воспитании сыновей, Денис Васильевич в письмах просит свою сестру Александру Васильевну Бегичеву, жившую с мужем в Петербурге, по возможности следить за тем, чтобы ее племянники не заводили никакого знакомства с легкомысленными молодыми людьми — «ни с какими и ни под каким видом» — и не читали бы «безнравственных книг». «Безнравственные книги,— утверждает он,— не менее развращают безнравственных обществ. Других книг им (сыновьям) читать не надо, как исторические и вояжи; не брать m'emoires ', где часто бог знает что городят... Человек без нравственности чем более учен, тем более он язва и для себя и для общества».
Когда же Николай, прельщенный блеском офицерского мундира, задумал оставить Училище правоведения и по примеру старшего брата стать военным, Денис Васильевич спешит объяснить ему:
Не платье и не род службы производят твердость характера и делают человеком, а природа и собственная воля. Много я знаю дряни, плакс и трусов в военных мундирах и даже в георгиевских крестах, и много знаю во фраках и в штатской службе людей отличных по твердости их, духу и неустрашимости.
Кандидат исторических наук М. ПОПОВ