Заслуженный гамаковод России

Несколько рёбер уже сильно и остро саднили от произведённых с ними операций, но главное дело бандиты приберегли до моего возвращения в этот не самый прекрасный мир. Общение совершалось на двух уровнях: не видимый мне человек со злобными интонациями в приятном бархатном голосе перечислял свои личные потери на фондовом рынке, совершённые якобы под моим легкомысленным влиянием, в то время как два или три мордоворота – особо не прятавшие лиц – окучивали моё тело с головы до пяток. В вину мне ставились потеря яхты, проигрыш некоего завода – обанкроченного за несусветные долги, скрывавшиеся до самого конца преступным руководством – и лишение в результате привычного образа жизни. Злобное желание вытрясти из меня каждую копейку ограничивалось тем, что вытрясать из меня – по его меркам – было практически нечего, так что вся ярость животного обращалась на моё бренное тело. «А можем – если хочешь – и в бетон закатать». Сдержанное ржание вокруг меня подтвердило, что в данном случае не исключался и такой вариант, однако судьба не решилась ставить на мне крест, и к моменту отбытия проигравшегося хозяина жизни и его банды – помимо многочисленных синяков и кровоподтёков – у меня появилось ещё несколько серьёзных переломов.

Взятое с меня обязательство никогда больше не работать финансовым аналитиком – «а иначе мы тебе череп раскроим!» – разорившийся мафиози подтвердил крепким увесистым пинком в незащищённое место, так что ещё какое-то время после отъезда машины я приходил в себя, отлёживаясь и распутывая верёвки. Несмотря на потерю большей части имущества, мафиози явно обладал огромными возможностями, и я никак не мог игнорировать грозное предупреждение. Пытаться же найти его с помощью милиции вряд ли имело смысл: он бы просто откупился, уничтожив потом меня и всех причастных к делу свидетелей, так что, добравшись до города и отлежав полтора месяца в больнице, я быстренько свернул дела в фирме и ушёл на покой, сославшись на последствия полученных травм и повреждений.

Но самое главное моё достояние – моя голова – оставалась в целости и сохранности. Сломанные рёбра, перебитая ключица, перешибленное запястье были лишь частью пробитой защиты перед внешним враждебным миром, который истекал слюной в желании проглотить меня и тихо переварить, но мой мозг, мой ум, мои способности были неподвластны ему. Я больше не имел ничего общего с тем мечтательным юнцом, который когда-то хотел осчастливить мир, но постепенно – через опыт и размышления – пришёл к выводу: осчастливить можно лишь себя и своих близких, доверенных судьбой. После же выхода из больницы – обнаружив полное отсутствие родных и дорогих себе людей – я по-настоящему уже заскучал. Это была настоящая депрессия, не скрашиваемая продолжавшимися более или менее удачными манипуляциями на бирже: я жил на те деньги, которые удавалось намыть на старых хорошо изученных приисках, подторговывая иногда и на валютном рынке. Мысль о диверсификации процесса зарабатывания денег давно беспокоила меня, но лишь расставшись с официальной должностью, я решился попробовать. Совершенно другие возможности – учитывая размер плеча – обещало новое незнакомое занятие, одновременно настораживая и пугая: ведь если незначительное колебание в нужную сторону могло просто озолотить меня, то такой же провал поставил бы крест на целом немаленьком депо, так что для начала я действовал очень осторожно. Прежде чем сделать ставку – загружая лишь десятую часть депо общепринятой здесь сотней плечей – я тщательно отслеживал глобальную ситуацию: здесь уже не годились одни лишь локальные или местные новости. Конфликты государств, упавшие или взлетевшие цены на сырьё или флуктуации ставки рефинансирования – и одна валюта взлетала по отношению к другим, или наоборот грохалась вниз с высокого обрыва. Мизерные обычно колебания превращались в ураган, на периферии которого без особого труда можно было наловить много спелых сочных плодов, если только могучие резкие струи не утягивали ближе к центру, где начинавшаяся болтанка расшвыривала накопленное во все стороны света, и только что обладавший приличными деньгами человек не выплёвывался как пустая мандариновая шкурка. Неоднократно слышанные истории о подобных несчастливцах делали меня максимально осторожным, и только при очевидных явных предпосылках вступал я в игру.

