Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца

Больного звали Василий Т. Поначалу, когда мы с ним знакомились и изучали характеризующие его документы, не могли понять, для чего его к нам прислали. В диагнозе звучал открытый перелом первого пальца правой кисти. В чём же здесь психиатрическое? В служебной характеристике его описывали как настоящего шизофреника (шпион японской контрразведки, майор ФСБ, драка на посту, чеченский боевик, эксгибиционист…). Во время беседы выходило, что все врут и наговаривают на рядового. Наш подопечный, с его слов, не поладил с зампотылом, попытавшись свататься к его дочке, и по указанию последнего написали такие документы.

Таким он и продолжал оставаться все два дня. Чувствовалось, что он чего-то не договаривает. Утром в понедельник на пятиминутке дежурная медсестра только и рассказывала в красках о похождениях Василия. Драки, порча имущества, сексуальная расторможенность, сквернословие, бред, ночные галлюцинации. Интуиция нас не подвела. В течение последующих десяти дней он выпивал максимальные дозы нейролептиков, которые лишь вызывали у него кратковременную сонливость. В состояние наркоза его вводил только оксибутират натрия. Он так и не вышел из надзорной палаты, проведя в ней два месяца. Когда его комиссовали по болезни, то из части никто не приехал, несмотря на наши неоднократные запросы.

Психический статус: сознание ясное, алло— и аутопсихически ориентирован правильно. Активно бредовых идей не высказывает. При напоминании о своих рисунках, схемах, «реформаторских планах» становится оживлённым, разговорчивым, говорит, что от «планов на будущее не отступит». Расстройств восприятия нет. Иногда отмечает болезненные ощущения «в виде воздушного шарика под кожей левой поверхности шеи». Эмоционально неустойчив. Во время беседы легко раздражается, настаивает на выписке из стационара. Просит, чтобы его или отправили служить в Чеченскую Республику, или отвезли домой. Считает, что его перелом пальца уже сросся и ему «нечего здесь больше делать». Во время беседы часто использует неологизмы. Отмечается символизм в речи, как письменной (стихи, схемы, рисунки), так и устной. Часто во время ответов уходит в сторону, акцентируясь на несущественных деталях. Мимика и пантомимика яркая, выразительная, часто не соответствует сказанному. Внимание легко переключаемо, повышенно истощаем. Нарушен устный счёт в уме по Крепелину в десятках и единицах. Не всегда верно истолковывает смысл пословиц и поговорок, часто выражается иносказательно. Ошибается в датах собственной жизни. Рассказывает о себе вымышленные истории: о том, как «служил в милиции», «был контрразведчиком в Японии»… В палате обособлен, в контакт ни с кем не вступает, замечен в мелких кражах. Обижается, что никто не хочет с ним общаться. Назойлив в своих просьбах. Критика к своему состоянию отсутствует. В планах на будущее прослеживается множественность желаний: «Построить Деревенский Диснейлэнд, создать Плисецкую Республику, реформировать Вооружённые Силы…» Подолгу залёживается в постели, на малейшие замечания медперсонала, обращения к нему больных реагирует бурными, кратковременными аффективными реакциями: вступает с больными в драки, разрывает на себе нательное бельё, переворачивает кровать, стол, громко нецензурно выражается. Постоянно срывает асептическую повязку с пальца, прячет бинты под подушку, требует, чтобы его отвели к хирургу, считает, что предыдущий врач был некомпетентен. От приёма назначенных ему медикаментов отказывается, говорит, что у него на них «аллергия».

Купировав продуктивную психотическую симптоматику, мы стали готовить его к отъезду. Из Ростова выехали при плюс десяти, в Москве, где делали пересадку, было минус два, а в Архангельской области минус десять, да ещё с метелью. Летнее обмундирование не спасало от такого мороза, и я ощутил на себе то, что могли чувствовать немцы во время русской зимы. Хорошо, что мама московского друга подарила Васе шерстяной свитер, а у меня был с собой спортивный костюм, которые хоть как-то грели наши тела. От Плесецка добирались двумя автобусами с ночёвкой в какой-то деревне. Поначалу собирались посидеть в деревенском «баре», так как до следующего рейса было часов шесть, но к нам пристали забулдыги с требованиями «выпить с ними», и пришлось искать Васиных знакомых. С третьей попытки он вспомнил номер дома. Заметил, что на окраинах России пьют значительно больше, чем на юге или в центральной части. Затем была дорога в деревню Погост: ухабистая, с лужами и с двумя водными переправами, так как в здешних краях до сих пор нет мостов. В деревне нас встретил его отец и тётка. Никаких вопросов, связанных с его здоровьем, никто не задавал. Все рассказывали, что он и до армии был «маленько того», односельчане не удивлялись преждевременному дембелю.

В просторной избе с печкой накрыли богатый стол: запечённая картошка, сало, домашний хлеб с рыбой в качестве начинки, пироги с ягодами, квашеная капуста с клюквой. Нашлась и большая бутылка мутного спирта. Весть о Васе и его сопровождающем быстро облетела округу. Постепенно стали сходиться дружки, девушки, старшее поколение – человек под сто. Всё это переросло в длительное застолье. Среди гостей оказался и сельский диск-жокей, который пригласил молодёжь на танцы в клуб. Необычно танцевать в полевой форме, да ещё среди одних девчонок. Парни крутили музыку, пили спирт, курили папиросы и выясняли между собой отношения. Потом меня пригласили в баню «по-чёрному» – это когда дым идёт вовнутрь. Стены бани, потолок, пол, лавки оказались сильно закопчены сажей, и мне подумалось, что здесь готовят барбекю из человеческих тел. Уже поздней ночью мы плавали на лодке в лунной темноте по тонкому льду Кен-Озера, которое, по замыслам Васи, должно было в скором времени превратиться в Диснейлэнд.

