Записки переводчицы, или Петербургская фантазия

— Я всегда подозревал, что у тебя заниженная самооценка, несмотря на внешнюю успешность. Но чтобы настолько... Милая нюй-куй, мы никогда не были любовниками, хотя я ей очень нравился.

— Я тебе не верю!

— Это твои проблемы. В утешение скажу, что ты единственная женщина, с которой мне интересно и по которой я скучаю. Единственная! Ты услышала меня?

Он был обворожительным, мужественным и спокойным; не только Валентина, любая женщина мечтала бы о нем! На минуту я почувствовала себя на вершине блаженства. А как я сейчас выгляжу? И тут увидела свое отражение в стеклянной крышке стола. Нет-нет, это злобное, красное и растрепанное существо вовсе не я! Не нужно злиться. Не нужно волноваться. Чтобы отвлечь Василиуса, быстро спросила:

— А где ты нашел эту леди Рубенс?

— Мы музицировали, играли Шопена в четыре руки на берегу канала. Не веришь?

— Нет...

— Напрасно — я редко вру. Впрочем, ты права, есть маленькая неточность: я не играл — я, как всегда, дрался.

— Не складывается у тебя с музыкальными инструментами.

— Не говори. — Василиус в притворном расстройстве поднял к потолку глаза, призывая высшие силы, и решительно выдохнул. — Карма! Карма у меня, видно, такая антимузыкальная... Итак, слушай! Около парадного стоял настоящий «Бехштейн». Видимо, кто-то переезжал. Мимо шла прекрасная девушка с русой шевелюрой...

— Шевелюрой?

— Да, она побрилась после, у нее что-то в жизни не ладилось, но это было потом. А тогда роскошные были волосы, и девушка открыла крышку пианино и стала играть, причем очень неплохо! Я заслушался. Канал, набережная, Шопен и красавица... Тут прибежали какие-то люди (наверное, хозяева), закричали, что бомжи ломают инструмент, и набросились на нас. Пришлось дать сдачи, взять ее за руку и убежать.

Я представила себе эту картину ярко, как в кино, и покачала головой.

— Куда ты смотришь, Анна? — Он встал, выключил свет и невесело пошутил: — Я все сказал! Очная ставка с Валентиной закончена.

Я невольно оглянулась.

— Не беспокойся, она уже ушла... Шучу.

Василиус прошелся по белому ковру и долго смотрел в свое волшебное окно.

— Аня, сегодня какая-то ночь бесконечная, все длится и длится. Я думал, светает, а луна на месте и даже ярче горит... Подойди сюда.

Я встала и осторожно вошла в эркер: за мощным плечом Василиуса это было совсем не страшно, наоборот, мы крыло в крыло парили над лунным морем.

— Ты удивительная женщина, Анна, в тебе есть некий магнетизм. Ты веришь, что, если сильно повезет, можно встретить человека, с которым захочется вместе жить и умереть?

— Не знаю я...

Мне вспомнился Игорь: это было, казалось, тысячу лет назад. Но ведь было же! А боги и вправду жаждут — дают и отнимают, и кто-то обязательно остается один.

— Нет, правда, так бывает! Только очень редко. Послушай старого циника...

Неожиданно он обнял меня и повернул к себе.

— Ты ведь не красавица, Аня, но черты лица изящные, как у дам в старинных манускриптах. А про твои глаза вообще молчу — просто лесная русалка. Заворожишь — и любой мужик с радостью в омут нырнет! И душа у тебя странная, необычная: мимо не пройдешь — остановишься. Ты притягиваешь как магнитом...

И вдруг он замер. Я тоже замерла.

— Вспомнил! Вспомнил, на кого ты похожа — на одну польскую артистку. Я в Варшаве сериал видел, она там панну Мнишек изображала.

— Да? Всего лишь на артистку? — выдохнула я.

Вот как, оказывается, работает информационное поле, с ума можно сойти...

— А почему не на ясновельможную панну?

— Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая нюй-куй. Ты что, королевского роду? — растерялся Василиус. — По-моему, это небольшая наглость, а? Кольцо еще не есть доказательство родства.

— Есть портреты!

— Извини! Никто из нас живой ее не видел, так что сравнивать сложно.

Я испугалась, что он читает мои мысли, и перешла в наступление:

— А зачем ты вообще притворялся бомжом? Синдром Гаруна ар-Рашида? Зачем ты жил на кладбище? Это же ненормально!

— Вот! — Василиус поднял палец и таинственно сказал: — Мы дошли до главного — до моего проекта. Он завершен, и ты в нем звезда. Или моя муза — это как угодно. Только постарайся спокойно выслушать и не орать.

— К-какой еще проект?

— Условное название — «Адище города», посвящен бездомным и одиноким.

— А почему я... часть проекта?

— Ты его жемчужина! С тобой все удалось: я изваял тебя, как Пигмалион Галатею. Разве ты не заметила, что прошла через превращения? Помнишь, какой ты была, когда мы встретились? Маленький хромой воробушек прыгал вдоль ограды. Я хотел броситься вдогонку, когда ты умчалась, но побоялся довести до инфаркта. А теперь? Теперь ты почти волшебница! А ты меня за кого приняла? За привидение?

Последний вопрос Василиус задал с детской непосредственностью. Он сиял и явно был в восторге от проведенной акции.

— За кладбищенского Санта-Клауса.

— ?!

— Извини, я пойду. Я не думала, что надо мной ставят эксперименты. Все гораздо проще казалось: ты в меня влюбился... Как жаль, что я была лишь жертвой науки!

— Таки влюбился! Но потом...

— Отлично, значит, все-таки факт нежной страсти был... Что-то мне не хочется здесь оставаться: ты, оказывается, наблюдал за мной через увеличительное стекло. Всего хорошего!

Резко откинув одеяло и выпутавшись из пылающего «заката», я случайно взглянула на стену: там отплясывал черный цыганский заяц. Я вскрикнула и упала.

Когда очнулась, Василиус стоял на коленях перед креслом с пузырьком нашатыря.

— Чего тебе, мать, привиделось?

— Черный заяц — он от меня не отстает.

— Откуда здесь зайцы?.. Да это тень от одеяла: угол задрался — вот тебе и заяц.

— Нет, это старая цыганская история!

— Цыганская? Интересно! Расскажешь?

— Ни за что! Ты поместишь мою историю в какой-нибудь проект.

— Изволь, Анна! Например: «Психические расстройства одиноких женщин среднего возраста»... Нет, лучше так: «Причины женского одиночества и психологическая характеристика».

— Что?!

— Успокойся, это было за тысячу лет до появления тебя в моей жизни: всего лишь название студенческого диплома.

— Боже, ты даже не понимаешь, какой ты подлец!

— Анна, прекрати! Просто я люблю свою работу...

Я из-под ресниц снова посмотрела на стену: она была белой как снег. Он прав! Скорее всего, привиделось: отброшенное одеяло неудачно спроецировало тень... А ноги не шли, ноги были ватными, и оставалось только заплакать от отчаяния.