Записки переводчицы, или Петербургская фантазия
Шрифт:
— Так, мне все ясно! — Василий мягко, но решительно сгреб меня в охапку: — Ты остаешься здесь до завтра.
— Это еще зачем?
— Затем, чтобы обдумать в деталях поведение психолога-извращенца. Утром расскажешь. Сейчас я отнесу тебя в кабинет, заставленный пыльными книгами и антикварной дрянью. Мне кажется, что комната твоей мечты должна выглядеть именно так.
— По крайней мере, я отдохну от этого стеклянного сугроба.
— Отлично! Ты уже начала соглашаться со мной.
Через пять минут я лежала на черном диване с кожаными кнопочками и дубовыми подлокотниками. Вокруг
— Я что, в XIX веке?
— В начале двадцатого. До революции еще лет пять.
— Ты действительно волшебник?
— Нет, заурядный бродяга во времени...
Он упал в кресло, которое для солидности громко выдохнуло: пыф-ф!
— Знаешь, твоя борода сюда очень вписывается.
— Не фантазируй, Анна! Просто я обожаю контрасты и... я очень богатый человек, который может себе кое-что позволить. Говорят, что деньги — это потенция мужчины.
— Что ты себе позволяешь?!
— Хорошо, извини! Потенциал. Я забыл, что ты синий чулок. Ладно, не злись. Смотри, что у меня есть.
Рядом с креслом стоял столик, украшенный бронзовым орлом. Мне показалось, что когда-то птица держала в клюве лампу, но сейчас там висела связка ключей.
— Зачем столько ключей? Неужели все комнаты запираешь?
— Какие комнаты, Анечка? Это ключи от прошлого! Я храню ключи от своих старых квартир, мастерских и тех мест, где был счастлив когда-то. Всего этого уже давно не существует в природе, но вдруг повезет и я все-таки стану путешественником во времени? А как войти в прошлое без ключей? Как отпереть дорогие двери?
— А от монастырской гостиницы есть ключ?
— Вот он.
Я кивнула — это было чудесно! У Василиуса заблестели глаза, как у мальчишки.
— Знал, что ты меня поймешь! Я тебе покажу много забавных штук. Например, у меня есть коллекция старинной оптики — лучшая в Питере. Это интересно?.. Вот смотри, какой образчик. — Он снял с полки и протянул изящный театральный бинокль: — Это самый безобидный.
Бесспорно, вещица была достойная — я бы пошла в театр только для того, чтобы на глазах у всех достать такую штучку из сумочки!
— Красиво! Это позапрошлый век, да?
— Начало двадцатого.
Я поднесла бинокль к глазам — соседняя стенка пододвинулась почти вплотную.
— И линзы прекрасные!
Но тут раритет выскользнул из рук, потому что мне почудилось: с той стороны через окуляры кто-то тоже внимательно рассматривает меня — глаза в глаза.
— Ой!
Василиус ловко поймал на лету выпавший бинокль:
— Осторожнее, Аня! Вещь дорогая... Ничего страшного: время — многомерная величина, с той стороны тоже смотрят.
— Значит, можно увидеть в бинокль живого гиппокампа?
Он тяжело вздохнул:
— Можно увидеть все что угодно. Зачем ты без разрешения лазала на чердак? Надеюсь, не заглянула ему в глаза? Это к несчастью.
— Мы случайно встретились глазами, — сказала я виновато. — Где ты взял этот бинокль?
В комнате стало тихо. Василиус молча постукивал пальцами по столу.
— Мне его подарила Валентина. Только не нужно так смотреть!
— Но мне страшно! — истерически крикнула я и закрыла лицо
руками.— Хорошо! — одобрил Василиус. — Мне нравится этот жест! Выглядит по-королевски — капризно и изящно. Сейчас попробуй отыщи пугливую даму! Жаль, кокетства маловато: ум забивает. Не нужно ничего бояться, куколка, я рядом.
— Это возмутительно! Да как ты смеешь? — Я аж пристукнула кулачком. — Не желаю, чтобы меня обсуждали! Либо принимай какая есть, либо...
— Тише, тише, моя прекрасная панна!
Я растерянно посмотрела на него снизу вверх: коричневые круги вокруг глаз Василиуса впечатляли. Он моментально понял мой взгляд.
— Предлагаешь взять тайм-аут? Что же, это правильное решение, милая нюй-куй. Защитник должен быть в форме, да? Оставить тебе пса для уюта?
— Не нужно, он меня не любит.
Треха презрительно зевнул, словно говоря: «Не надейся, что буду спорить. Да, не люблю и ревную к хозяину».
Напоследок Василиус не удержался и сказал:
— Я рад, что ты меня выслушала, и спасибо, что не утешала.
— А утешать — пустое: мертвые не оживают.
— Да, к сожалению. Все бы отдал за стакан живой воды, веришь?
— И я бы отдала.
Мы помолчали. Василиус пребывал в задумчивости и вдруг усмехнулся и подкрутил усы.
— Ай, какие глаза у панны — как два ясных озера... Интересно, какой я в этих лучистых глазах?
Я приложила палец к губам: силы были на исходе.
— Это останется моей тайной. По крайней мере, сегодня...
— Тогда спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Василиус!
Я долго лежала, покусывая губы и уставившись в потолок: не было сна. Моя повесть, выпущенная на свободу из темного шкафа, тихо и незаметно поглощала мою жизнь, наполняя ее другим смыслом. Я снова превратилась в сказочницу! Зачем я так долго читала чужие книжки и перестала мечтать? Нет, я больше не могу и не хочу странствовать по чужим мирам!
Теперь освобожденное воображение лавиной мчалось вперед, уничтожая на своем пути здравый смысл. Сказочная нереальность захватывала мое бытие шаг за шагом, как морской прилив: Лунный замок, волшебник и странный рыжий пес — современный Анубис. Интересно, что будет дальше?
Ах как ты разбушевалась, старушка нюй-куй! Веди себя приличнее. А приличнее не получается, потому что, увы, впервые за много лет я почувствовала, что жизнь прекрасна! И это уже никому не отдам, потому что я влюбилась. Забавно, но факт: пролог нашей истории был страшноват, остается надеяться на счастливый финал... Впрочем, даже не слишком счастливый финал меня устроит, потому что я не хочу без него жить! Теперь только с ним, только вместе, иначе все теряет смысл...
И здравомыслие покинуло меня — ушло, так сказать, не прощаясь. Хотя ведь никто не заглянет в мою голову, никто ничего не узнает — так за что же краснеть? И я, наслаждаясь свободой, изобретала новые и новые версии. Мысли бежали одна за другой, как кадры в сумасшедшем кино. Вот мы с Василиусом идем по маленькому заснеженному городку. В окнах горят красные свечи, блестки снега на черепичных крышах, а на старой площади стоит высоченная рождественская елка и отражается в черной реке, которая плавно огибает ночной город...