Выжать всю возможную выгоду, довести конкурентов до скоротечного банкротства, подчинить процесс себе: больше я не ставил таких грандиозных планов, ограничиваясь разумными надёжными показателями. Я плыл по вольной реке, не связанный никакими желаниями и обязательствами: как только река изменяла направление, я тотчас же делал соответствующую поправку, подстраиваясь под вновь прокладываемый курс, тянувший почти всегда вверх, к новым вершинам. Лонг с максимальным количеством плечей безусловно оказывался выгоднее тактического временного шорта, ведь если купленная бумага – по тем или иным причинам – неожиданно сползала вниз, то рано или поздно она обязательно возвращалась к прошлым опробованным вершинам, чего никак нельзя было сказать про шорт. Не вовремя зашорченная фишка пригоняла целое стадо лосей, тыкавшихся глупыми доверчивыми мордами в руки и требовавших постоянно новых и новых денег. Проценты капали независимо от того, рабочий был день или выходной, вымывая в депо длинную глубокую борозду, которую могли замазать лишь заметные правильные движения. Я не признавал необходимости переходить время от времени в кэш, сбрасывая все имевшиеся акции: мой метод предполагал плавное перетекание из реализовавших свой временный потенциал в явно недооценённые и находящиеся в преддверии подъёма активы. Какая польза могла состоять в хранении свободных средств на счету, когда они обязаны были совершать кругооборот, принося новые деньги? И здесь я подхожу к самому печальному и трагичному из всего, что довелось пережить мне за уже немаленькую жизнь: к потере депо.

Разве мог предполагать я – пройдя и миновав уже случившиеся трагические события – что когда-нибудь я буду говорить: «это не самое худшее, что было со мною»? Но входя в тот трагический январь с резервуарами, плотно набитыми мелким сурком, мелким же тельцем и прочими сильно недооценёнными фишками, я никак не мог предположить, что наяву встречусь с чем-либо подобным: трагические семь дней вертикального полёта вниз так сильно обкорнали долгие годы собираемое и накапливаемое депо, что в момент отскока практически нечего мне было спасать в упавшем на самое дно пропасти плоде. Из-за случившихся нескольких подряд маржин-коллов лишь жалкая шкурка оставалась от того мощного и сочного плода, что так долго рос и набирался силой на унавоженной чёрной почве, заставляя меня испытывать высокие светлые чувства. Гордость за созданное почти из ничего – державшая меня все последние годы и позволявшая верить в великую судьбу, ещё не до конца давшую о себе знать – получила удар под дых и отбросила копыта в сторону, и проснувшись на восьмой день утром, я сразу осознал: я стал никем.

Болтавшиеся на форексе мелкие незначительные суммы абсолютно не могли спасти ситуацию: не больше десятой части всех средств держал я в этом ненадёжном унылом месте, всё не дававшемся в руки и норовившем обнулить и без того мелкие накопления. Случавшиеся уже несколько раз серьёзнейшие просадки могли почти любого довести до неожиданного инфаркта, и только мой большой опыт помогал выбираться из паскуднейших ситуаций. Мой ангел-хранитель всё ещё витал где-то неподалёку за спиной, время от времени выныривая из облаков и вытаскивая меня из попадавшейся местами топкой вязкой трясины. Неожиданные – за пять минут – резкие сливы, хорошо организованные и ярко видные по почерку задёрги и атаки, ничем не оправданные топтания цен в узком коридоре: со всеми этими прелестями мне удавалось разбираться раньше, иногда теряя, но чаще используя резкие сильные движения. И тем трагичнее стал итог: к концу января я пришёл с сократившимся в десять раз депо и абсолютно туманными перспективами дальнейшей жизни и работы, потому что – даже при возобновлении благоприятного для меня тренда – жить на зарабатываемое стало уже практически невозможно.

Что бы вы сделали на моём месте? Да, вот вы: в переднем ряду, с таким уверенным и твёрдым взглядом, позволяющим думать, что в вашей жизни не случалось подобных происшествий. Потому что если бы вам дали такой удар в самое больное уязвимое место, то вы не находились бы сейчас здесь, готовясь узнать секреты трейдерского искусства: только надеющиеся на успех и никогда не получавшие смертельного нокаутирующего удара приходят сюда с великой целью и надеждой на будущее. Но даже в те жуткие дни надежда не бросала меня. У меня оставалась единственная возможность, и я решился на самый последний крайний шаг: я заложил квартиру.

