Роза

Он пурпурные макиБросил в дорожной пыли.Сон я – где были знаки —Вспомнить уже не в силе.Были уста – твоими?Моими ли – ладони?Месяц вверху – все зримей,Сад пустой – все бездонней.Дни – тягучей обоза,Ночью – в озере таю…Когда цветешь ты, роза?«Вовсе не зацветаю…»«Вовсе не зацветаю…»Ты ли мне молвишь, роза?Слово жадно хватаю,Дни – тягучей обоза…

Глухонемая

Есть в деревне у нас эта странная девка —Не умеет сказать, не умеет услышать,А в очах – небеса и лихая запевка.Забрела к нам в село, как безродная пришать.Я не ведал, как звать, – и кому она снится:Из таких из людей, что лишь смерть позовет их;Если б я был той смертью, нашел был в немотахТу струну, на которой – Господня десница.И казалось – когда б средь веков златоперыхЕй во грудь земляным я ударил бы комом,Отголосок в долинах катился бы грёмом,Тормоша лебедей на сонливых озерах!Есть в деревне у нас очень бледная речка.Возле речки столкнулся с рыбачившим дедомИ, спросив, как зовется, услышал словечко:«Не зовется никак то, чей путь нам неведом!Называли – Тикуша, порою – Могила;Называли Далекой и кликали Близкой;А поживши, я знаю, что, сколько ни рыскай,Все, что ищешь, дремота давно поглотила!..»И бывают в деревне вечерние зори,Когда мир превращается в сон о сновидцеИ рождаются в душах багровые мори,Вместе с памятью всех не сумевших явиться.И однажды под вечер глухая-немая —И с душою не больше соловьего тельца, —Словно лира, которой не дали владельца,Шла к бегучей водице, чему-то внимая.И стояла, как будто бы кто-то покликал,И косу, будто бредень, спускала в глубины,И хотела поймать этот сон голубиный,Что ее голоском – под водою курлыкал!И вода для смелячки была как зерцало,И свой образ линялый мечтался – уловом,И надеялась – он, обладающий словом,Нам поведает все, что она не сказала!И тряхнулась она. И своей позолочьюПритемненная вечность светла без исходу…Не своя и ничья, между светом и ночьюБезымянно глядит в безымянную воду…

У моря

Рыбаки, оробев перед бурей грядущей,И понявши все то, что понятно на свете,Вперекор глубине – бездоходные сетиРаспинают шатром над иссохшею пущей.«Только олух живет недопевком прилива,Богатеет сбогата, нищеет изнища;Ну а мы понимаем, что жизнь двуречива,Мы умеем из неводов – делать жилища!Бесполезен шатер! Но над миром стожалымЕго грива развеяна так долгополо,Что тоскливому веку не будет измола!» —Поясняет бахвал молчаливым бахвалам…Отрекшись от себя, отрекшись от былого,Из своей чужедальности в тутошность вчуженКаждый прежний ловец золотого улова,И ныряльщик во тьму, и покрадчик жемчужин!И ничто их не тешит: им видеть не надоБеломлечную чайку, моллюска-багрянку;И раздувшийся парус для них не отрада,И подобно их время улитке-подранку.Проползает оно в распотешном величье,Где прозрачнее тени, ажурнее ветки.А заслыша вопрос, как же звались их предки, —Вместо отзыва щерят колючки уличьи.Но в ночи никому не чинится обиды,Отворится родник, среди дня незнакомый, —И срываются с губ, зацелованных дремой,Жемчуга-шепотки, янтари-полувзрыды.И в такую-то ночь им не будет пощады,И выходят их мучить их души егозьи —И сновидят себя, как подводные гады,Что бывают собой только в собственной грезе.

