В колпаке-невидимке был Шмыгонь-кромешник,Когда к Явроню вкрался – да прямо в черешник.Возле пасеки – Явронь, при лучшем наряде.«Это кто там бестелый шурует во саде?Слышу топот отважный, а вора – не вижу.Воплотись и открой мне – кого ненавижу!..»«Кто неведомый враг, ты по голосу вызнай:Моему преступленью ты стал укоризной!Ибо – в улье мои ты запрятал провины,А в другом – держишь душу убитой дивчины.И без них во дворце я не счастлив ни часу,Ты отдай их, отдай – злодеянья украсу!..»«Это ты – чужекрад, огудала-хмурила!Не тебя, а меня эта девка любила…И едва углядела меня средь черешен —Ты уже подоспел, на расправу поспешен!Ты убил ее в яре – стократы убивый —И на ней свое имя ты выгрыз – крапивой!Оторвал ты девице и губу, и руку!Я девицу нашел. – Значит, мука – за муку!»И крестом осенил себя свято-пресвято —И зашарил мечом, чтоб найти супостата.Издевается враг: «Позабавимся в прятки!Может,
хочешь присядки, а может – покатки?..Ну а я – не люблю я бесчестную травлю,Потому свой клинок – твоему я подставлю!..»И мечи размахнули в воинственном взмете.Там один был из плоти, другой – не из плоти.И сцепились вплотную – сплелись без разнима.Но из двух – лишь один ратоборствовал зримо.Морок смерти к обоим на цыпочках прядал,Но лишь только один было видно – как падал.И когда уже солнышко робко утрело,Наконец провиднелось то темное дело.Провиднелись два трупа – и рядом два улья —И колпак-невидимка, подглядчик разгулья!..
Смеркун
В можжевеловых тенях дремала враскидку,А из лесу Смеркун – да учуял сновидку.Золотые жуки излупились из грезыИ в косматую грудь залегли, как занозы.И глядел на пустоты – он знал наизусть их —На кусты – на нее – на безбытье в закустьях.И жаднелись в мозгу ядовитые смуты,И подполз – в белизну ее хищно всмехнутый.Смрадным духом уткнулся в ее опояску:«Или смерть – или ласка!..» – И выбрала – ласку!И в далеком во саде, в его семигущах —Были взмахи ладоней, к небытью плывущих.И жалели друг друга – в морщинном заломе;И дождило в саду – и дождило во дреме.И сплетались в молитве, суставы корявя,И хотели из морока вырваться к яви.Но порой тяготились их собственным весом,Если слишком уж бурно ласкалось – под лесом.
Снигробок
Он лазурно глядел, как леса пожелтели,Оттого что глодала их несметь упырья, —И взблеснул золотым – из замирья в замирье —И воснулся в страну полудуш-полутелий.Полюбил на раздолье ту мглу-неберушку,Ту, что навзничь – поет, на коленях – мертвится,А порою – стройнеет, подобно девице,Потерявшей судьбу, как теряют игрушку.«Завязила я душу в сиреневой ветке,Я цветам подарю – лишь сырую дождину…Полюби меня с тем, что усопшие предкиОмрачили мой век – но без этого сгину!»И ответил он ей: «Нам безбытье в подмогу!Ибо чище отрада – в ничейной отраде.И слезинкой своей ты приближена к Богу:Так приди – и рази в обоснившемся саде!» —И – разила в уста, и менялась – обличьем —Недоснулые чары, пугливая сказка;И влюбленно приластился к дымкам девичьим,Где и смерть ворожит, и гадается ласка.И привык он к безмерью, прижился к объятьюЗолотистых темнот и лазурных захмарок —И он умер, послушный тому внебовзятью,Что от траурной ленты досталось в подарок.И, скитаясь в древах, доскитался до гроба.Тени всех отошедших – по-нищему серы —Закопали Снигробка для вечной неверыВо всех ямах огулом и в каждой – особо.Мгла в могилу бросала небесные блестки,И весь мир, уже было содеявшись ложью,Захотел перейти на иные подмостки,В обновленные нети, к другому ничтожью.И хотя был припутан к молочным туманам,Потрясал обессмысленных судеб веригиИ поржавленным снился себе шарабаном,Колесящим в нутре у затрепанной книги.
