Записки прижизненно реабилитированного

Иголкин узнал об этом через много лет. Он встретил Владлена Псрешибиноса в поликлинике для научных работников на диспансеризации. Василий был одет в хороший костюм, гладко выбрит и при галстуке. Словом, выглядел более чем прилично. Комсомольский вожак с изумлением смотрел на своего блудного подопечного. В глазах его было написано: «И преуспевающий вид, и престижная поликлиника… Как же так?»

Наконец он строго спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Василий находился в хорошем настроении и, зная, что Владлен — круглый дурак, кратко ответил:

— Диспансеризируюсь.

— Что это значит? Проходишь диспансеризацию? — не сразу понял Владлен. — Но для этого надо занимать высокое положение и быть записанным в диспансерное отделение.

— Руководство ввиду моей особой ценности для государства уделяет повышенное внимание состоянию моего здоровья. Здесь я записан давно.

Василий достал из-под полы пиджака историю болезни на форме диспансерного отделения и показал:

— Вот, смотри!

Истории болезни, хотя это и не полагалось, служащие регистратуры выдавали больным на руки, предупреждая их при этом, что полученное следует прятать от посторонних глаз. Медицинского персонала не хватало, и разносить истории болезней на прием больных по врачебным кабинетам было некому. Ученые мужи, работающие теперь за санитарок, обычно прятали историю болезни не в портфель или дипломат, а под пиджак. Женщинам было труднее.

Владлен знал, что в диспансерное отделение принимают только докторов наук и обладателей более высоких научных званий и степеней, и, не сомневаясь больше в подлинности слов Василия, спросил:

— А где ты работаешь?

— Я доктор кукольных наук, — важно ответил Василий.

Номер прошел. Перешибинос ничего не слышал о Карабасе-Барабасе, а если и слышал, то не знал, что Алексей Толстой остепенил своего героя именно так.

— Значит, ты консультируешь в Театре кукол Образцова? — поинтересовался бывший комсомольский вожак.

— Нет, я работаю в общесоюзном театральном научном центре и руковожу межкукольными международными связями.

— Кто тебе разрешил туда поступить, после того как… — Владлен замялся. — После того как ты побывал там?

— Владлен, ты не знаешь, где я был? — Василий смотрел на бывшего комсомольского лидера с укором. — Неужели ты не понимаешь, что наш советский человек должен быть всегда готов выполнить любое задание партии?

Владлен Перешибинос горячо пожал Василию руку, вручил визитную карточку и сказал:

— Я всегда верил в тебя, Иголкин!

На визитке было написано «Доктор экономических наук, профессор, директор института социалистической торговли Владлен Станиславович Умнов». Настала очередь изумляться Василию:

— Владлен, почему ты теперь Умнов? Зачем ты сменил фамилию?

— Форма должна соответствовать содержанию, — пояснил Перешибинос-Умнов с достоинством.

Стоя перед деканом Филиным, Иголкин не ведал ни о карьере Перешибиноса, ни о судьбе Гительмана, ни о своем последующем пути. Он был во власти прошлого. На Медном Руднике в беспощадных драках, пройдя через лишения, Василий завоевал авторитет и превратился в честного битого фраера. Придурня его не трогала. Теперь на воле бывшему заключенному предстояло опять добиваться своего места под солнцем. Ученик Ивана Ушакова, низведенный лагерем в первобытное состояние, в котором находились его пращуры в человеческой орде, знал лишь одно средство в жизненной борьбе. Это были кулаки, приводимые в движение ожесточением и ненавистью. Василий еще не сознавал, что человек обладает более мощным оружием — волей, выдержкой, словом и разумом. Тем не менее он пустил в ход, хотя и очень неумело, средства из этого арсенала. Бывший студент засветился улыбкой и спросил с предельной вежливостью:

— Нестор Поликарпович, если я правильно понял, то мне отказано в восстановлении?

— Да, — не подозревая недоброе, подтвердил декан.

— Не могу ли узнать причины отказа? — осведомился Василий.

— Мы так решили!

— Если я не ошибся, то вы так решили потому, что полковник Чеченез для вас не указ. Это справедливо. Он только начальник лагеря, вы там не сидели. Полковник действовал на основании статьи I Указа Президиума Верховного Совета СССР об амнистии, подписанного Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Маршал — для всех нас глава государства!

— Что ты этим хочешь сказать? — забеспокоился Филин.

— А только то, что я освобожден на основании государственного акта об амнистии. Судимость снята. Я восстановлен во всех правах, в том числе и в праве продолжать образование. Ваши действия считаю незаконными. Я сейчас же пишу жалобу на имя Клима Ворошилова и перечислю всех вас как лиц, допустивших произвол и противоправные действия.

— Иголкин, не надо задираться! — неожиданно по-простецки сказал Радий Клест. — Пойми, мы здесь ничего не решаем. Иди в Управление высших и средних экономических учебных заведений. Так будет лучше и для тебя, и для нас.

Партийный лидер знал, что своими письмами к Ворошилову Василий ничего не добьется, но понимал и то, что эти письма придут для ответа в институт и создадут лично ему лишние заботы, а может быть, неприятности. Об этом хорошо знал и Иголкин.

— А где находится Управление? — осведомился Василий.

— Мы не справочное бюро, — злобно прошипел молчавший до сих пор заместитель декана.

— Ты что, сука, не знаешь, где начальство засело? — не сдержался Иголкин. — Небось лаповать каждый день ползаешь! Рога поломаю!

Грубость сошла Василию с рук. Институтские придурки не совсем разобрали сказанное, но поняли, что перед ними стоит честный битый фраер. В таких случаях придурне полагалось помалкивать.

5. Полезный совет пособника мировой буржуазии

В коридоре бывший студент столкнулся с бежавшим навстречу настоящим студентом.

— Вася! — радостно, несмотря на полученный синяк, закричал беглец. — Ребята, идите сюда! Это Иголкин!

Василия обступили товарищи из его прежней группы.

— Василий, как хорошо, что ты пришел!

— Вася, ты изменился!

— Иголкин, мы тебя всегда помнили!

— Вася, тебе идет короткая стрижка, ты настоящий ежик! — Это нежно сказала симпатичная девица, которая сокрушалась по поводу его занятий древней историей.

— Василий, что ты собираешься делать? — спросил рассудительный и самый умный из всех Алик Гительман.

— Хочу восстановиться в институте, — уныло ответил бывший студент.

— Просись сразу на третий курс, с правом сдать задолженность за четвертый семестр, — сказал самый умный из всех. — Я тебе дам конспекты лекций и помогу подготовиться к экзаменам. А что с восстановлением в институте?

— Ничего хорошего. Филин и Клест погнали в Управление, но не сказали, где оно находится.

Алик знал про местонахождение Управления все, кроме почтового адреса. Через час Василий с планом, нарисованным товарищем, пробирался от метро «Площадь Дзержинского» по дебрям старого города. Нужное Иголкину учреждение находилось на верхнем этаже многоэтажного дома. Вход был со двора. На парадном и рядом с ним висело с десяток вывесок с названиями различных контор. Разобраться в этой пестроте было не так просто. Василий осилил вывески. Поднявшись по истертым ступеням и дивясь на облезлость стен, он оказался у цели своего путешествия и, примостившись на подоконнике, написал заявление, в котором нетвердым почерком и не без ошибок изложил суть дела и ходатайствовал о восстановлении в институте экономических проблем. Заявление было подготовлено с целью борьбы с бюрократическим произволом. Иголкин столкнулся с ним при освобождении из лагеря.