Запретное желание

Мне нужно быть спокойной и как можно более сдержанной. Необходимо подавлять в себе все чувства, которые так и рвутся наружу.

— Нисколько, я считаю. Мне надоело ходить вокруг да около… — говорит он без капли смущения. — Да и тебе, догадываюсь, тоже. Так почему бы нам обоим не раскрыть все карты и перестать играть в путаницу?

— Что это даст?

— Многое.

— Например?

Уголок его губ сгибается в улыбке. Он выпрямляет спину и наклоняется вперёд к столу, расставляя на нем скрещённые между собой руки.

— Знаешь, что не даёт мне покоя? На что я никак не могу найти ответ? — щурит он глаза, вовсю глазея на меня. Мне начинает казаться, что Адам уже знает ответы на все свои вопросы. А то, что сейчас происходит, просто игра.

— Что же?

— Ты говоришь, точнее, пытаешься мне доказать, что все, происходящее между нами, неправильно, что я не отпускаю тебя и заставляю быть с собой. Если это на самом деле так, то почему же ты всё ещё здесь? Ведь, как оказалось, я не держал тебя в кандалах рядом. Почему же ты не ушла сразу, как только все началось?

— Мне нужна была работа.

— Деньги. Ну, конечно. Я в это верил в самом начале, когда они действительно были твоим приоритетом. Но теперь? Что-то изменилось, и ты не можешь это отрицать.

Я хватаюсь за белую горячую кружку, как за последний шанс на выживание. Словно этот жест скроет от него мою лживую непринуждённость, за которой скрывается основное чувство — страх. Страх быть раскрытой. Он подкрадывается все ближе и ближе, все сильнее рвя мою грудь и сердце. А ведь оно и так желает вырваться наружу.

— К чему ты клонишь, Адам? — крепче стискиваю я кружку в руках.

— К тому, что на самом деле ты не хочешь этого. Ты могла бы уйти еще после вчерашнего. Могла бы солгать и не возвращаться сегодня, а навсегда исчезнуть из моей жизни. Если бы, конечно, хотела этого. Но что мы имеем? Ты вернулась. Сама. И, вместо того чтобы честно признаться самой себе, да и мне, во всём, ты сидишь передо мной и возмущаешься тем, что я не даю тебе сделать выбор. Вот только правда заключается в том, что ты не хочешь поступать «правильно». Тебе нравится делать что-то против правил, что-то запретное, не входящее в твой список в блокноте. А я выступаю лишь антагонистом, которого легко обвинить. Пора признать себе самой, Луиза — ты не хочешь уходить и безумно рада тому, что я не отпускаю тебя. А претензии и обвинения в мой адрес — не что иное, как увиливание от правды.

— Прекрати…

— Тебе нравится наша «игра». Нравится все то, что мы вытворяем. Ты получаешь от этого уйму удовольствия. Ты не была с мужчиной до меня, и то, что я с тобою творю, открывает в тебе новые, доселе незнакомые сущности.

— Это не так… — срывается мой голос, и я резко ставлю кружку на стол. Я раскрыта… И, похоже, моя реакция была для него очередным подтверждением.

— Что из того, что я сказал, ты готова опровергнуть? — снова уверенно давит он, заставляя в очередной раз заткнуться. — Знаешь, Луиза, позови я тебя сейчас же к себе на колени, ты без раздумий встанешь и придёшь. Потому что тебя заводит нарушение запретов. Ты прекрасно знаешь, что нельзя, но хочешь, а это куда интереснее.

Что-то мне совсем расхотелось чая. Как его пить? Конечно, я бы села. Сразу же. Ему бы не пришлось дважды просить. Единственное, что, возможно попыталось бы воспрепятствовать мне сделать — это мой мозг, все еще сопротивляющийся и пытающийся достучаться до «вскруженной» меня.

Господи! Я уже мысленно представила, как сажусь на него, прижимаюсь к его тёплому крепкому телу, обвиваюсь руками вокруг шеи и целую. Целую страстно, отбросив все сомнения куда-то в подкорки…

— Нет. Я бы не сделала этого.

— Да, Луиза, да. Сделала бы без раздумий, — он замолкает на секунду, будто смакуя что-то в голове, а потом бросает очередную довольную, признательную ухмылку. — Знала бы ты, сколько раз я ожидал увидеть этот гребаный листок с заявлением. Каждый раз, когда я тебя целовал, каждый раз, когда брал, каждый следующий день я сидел в ожидании твоей письменной реакции. Но ты, все же смогла застать меня врасплох, заявившись с ним на работу.

Похоже, это похвала.

— Столько всего ты сказал обо мне, но забыл о себе, любимом. Почему же ты пропускаешь другие моменты? Например, то, что у тебя сексуальные отношения с подчиненной. Неужели в твоём окружении не было больше девушек? Почему именно я на твоих холстах? Почему я в таких провокационных позах? Если ты знал, что за этим последует, то почему же, Адам, почему ты не предпринял никаких мер и продолжал эту игру?

Я мгновенно замолкаю, выбросив громадную порцию вопросов. Они уже давно во мне «кипели» и не давали спать спокойно. И мне во что бы то ни стало надо было их из себя «вытащить». Конечно, это не все, что мне надо знать, но половину можно смело вычеркнуть из списка. И было бы неплохо, если бы я ещё получила на них ответы. Хотя бы поверхностные.

Пытаясь перевести дух после сказанной речи, я не сразу замечаю, как меняется Адам. Он ничего не отвечает мне, а это уже нехороший знак. Адам поднимается со стула, хватает меня за руку и тянет за собой.

— что ты делаешь? — пытаюсь я её вырвать, но мы уже выходим из кухни и идём по коридору. Если он снова затащит меня в спальню, я закричу.

— О, не переживай, насилие не входит в мои планы. По крайней мере, пока ты сама не захочешь поиграть.

Адам открывает дверь в комнату и пропускает меня перед собой в мастерскую. Мне ничего не остаётся, кроме как послушаться и выполнить его указание. Возможно, я получу все ответы.

Я вдыхаю уже знакомый мне аромат, царящий в комнате. Насыщенный запах красок, разбросанных по столу, дерева и бумажных холстов создают смесь, так напоминающую мне о нем. Вот чем Адам пахнет — он пропитан ароматом своей мастерской.

Я прохожу в середину комнаты и снова разглядываю стоящие мольберты, разбросанные холсты. Здесь ничего не изменилось с того единственного моего пребывания.

Адам нажимает на выключатель в углу комнаты, и свет с прожекторов мгновенно освещает все вокруг.

— Зачем ты привёл меня сюда? Мои портреты у тебя получается писать и без моего присутствия.

— С тобой это было бы на много интересней. Поверь.

Он проходит к большому столу, находящемуся слева от меня, и начинает разбирать краски, высвобождая место.

— Эта комната была для меня укрытием много лет, — поясняет он, стоя ко мне спиной. — Я прихожу сюда, когда мне до чертиков паршиво на душе. Обычно это происходит после встречи с моим отцом, или же когда я очень сильно на что-то злюсь.

С отцом? Значит у него с ним плохие отношения? Вот так сюрприз. Погоди-ка, он сейчас злится?

— И, как ты видишь, — проводит Адам рукой, показывая на пол где стопкой лежат рулоны, — происходило это довольно часто… до недавнего времени, — слышу, как он ухмыляется.