Корчма
Между небом и пеклом, где в морок неезжийБожий дух норовит заноситься пореже,Есть корчма, в коей призраки умерших пьяницЗатевают пиры и пускаются в танец.Для скупца, что пред смертью глотал аметисты,Здесь ночлежек навечный, не больно клопистый;И вложившего душу в ножовое лезо,Жертвы сами найдут своего живореза;И беспутница с ладанкой наизготовеТут же купленной синью раскрасила брови;И какой-то жирняк принимается охать —Разобрала его замогильная похоть.И грохочет в корчме удалая капелла,Чтобы вся эта нечисть плясала и пела;И такую отжарит запевку-запарку,Что корчма и танцоры несутся насмарку —И орут запивохи в таком заполохе,Что запрыгали в бельмах кровавые блохи.Только баба, что встарь онемела со страху,Пятерых сыновей проводивши на плаху,Хочет в смрадном запечке прожить изначалаТу любовь, что вершилась во тьме сеновала,Вспоминает о детях – о каждом ребенке —И пиликает польку на ржавой гребенке.
Ангел
Этот ангел – зачем он так низко парил?Надышаться хотел свежескошенным сеном?И белелся непятнаной свежестью крыл,И чернел по-невольничьи черным коленом…Он безлюбьем власы опалил домедна,И не наше безумье во взгляде горело;Был собою тот ангел ни муж, ни жена —А одна недосказанность чистого тела…Видно, слишком я верил тому, чего нет,Чересчур столбенел в середине дороги…А в глазах его вспыхнул неведомый свет,Когда тужил крыла и распрастывал ноги.На безгрешных губах еще зябла роса —Но воспенился к небу с единого рыва,И потом разглодали его небеса —И с тех пор в небеса я гляжу боязливо…И когда забредаем в глухие места,Где распластанный месяц изнежил аллею,Я целую уста – но твои ли уста? —И, как прежде, люблю – и внезапно жалею…
Невидимки
Неиссчетно созданий с незримым обличьем:То ли нам – двойники, то ли мы им – двойничим…Они где-то вблизи – в воскресенья и в будни,И нельзя – чтоб тесней, и нельзя – обоюдней…И мы возле друг друга не ищем приюта,Но бывает – закат, и бывает – минута…Кто-то лодку мою привязал неотгрызно,И вода-самосонка – ей гроб и отчизна.И колышется челн – от стократных касаний;А кругом зелено, только зелень в тумане…Зачарованы
лодкой, пловучьем-челночьем, —И уплыть бы хотели, да только невмочь им…Только вмочь им сочиться к смертям недорослым,Да затерпло плечо, да рука – не по веслам.А хочу, чтоб тянули тяжелые тони,Чтоб ладонь их в моей – да осталась ладони…
Горилла
Из чащи леса космач-гориллаНа мир подлунный глаза лупила.Орла дразнила, когда – подранком —Вихляво ползал живым останком.И льва кривляла, когда в берлогуС клыков оскалом ломился к Богу.Глазела в вечность, сумнясь ничтоже,И ей паячьи кроила рожи.Но смерть в салопе пришла к резвунье —И та бледнеет, что перья луньи.Дразнить хотела – да смякло тело,Понять хотела – но не умела.Невесть с чего бы – упасть пришлось ейДа заходиться скулежкой песьей.А та тихонько, как спят в могиле,Впирала ногу во грудь горилле…И бесподобна, невыдразнима,Она смотрела на гибель мима.
Мнимобыльцы
Еще не светало, и в мир не пришли мы,Мы – род Мнимобыльцев, бесчисленный род, —А жил человек, одночасьем живимый,И верил, и верил, что чудо придет.И нас изволшебить из темени вражьейБез нашего плача однажды сумел…А это случилось тогда же – тогда же,Когда бытие потеряло предел.Он грезил в пространстве, и все ему былоДалеким, будящим и вздох, и не вздох.Рыдала во времени слез его сила,Покуда не минул наплаканный Бог.Ни меры, ни времени нам уж не надо,Теперь свершены мы в своем существе;И что нам тот некто, на краешке садаСлучайное слово шептавший листве?Тогда отчего же так пристально снится,Кто нам заповедал триумф без конца?И если друг дружке засмотримся в лица,Мерещится образ – того же лица?