И сразу после этого я воскрес: переведя деньги на счёт, я снова оказался в родной знакомой стихии, у которой выгрызал процент за процентом, стремясь к утраченным спокойствию и благополучию, ещё вчера окружавшим меня и бывшим моей родной средой. Теперь я боролся уже за выживание, соревнуясь с включившимся и громко тикавшим счётчиком, добавлявшим проценты к моему неожиданному долгу, поначалу совсем не так сильно пугавшему меня – всё ведь понеслось вскачь в гору, с которой недавно так внезапно скатилось по крутому склону глубоко вниз, где я совершенно ясно различал дно со всеми его выпуклостями и неровностями. Новая вершина ждала нас совсем близко от случившегося так некстати провала, и, нагрузившись всё теми же – любимейшими! – фишками, я готовился рассчитаться за все прошлые неудачи и прегрешения, когда совершенно новая сила вмешалась и порушила самые светлые планы: случайная простуда – из-за не самого здорового в последнее время образа жизни – переросла сначала в пневмонию, плавно перетёкшую в воспаление лёгких, и когда через три недели – бледный и дрожащий от слабости – я наконец добрался до дома и компьютера, то вряд ли мог уже что-то кардинально исправить.

Обновив исторические максимумы и постояв короткое время на вершине, фишки снова ринулись вниз – на этот раз с достигнутого так не вовремя Эвереста, лишив меня возможности рассчитаться с долгами и загнав в самый глухой тёмный угол. Остававшихся средств мне уже не хватало – и весьма серьёзно! – чтобы рассчитаться за квартиру с учётом накапавших, набежавших как тараканы процентов, продолжавших каждый день обкусывать слабеющую надежду. Поспешные хаотичные спекуляции на грани постоянного провала и крушения продолжали и затягивали агонию: я пытался что-то сделать на сползавшем в пучину рынке, лишённом к тому же многих возможностей и достоинств: случившаяся уже отмена шортов и большинства плечей превратила резвого прежде жеребца в полудохлую мерзкую клячу, выкидывавшую несмотря на убожество постоянные сомнительные коленца. Теперь рынок уподобился полноценному казино: сделанная случайно ставка могла за день принести десяток процентов, посрамив самых лучших аналитиков и прогнозистов, в то время как проверенные годами методики и стратегии кончались полным пшиком или даже уводили в минус, и потеряв за месяц ещё десяток процентов, я по-настоящему запаниковал. Что бы я стал делать, лишившись единственной заработанной ценности – своей собственной квартиры, и куда бы пошёл: с учётом маячивших за спиной прошлых неудач и неприятностей? И тогда я совершил последнюю ошибку: я сделал ставку на форекс.

Летавшие во все стороны света валюты – потеряв почву под ногами и поддавшись общей панике – позволяли самым опытным и удачливым многократно увеличивать обычную норму прибыли: теперь они были королями, пожинавшими плоды долгих скудных дней в играх по мелочам. За неделю теперь удваивали депо, раздевая случайных неопытных дилетантов, к которым, разумеется, я не имел никакого отношения. Однако после недели, проведённой в борьбе со зловредными долларами, йенами и прочими не поддающимися анализу фантиками, я с ужасом обнаружил дикое усыхание счёта: рассыпанный по разным валютам-корзинам, счёт не просматривался чётким ясным контуром, и лишь окончательное избавление от всех посторонних валют дало представление о масштабе наставшей катастрофы.

Вот так я и лишился квартиры: простым будничным днём пришедшие сотрудники банка вынесли мои немногочисленные пожитки на лестничную площадку, лишив меня всяких шансов на отыгрыш и спасение: я ведь не мог подключиться теперь к интернету, единственно возможному для меня способу приобщения к великой мировой затее. Великий трейдер стал бомжом, снимающим на остатки денег жалкую комнатку на окраине города, где даже не слышали о самой возможности всего того, чему я посвятил последние годы жизни. А начавшееся позже недомогание – уже с самым ценным достоянием, моей головой – превратила следующие месяцы в цепь блужданий во мраке с краткими выходами и просветлениями, и немалых трудов стоило мне выбраться обратно к свету…