Заря цвета пепла

— Нет, он в плену.

— Час от часу не легче! Все, давай гони и скомандуй отступление!

Лис натянул поводья, сдерживая коня. Он не мог видеть, что происходит в этот момент близ дороги, а если бы мог, то не стал бы напоминать вандейскому генералу о его маленький армии. Верные партизанской тактике, шуаны незамедлительно бросились врассыпную, как только увидели, что их командир спасается бегством. Впрочем, их маневр вовсе не походил на паническое отступление: каждый стрелок, каждый всадник знал, где и когда собраться, куда идти дальше.

Когда Лис поворотил лошадку, то обнаружил трех всадников с белыми кокардами, летящих вслед за ним с самыми недружелюбными намерениями.

— А утро было таким ясным, таким многообещающим… — пробормотал он и бросился к лесу. Преследователи устремились за ним. — Медом им тут намазано, что ли?! — Сергей укрылся в кустарнике, вскинул пистолет, выстрел — шляпа одного из наездников слетела наземь, сбитая пулей. — Пристрелю на фиг! — пообещал Лис, наскоро заряжая пистоли.

Но стрелять больше не пришлось. Убедившись, что генералу больше ничто не угрожает, всадники развернули коней. Спустя десять минут лейтенант д’Орбиньяк вновь стоял перед Бонапартом.

— Признаться, я думал, вы погибли. — Разглядывая запыленного с ног до головы храбреца, генерал протянул ему руку. — Когда вы устремились на этого гиганта, точно Давид на Голиафа…

— На моем месте так поступил бы каждый! — отчеканил Лис, верный наставлению, что перед лицом начальства солдат должен иметь вид лихой и придурковатый. — Но лучше бы никому на моем месте не оказываться.

— Далеко не всякий бы выжил, — согласился Наполеон. — Однако вы промахнулись, стреляя в него. Признаться, я удивлен.

— Промахнулся? Это поклеп, мой генерал! Я и не стрелял в него.

— Но я слышал выстрел.

— Это да, это чистая правда. Но если бы я продырявил ему лоб, вандейская шайка скорее полегла бы в полном составе над телом предводителя, чем обратилась бы в бегство. И наших положили бы тут немерено. Оно нам надо?

А так — я коня шуганул, и вся любовь. Где та банда, кто ее видел? А вот почему господа кирасиры не последовали за мной? Как говаривал Уильям Шекспир на экзамене по английскому языку и литературе, «вот в чем вопрос»! Двух-трех крепких парней мне бы вполне хватило, чтобы скрутить этого медведя. А так — уж не обессудьте, сам еле уцелел.

Бонапарт вернулся в карету, затем, показавшись в окне, улыбнулся:

— Сегодня вы снова спасли мне жизнь, лейтенант. Похоже, я принял верное решение.

* * *

Допрос, устроенный мне полковником Ландри, был долог и, как, вероятно, считал сам начальник военной разведки, заковырист. По сравнению с мрачными застенками инквизиции или каменным мешком Фридриха II в Трире [45] подобный «допрос» можно было считать просто дружеской беседой, в которой один из приятелей чуть более назойлив, чем это позволяет хороший тон. Не заставляя бывшего драгуна задавать лишние вопросы, я разливался соловьем, живописуя наши с Лисом похождения в Святой земле, стычки с неистовыми сарацинскими наездниками, изнуряющую жару и древние святыни христианского мира, которые нам удалось посетить. Рассказывая о походах, я не стал упоминать, что они происходили много веков назад. Да и к чему? На востоке, словно разморенное полуденным солнцем, время течет очень медленно. И если Аллах, по благоусмотрению своему, не меняет форму земли, то людскими руками и подавно ничего менять не стоит. А дальше все просто: некий англичанин в Акко проболтался, что Бонапарт собирается высадиться в Египте, и мы решили возвратиться, понимая, что можем пригодиться генералу, вернувшему славу французскому оружию.