В тучах-желви
В тучах – желви мостятся…Воды с высью – единопрознатцы.Тайну скрыть мудрено им,И цветы повещают о нейС дрожью – замершим травам,Зеленеющим, желтым, коржавым.Солнце пламенным зноемВпилось в брызги разляпых огней.Кони облачной мастиМчат аллеей несбыточных счастий;И загробное – настежь,Лишь бы ужас – да минуть добром,Словно Бог… Но легколь намВ небе – парусом остроугольным?Ты ж, дорога, что ластишь, —Вейся золотом и серебром!Ищет мир – не решится,Что милее – коралл или мглица…Та запутала счеты,Где коралловый счислен захлеб.Недостижность распада…Молви слово. – Я молвил: «Надсада». —А второе. – «Слепоты». —Молви третье! – «Последнее – гроб!»Спят зарытые судьбы!Еще раз небеса обмануть бы…Вейся, морок, и вествуй,Что ушла – та, которой уж нет.На изгаре закатаУмерла как бы чуть виновато…Что сокрылся за лес твойВ нашу подлинность веривший свет.Листья в водном зерцалеВидно так, что чем ближе – тем дале…Взор теряется междуБлизких плесков и дальних небес…Допытайся орешин,Мир недвижимый – свят или грешен?В водах ищет надежду…Вот погиб! – И пропал! – И воскрес!
Утро
Кто на Троицу в поле пойдет за цветами,Он срывает дождя – о таком говорится,Будто это и впрямь, охмелясь небылицей,Дождь нахлынет, заплещется в радостном гаме!Нас уводит межа. Стебельками ладонейТы вживайся в цветок, в это солнце и росы!Вон – под вербами ветер запрятался босый,Вон – замирные тиши в кузнечика звоне!Мы срываем дождя! По такому призваньюХорошенько вздохнуть – и выводятся ноты!Погляди в небеса: облаков почкованьюВторит смена окрасок, совсем без охоты.Мы отсюда видны мирозданьям и высям,Мы вглубляемся в синь, ворожим о перуне.Проходи меж цветов, и замедли, и снись им…Мы срываем дождя! Мы срываем июня!
Вол весноватый
Первый зной по весне, мураву изумрудя,Заслепляет оконца и воду в запруде.Мухи скачут без дела, зато деловито,И любовной попляской жара перевита.Подняв ногу, сверчок не скребнется ни звуком,А цветочное горлышко давится буком —Только вол, от весеннего чада унылый,В чистом поле маячит рогатой могилой!Еле дышит, от шкуры остался истерок,И в слепые глаза ему валится морок…В первый раз пошатнулась земля под копытомИ уходит, уходит! Со всем пережитым!Чтоб жалеть – грузноватый, для спячки – брюхатый,А сморился весной – так зовут Весноватый.А лилась ему в губы молочная пена,А дышал он испариной свежего сена.И губою водицу засасывал чутко,И следил, как бренчала по донцу желудка…И давил на песке золотистые вязиОстриями копыт с коростинками грязи.И негаданно как при рассвета предвестьеЗатевал с окоемом шальное совместье.Он явился – и прожил средь сонных бездоний,И далился в полях, сиротился в загоне…И зрачком, что тоскует, житью не переча,Он гляделся в меня – в полумрак человечий.Верил в Бога, не зная, не видя примеру;От межи до межи он волок свою веру.Не братался он с телом, живущим в недоле:То болело, а сам он резвился на воле.А теперь надорвался, костлявая груда,От весны без отрады, апреля без чуда.Он пугается солнца, смертями влекомый…И целую я лоб, обмутившийся дремой,Твердый, будто булыга, не знавшая ига…Неужели сломится – такая булыга?..И лежит он… И спину он выставил мухам…И лежит, и в безбытье толкается брюхом —И язык отвалился и в судорге сладкойЛижет гибель, что сахарной стала привадкой…Время опорожненное мычется гулко,Яр осою бубнит, как пустая шкатулка.Тишина отстоялась в горячечном поле,А высоко над нею, подобьем мозоли, —Прошлых жизней отлита загинувшей кровью,Тишина, загущенная в тушу воловью.