Баллада о заносчивом рыцаре

Чуждый спеси, чуждый злобе,Рыцарь спит в дубовом гробе.К дреме вечной и порожней —Он улегся поулежней.А любовница младаяМуслит четки, причитая:«Мне гадать не стало мочи,Как ты там проводишь ночи!…Разлучила домовинаТо, что было двуедино.Эти руки, эти губыНыне страшны, а не любы!И боюсь тебя позвать я,Шелестнуть подолом платья!Не делю с тобою ложа,На себя я не похожа —И натуживаю тело,Чтоб тебя оно хотело!И живу теперь на светеЯ с мечтою – кануть в нети!»Он решил, что в том измена,И глаголет ей из тлена:«Зачервивел я глазами,Но лежу я не во сраме!Принекчемившись к никчемью,Не стыжусь я – что под земью!Все мне стало посторонне,Будто Господу на троне!Я таким предался негам,Что весь мир – моим ночлегом!Здесь ни солнышка, ни сада,Ни любви твоей не надо!Кровь, пресытясь бесшелестий,Не нашептывает мести!Где же большее надменье,Чем у легших под каменья?Спим так тихо, безымянно:Ни искуса, ни обмана.С губ, распяленных бездонно,Не сорвется даже стона!Тут спознался я с соседом —Тленье ест его изъедом.И распаду не переча,Он во смерти – мой предтеча!Об ужасном, спеклокровомНе обмолвился ни словом!И ни возгласом, ни взрыдомНе заискивал обидам!А останкам – хватит силы,Чтоб завыть со дна могилы!Но однажды мы воспрянем —Все мы Господу помянем!»И скончавши эти речи,Замер так же, как предтечи.А любовница младаяУдалилась, причитая…

Пантера

Я не буду рабыней завистливых зорей,Я не буду поддувщицей солнечным горнам.Этим зорям на горе и солнцу на горе,Мой хребет неизменно пятнеется черным!…Порвала бы я солнце на мелкие клочья,И мой рык – на земле, а молчанье – в зените.Я тебя стерегу из таких инобытии,Где мой танец – повсюду, но смерть – в средоточье.Умыкни же меня – я избавлю от порчи.Я пожру твою жизнь и несчастье впридачу.Буду чуять ноздрями предсмертные корчи:Перезлатила мир – и тебя перезлачу!Увенчай меня розами. В тихом уютеПроводи по дворцу, где резьба и букеты,Где пурпурным вином пересмехи согреты,Чтобы хляби житья – расхлебались до сути!Лишь девица одна там давно погрустнела,Вопрошает у судеб, пытает у мрака…Вся она – лишь мечта белоснежного тела,И, объятая сном, дожидается знака!И пока ее горе не сделалось горче,Ты швырни ее мне, потеплу-погорячу:Я почую любовей предсмертные корчи,Когда солнцу златому я противозлачу!Он, меня предназначивший пляскам стокровым,Дал мне взвивный прыжок, доносящий к загробьям,Изнатужил мне легкие собственным ревомИ мне выострил клык – своей жажды подобьем!Он рыдает во мне, словно чуя капканыВ густоте моих жил и в костей переплетах!Он страдает во мне, нанося мои раны,Что отсчитывал мне на безжалостных счетах!Он со мною теряется в диких трущобах,Он со мной поджидает скупую удачу,Мы изгубную жизнь загоняем под обух,Когда солнцу златому я противозлачу!Тебя Львом ли прозвать в поклонении робком,Называть ли всесущим тебя Ягуаром —Но к твоим я пытаюсь причуяться тропкамИ маню духовитого тела распаром!Возжелай же меня кровожадною хотью!Будет свадебный пир, тебе выкликну клич я!Ублажу твои когти – расшарпанной плотью,Упою своей кровью – бессмертные клычья!А потом – изменю, напущу тебе порчи,Искромсаю всю вечность, как дряхлую клячу, —Чтобы чуялись Бога предсмертные корчи,Когда солнцу златому я противозлачу!

Сиди-Нуман

Этот рыцарь, чья слава Багдад облетела,Знаменитый любовью к лилейной Эмине,Поминает в сердцах о злосчастной године,Как нарек себе в жены – неверное тело!И для гнева искал подобающей стати,И отместкой своей не хотел обомститься,И, наслушавши пошепты древних заклятий,Обратил ее – белой младой кобылицей.И еще не поняв своего инотелья,Накровила глаза, как боец – кулачища,И так странно волнуют – незнаные зелья,В луговом ветерке – ей мерещится пища…Так внезапны соблазны, и ярости вспышки,И кипение в жилах, и захолодь в чреве…И пустилась в попляски, поскоки, попрыжки —Но все с тем же изяществом, свойственным деве!И богатая сбруя была златолита;Умащал ее тело в бальзаме, елее —И при этом глядел все надменней и злееНа обмашистый хвост и четыре копыта.Любовался на гриву из небыли родомИ на жемчуг зубов, что рассыпан по деснам;То подкармливать пустится клеверным медом,То ей розу подносит – в забвенье захлестном.А позднее, дождавшись полдневной минуты,Когда лоно земное пыланьем подмято,Он стоптал с себя оторопь, словно бы путы,И воскликнул: «Аллах!» – и вскочил на бахмата!Он понесся по улицам в гневе великом,Становясь на скаку все багровей, тигровей.Свои шпоры топил в набегающей кровиИ молчаньем своим – был страшнее, чем рыком!И все то, что в полете глаза ухватили,Завертелось, как образы в зеркале вертком,И настало обличьям, и мордам, и мордкам —Целой жизни измглеть в золотистом распыле!В том распыле всю память свою пораздергав,Бился зверь, инобытия ставший добычей,А ездок познавал в победительном кличеТот восторг, что сильней любострастных восторгов!

«Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом…»

Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом —Вы теперь только память о смертной истуге,Хохоток в облаках, щебетанье пичуги,Непотребные другам, немилые девам.Для влюбленных вы стали словами обетов,Для бездельных богов – сторожами юдоли,Кладовыми сравнений для бедных поэтов,Для ребенка – детьми, но не знавшими боли.Вы – цветок-скороцветка для древнего предка,Для воителя – битва, железо и пламя,Для сновидца вы в грезе – пустая проредка,Для меня – целый мир, исчезающий с вами!А русалки, рожденные в струйчатой ясни,Сопричаствуют вам, будто собственной басне…

Радуга

Он слышен был, когда в зеленом житеОн убыстрялся – теплый дождик мая,А солнце, тучу брызгов пронимая,Разъяснивало бисерные нити.Ударил в пыль трухлявую на шляхе,Нырнул в кусты, шурнул по мокрым сучьям,Прошелся черным по булыжной плахе,Потом притих, заслушавшись беззвучьем.Он замолкает – и, расцветшей сразу,Безмерье будет радугой объято,Она ж прерывиста и клочковата,Как будто снясь прижмуренному глазу.Все огоньки сбирая с небосвода,Напоминают призрачные арки,Что даже в день и радостный и яркий,Куда ни прячься, ты стоишь у входа.И ты, чью душу пожрала дремота,Вперясь в безмерье, вслушиваясь в худо,К зам ирному прошел через ворота,Что за тобой не заперты покуда.

Конь

Конь мой сивый, некрасивый,С колтуном заместо гривы,Люблю твою взмыленную подпружку,Парного дыханья зеленую юшку.Храп костлявый, да осклабый,С губой мягче грудей бабы,Забрось на плечо мне, как доброму другу,Чтоб шеи упругой я чуял натугу.Ты, печальный, как потемки,С полосою от постромки,Возьми меня в дружбу, как взял бы вола ты,И будь постояльцем облупленной хаты.Дам воды я непременно,Дам и сахара, и сена,И кус доброй соли, и свежего хлеба,И через окошко пригну тебе неба.Ты не супь камыш-бровину,Ты узнай мою кручину,А темная темень замрет у порога —Со мною на пару упрашивай Бога.

Волна

Где-то в море она возрастала глубоко —И небесного трона искать себе взмыла.При рожденье своем недоступна для ока,Тем она исполинней, чем ближе могила.Поначалу проходит в молчанье угрюмом,Переломится там, где погибла сестрица,И, зачуяв кончину, клокочет, ярится —И с посмертным о берег ударится шумом.И, шумя, распадается гибельным снегом —И свою вспоминаю тревожную душу:Иль душа моя мчится не этим же бегом?Не ударит еще раз в знакомую сушу?

Распогодилось

Любо-нелюбо – а все жеНудит меня прояснитьсяВместе с порою погожей,Радостью золотолицей.Счастью – сиять неохота,Я же зову его – «Это»,И обоюдностью счетаНежность моя отогрета.Солнышко на небе ширя,Вязнет в бахромке ресничьей,И ни единому в миреСердцу – не будет добычей!В травах оно, в косогоре,В туче и в тучи разрыве;Шаг я потешно ускорю,Чтобы шагалось счастливей.В солнце бреду я по горло,Счастье глотаю во вздроге;Щеки мне – гибель отерла,Радостью – пружатся ноги.Рад я и смертным печатям;Чувствую в солнце весеннем:Время каким-то начатьям,Время каким-то везеньям!Верую – шляхом разминным«Это» – надвинулось тихо,И от него не уйти нам,Как не уходим от лиха.Кажется радость неловкой;Млея и обесприютя,Я заблудился кочевкойМежду чужих перепутий.Нужно остаться без дому,Жить ни печалью, ни страстью,Чтобы тянуться к такому —Просто ничейному счастью.