Поразил уклад жизни, точнее, контраст с ранее виденным: питьевая вода из озера, хлеб с рыбной начинкой, отсутствие денежных средств в обращении, некое подобие натурального хозяйства. Утром я чудом успел на единственный в здешних краях автобус (следующий был через три дня). Попутчиком выступал Васин друг, который вызвался показать мне Плесецк. Экскурсия вышла непродолжительной из-за холода и размеров городка. По окончании он пригласил меня к родичам, которые проживали в деревянной покосившейся многоэтажке. Я так и не понял причину их застолья. То ли встреча гостя, то ли крестины, а может, и всё вместе. Уезжал из Плесецка с двумя ведрами клюквы (для себя и для мамы московского друга).

В Ростове поначалу проживал в общежитии интернатуры, но из-за нарушения распорядка дня меня выселили. Начальник интернатуры, полковник Дудка, во время утреннего обхода территории обнаружил в моей прикроватной тумбочке продукты и написал на меня докладную в часть, мол, я «грубый нарушитель воинской дисциплины». Представляю, как это письмо будет комментировать мой комбат в Чечне.

Переехал к другу-травматологу из медицинского батальона в двухкомнатную квартиру неподалёку от госпиталя. Делим кров на двоих и вместе готовим еду.

Ежемесячно езжу в Ханкалу, так как начальник штаба опасается за меня. Выискал приказ, согласно которому я не могу отсутствовать в части свыше одного месяца. Кроме того, я познакомился со своим преемником, который приехал из Смоленска. Впечатление он на меня не произвёл. Тихий алкоголик. За два дня только и предложений, что выпить за знакомство… Как потом выяснилось – он страдает «алкогольным энурезом».

Сегодня воскресенье, но дыхание работы не оставляет меня. Сколько ни работаю, всегда что-то остаётся. То ли система такая в армии, то ли местная специфика. Но мне нравится, так как сделанное оставляет после себя следы. Сейчас оформляю посмертную экспертизу на молодого лейтенантa, выпрыгнувшего с пятого этажа. Комиссионно нашли у него шизофрению, и его вдова должна получить почти пять тысяч долларов. Также увольняем солдатиков, которым не очень сладко приходилось в армии. Смотришь на худых, побитых, покалеченных юношей, которым и без оружия сложно выживать в этом мире, и ужасаешься происходящему.

25.11.2001 г., Ростов-на-Дону

На выходные съездил в командировку во Владикавказ. В штабе Армии узнал, что документы на переход на новую должность потерялись в кипе бумаг. Пришлось поехать на аэродром Гизель несолоно хлебавши. В Ханкалу летел на боевом вертолёте МИ-24, который как раз выполнял боевое задание. Мне понравилось – на обычном вертолёте таких фигур пилотажа нет. Аттракцион повеселее американских горок.

Переночевал в Ханкале. Продлил командировку. Пытался подписать повторное представление на должность психиатра в военном госпитале. Но командир мне отказал. Сказал, что никуда меня не отпустит, что я целиком его удовлетворяю, так как «всё знаю», и ему не нужен начмед, который пьёт, днём спит и не выходит на службу – это он о смоленском коллеге так отзывался. Все мои доводы о росте, карьере, желании стать военным психиатром остались без внимания. Сходил в дивизионный отдел кадров, где пообещали помочь и составить представление на меня от комдива. Также написал рапорт на продолжение времени пребывания в Чечне ещё на год. Офицера, прослужившего два года, обязаны ротировать на «большую землю». Но возвращаться в Бурятию я не хочу. Здесь интереснее служить, хоть и война. До сих пор вспоминаю, как в Сосновом Бору я ночами за двадцать рублей охранял магазин с пугачом, как брал в долг ребёнку молоко у молочницы в счёт будущей зарплаты, как просил тамошнего бизнесмена устроить меня охранником в офис. Не люблю унижаться. К тому же с первого января обещают повысить так называемые «полевые деньги» почти в два раза, что будет неплохой поддержкой, поэтому пока не буду спешить «убегать» отсюда.

На утреннем бронепоезде приехал на станцию Моздок. Поторговался с таксистами и в результате опоздал на военно-транспортный самолёт до Ростова на считанные минуты. Остался на ночёвку в центральном отеле «Моздок» с удобствами в конце коридора.

Весь вечер мой сосед по комнате пил вместе со мной и рассказывал о службе в Грозном. Потом попросил деньги на водку, привёл своих друзей, а утром я обнаружил в кармане брюк пропажу последних восьмисот рублей. Я не расстроился – ребята рассказывают, что бывает и хуже, например, фицер засыпает, а портье выносит из номера телевізор, и затем на виновника вешают долг. Но в моём номере, кроме двух коек, тумбочек и стула, больше ничего не было. Зато утром повезло с самолётом в Ростов.

Побывал на сборах молодых офицеров-медиков, которые проходили в Аксае (это под Ростовом). Послушал выступление командующего округом генерал-полковника Трошина. Он публично сообщил, что война в Чечне уже давно закончилась, а остались лишь отдельные бандиты, такие же, как в Москве или Ростове. Хотелось задать ему много вопросов, например: «Зачем тогда держать стотысячную группировку в Чечне? Подрываются ли каждый день машины на фугасах в Москве?»

11.01.2002 г., Ханкала