Защити меня от… себя!

Я никогда не могла угадать, что выведет его из себя. Невымытая чашка? Пыль на полке? Слишком громкий смех?

Он находил повод, чтобы лишний раз наказать меня практически всегда.

Первый раз он по-настоящему, серьёзно он избил меня в пятнадцать лет. Тогда я загулялась с подругами, опоздала на полтора часа домой.

Отец встретил меня в прихожей. Без слов схватил за волосы и потащил в комнату. Я кричала, цеплялась за дверной косяк, но он, естественно, был сильнее. Куда мне было справиться с ним?

Мама пыталась меня защищать, но всё пустое. И её он оттолкнул, предупредив — если полезет, изобьёт и её.

Второй раз после свидания. Мальчик из параллельного класса проводил меня до дома, мы долго прощались у подъезда… Отец ждал в темноте кухни. В руках — ремень.

— Выбью из тебя всю шлюшью похоть! — шипел он, а я прижималась к стене, пытаясь закрыться руками.

Тогда я запомнила его глаза дикие глаза без всякой капли жалости.

И сейчас они были такими же, как тогда. Нет в них ни капли нежности, любви. Только одна сплошная агрессия.

Но раньше он бил меня за провинности, как он считал. А теперь что случилось? Ведь теперь он, по сути, продаёт меня.

Глава 27

СПУСТЯ НЕДЕЛЮ. ВЛАД

Наташа опять заводит разговоры про своего отца и его долг.

Сколько можно? Мы же уже сто раз всё обсудили. Юристы работают, бумаги поданы, дело движется — что ещё она хочет от меня?

Я не хочу рассказывать, что однажды маленьким ребёнком я видел, как такой же пьяный водитель сбил на Камазе мальчонку лет восьми. Тоже сел за руль пьяный и…

Как добровольно таких, как он не лишать прав при первой же возможности и не наказывать? Это уже практически дело принципа.

— Я не буду в это влезать, — говорю резче, чем планировал, но терпение на исходе. — Ты знаешь мою позицию.

Но она словно не слышит. Или не хочет слышать. Говорит тихо, но с каким-то диким настойчивым упрямством, будто надеется, что я вдруг передумаю.

Честно, уже раздражает.

Я смотрю на неё и не понимаю: как человек, который в остальном так чутко чувствует меня, в этом вопросе словно бетонная стена?

Странно. Я ведь изначально хотел оградить её от этого дерьма. Всё равно она лезет, копается, переживает, как будто это её вина.

Иногда сдерживаюсь, чтобы не поругаться с ней. Ведь если убрать этот один пункт с её тупым упрямством, всё остальное с ней просто идеально.

Мне с ней легко. Не нужно притворяться, не нужно подбирать слова. Она смеётся над моими глупыми шутками, не дёргается, когда я замолкаю надолго, не лезет с расспросами, если видит — не время.

И главное — она искренняя. Я очень ценю это в людях.

За последние недели я много раз ловлю себя на мысли, что хочу стабильности. Чего-то… постоянного. То, о чём говорила она, и то, чего я избегаю.

Но есть два «но».

Первое — я так и не рассказал ей о своём прошлом. Не потому, что скрываю, а потому что… стыдно.

Второе — мы до сих пор никак не обозначили статус. Никаких «встречаемся», «пара», «серьёзные отношения». Просто… есть «мы» без объяснений, выяснений, чётких рамок и ограничений.

И этого пока нам обоим хватает.

Но я уже думаю о том, чтобы предложить ей переехать ко мне. Причём насовсем.

— Владислав Александрович, доброе утро. К вам просится тот мужчина, участник ДТП, — мнётся секретарь.

— Что ему опять надо? — больше говорю вслух себе, а не ей.

— Не знаю, — теряется.

— Я не тебе вопрос задавал. Так, мысли вслух. Пусть заходит, — настроения общаться с ним нет никакого.

И снова эта хитрая рожа в моём кабинете.

Странно, вроде он её отец, но совершенно на него Наталья непохожа. Ни внешне, не характером.

— Я хотел бы поговорить, — обращается ко мне по-свойски, протягивая руку для рукопожатия.

— Говори, — руки не подаю, — но этот разговор последний и только из-за уважения к Наташе.

— Почему ты так принципиален? — понимаю, о чём речь.

— Не помню, чтобы мы переходили на «ты».

— Давай перейдём. Может, родственниками станем? — улыбается.

— Что? Какими родственниками? — удивлён.

— Ну ты же с моей дочерью. У вас, как она рассказывала мне, отношения. Причём очень даже… близкие.

— Что ты хотел? Время — деньги, — показываю ему на часы, намекая, что слушать его долго не намерен. — Конкретнее, яснее. Что от меня надо? Сказал несколько раз и твоей дочери, и тебе по поводу долга разговаривать нечего. Это чисто юридический вопрос.

— А когда ты с ней последний раз разговаривал? — прищуривается.

Пока не понимаю, к чему он клонит.

— На днях. А что?

— Наташа же спит с тобой? — снова лезет в наши с ней отношения.

— А если и так, тебе какое дело? Она взрослая, может делать что хочет.

— Вот поэтому я думал, что мы закрыли этот вопрос.

— Хватит говорить намёками!

— Она уже как минимум месяц говорит, что решит с тобой всё.

— И как она должна со мной его решить?

— Да так и решить. Был уговор, что рассчитается своей… любовью.

— Интересно… как это?

— Спать с тобой будет. Что не ясно-то?

— Много воды, ничего конкретного.

— Вроде всё объяснил. А и ты не дурак. Она спит с тобой? Да, вы оба это подтверждаете.

— Ну что? Договорились? Закрыли тему?

— Нет! Я не вижу связи в моих отношениях с Наташей и наших отношениях с тобой. Твой долг — это твой долг. Наташа и наша постель — это Наташа и наша постель. И тебе в ней делать нечего.

— Ну, то есть всё-таки, получается, она меня обманула, — театрально вздыхает, с тяжестью садится на стул. — Или, погоди… получается, ты её обманул? — замолкает на мгновенье, — Ты хочешь сорвать куш, и её поиметь, и меня? — а мужик, оказывается, только с вида тихоня улыбчивый.

— Слушай, мужик, ты вообще без мозгов? Не боишься, что откручу тебе голову за такие разговоры? Ты же примерно предполагаешь, сколько стоит моя машина, раз ОСАГО не покрыло убытки?