45

Подробнее читайте в книге Владимира Свержина «Крестовый поход восвояси».

Ландри слушал меня с живым интересом, записывал, время от времени попивая бургундское. Затем я описал плавание на голландском судне, не уточняя места отплытия и давая слушателю возможность додумать, что если прежде речь шла об Акко, то, стало быть, и в море я вышел оттуда. За исключением этого сомнительного момента, остальное было правдой: и английский плен, и побег, и дальнейший путь в Париж. Все это живо заинтересовало Ландри. Похоже, он решил, что если я не запираюсь по поводу своего аристократического происхождения, то и остальное выкладываю чистосердечно. В его соображениях была своя логика: послать меня на гильотину при желании было легче легкого. Достаточно только одного использования чужого имени и мундира, якобы присвоенного мной в английском плену. Пару раз начальник военной разведки вскользь интересовался моим родством с Бонапартом, но тут уж мне приходилось замыкаться и говорить, что это личное дело столь щекотливого свойства, что я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тех, кого оно непосредственно касается.

Ближе к вечеру Ландри передал меня парочке рослых лакеев с плохо скрываемыми драгунскими замашками. Те отвезли меня в закрытой карете неизвестно куда. Судя по шуму за окнами, в одно из предместий. Когда экипаж остановился и меня выпустили наружу, солнце уже скрылось за крышами домов, и я едва мог разобрать в наступающей тьме высокую ограду старого, должно быть еще готического, монастыря.

— Следуйте за мной! — сурово распорядился один из лакеев, указывая на лестницу, ведущую к холодным кельям некогда обитавшей здесь братии.

Я вздохнул и повиновался. Что и говорить, у старых вояк породы Ландри своеобразное представление о комфорте и уюте. В любом случае, ночных допросов не предвиделось, и у меня оставалось достаточно времени, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Хотелось бы знать, является ли начальник военной разведки самостоятельной фигурой на этой удивительной шахматной доске или везде готов следовать за Бонапартом, как Бертье, Жюно, да и многие другие. Если пресловутый Метатрон, о котором с придыханием рассказывал де Морней, столь могуществен, фигура моего нынешнего собеседника могла бы его привлечь. Быть может, я заблуждаюсь, веря, что Ландри работает на Бонапарта? Может, и сам Бонапарт заблуждается? Тоже вариант.

Конвоировавший меня драгун в золоченой ливрее, приоткрыв глазок, заглянул в одну келью, вторую. Третья была пуста. Мое скромное обиталище ничем, кроме решетки на маленьком окошке, за которым ничего не было видно, да замками на двери, не отличалось от многих, виданных мною ранее в подобных монастырях. Деревянная лавка с тощим, набитым прелой соломой тюфяком, распятие на стене и небольшой столик, напоминающий школьную парту, для чтения творений отцов церкви и переписывания священных текстов. Дверь захлопнулась, я расположился на топчане, заложив руки за голову, и вызвал Лиса.

— Новости, Капитан?

— Да не то чтобы, собственно, новости. Хотел просить тебя как-то разузнать о взаимоотношениях Наполеона с Жаном Ландри.

— Думаешь, он человек Метатрона?

— Почему бы и нет? Сам посуди: ни с того ни с сего он стал закидывать удочки насчет моего родства с Бонапартом. Об этом вроде бы не писали в утреннем выпуске «Пари трибюн».

— Да и в вечернем как-то забыли упомянуть.

— Вот и я о том. Узнать столь пикантную новость он мог либо от твоего шефа, либо от высокого покровителя нашего друга де Морнея. Вот я и хочу узнать, достаточно ли близко Наполеон держит Ландри, чтобы сообщать ему сомнительные подробности личной жизни своих родителей.

— Разумно, — согласился Рейнар, — попробую уточнить. Кстати, уж не знаю, огорчит тебя эта новость или порадует, но сегодня мы вновь свиделись с генералом Кадуалем.

— Постой, откуда он взялся у стен Парижа?