Заслуженный гамаковод России

Если же говорить о блохастых шавках, то прощание с матерью становится для них жутким шоком, когда – лишившись единственной возможной опоры и защиты – они оказываются в одиночестве против жестокой действительности. Братья и сёстры – соратники по детским играм – если и мелькают где-то рядом, то абсолютно не способны облегчить столкновение со злыми собаками и кошками, жестокими мальчишками и стремительными машинами, норовящими наехать на хвост и отдавить лапы. И на что же остаётся рассчитывать юнцу, прошедшему все ступени ада и потерявшему последние иллюзии и надежды, включая самую главную: веру в сильного надёжного хозяина? Именно из таких и получаются мерзкие подлые твари, сбивающиеся со временем в стаи и не дающие проходу всем домашним любимцам, а заодно кошкам и прочим животным. Да что там кошки: даже людям приходится обходить такие сборища стороной, чтобы не нарваться на нездоровый пагубный интерес, в сочетании с регулярными сезонными страстями могущий спровоцировать покушение на святое: случайного человека, оказавшегося в неудачное время в неудачном месте. Ведь не каждый может – как мой хозяин – расшвырять пинками стаю бродяг и охламонов, и как раз от таких исходит наибольшая угроза и опасность, и как раз из-за таких я и оказался в знакомой проверенной лечебнице, впервые в жизни оторвавшись от любимого сильного хозяина.

После визита врача с помощниками – вызвавшего жуткий переполох и хаос в помещении – я продолжил изучение собранной здесь живности. Сделанная мне перевязка несильно побеспокоила меня, судьба же обитателя одной клетки резко изменилась: крупный чёрный кот – несмотря на отчаянное сопротивление – был пересажен в маленький переносной контейнер, и потом его унесли наружу, где его ожидала новая судьба. Оставшиеся же – набрехавшись и намяукавшись после получения процедур и лекарств – стали возвращаться в исходное состояние. Многие собаки признавали теперь моё лидерство, и я стал обшаривать глазами остальных обитателей, с которыми предстояло провести несколько дней.

Десяток клеток – на верхних этажах – занимали побитые жизнью пушистые и когтистые твари: наши главные враги и конкуренты за место рядом с человеком. Не у всех собак, надо признать, они вызывают бурную негативную реакцию, и некоторые из собак согласны даже делить пищу из миски с домашней кошкой, пользующейся такой же благосклонностью хозяина, как и они сами. Но такие собаки – неполноценные собаки, забывшие о своей сути и давно променявшие её на сытную пресную похлёбку. Кастрировать таких надо: чтобы не распространяли заразу вседозволенности, отвергающую само понятие иерархии и превосходство сильных над слабыми. А то ведь позволь им получить право голоса – а не обычного мелкого брёха из-за забора – и сразу окажешься не на вершине пирамиды, а где-то в невзрачных потёмках, воспользовавшись которыми они как раз и вылезут на самый верх. Знаем мы таких шустриков, вот только где им совладать со мной и с моим хозяином, всегда зорко стоящими на страже наших интересов и никому не позволящими обдурить и запудрить мозги.

Что же касается собранных в помещении кошек, то кошачий лазарет выглядел гораздо более убого: находившийся в дальнем конце полосатый инвалид всё выяснял отношения с трёхцветным соседом – обмотанным бинтами в нескольких местах сразу. Но подобные отягощения совершенно не влияли на мерзкого кошака: наверно так же он шипел на всех встречных соплеменников и находясь в полном здравии и уме, хотя о каком уме можно говорить применительно к кошкам? Лишь изображать из себя нечто грозное и красивое умеют эти наглые твари, норовя одновременно урвать – у кого угодно – лишний кусок колбасы или мяса, изображая при этом полную невинность и чистоту.

И потому встречаясь с кошками в повседневной жизни – на улице и в подворотнях – я стараюсь не дать им проходу. Длинный хвост – торчащий трубой – для меня просто сигнал к атаке – независимо от желаний хозяина и тем более прочих людей. Шагает себе такая киска по своим делам, а ты уже представляешь, как будешь сейчас драть несчастную ничего не подозревающую скотину, и если не сможет она быстро вырваться на свободу: то я ведь могу и убить ничтожную подлую тварь.

Такое уже случалось: раз пять или шесть я зажимал в узких углах кошек и убивал их, теряя контроль и самообладание. Иногда какое-то самозабвение находит на меня при встрече с хвостатыми наглецами, заставляя просто бросаться на них и душить, вцепляясь в тощую вздыбленную холку. Что, казалось бы, взять с такой ободранной мелкой твари, и без того стоящей одной лапой в могиле, но зато вцепившейся в жизнь оставшимися тремя? И когда отдираешь эти лапы одну за другой от твёрдой прочной основы, то обязательно острые когти проскользят по морде, шее и груди, норовя оцарапать и нанести хоть символический ущерб, когда же кошка со всем своим скарбом оказывается на том свете, то так и замираешь над поверженным телом: слегка ободранный и порезанный, но счастливо опустошённый внезапным резким поступком.

Но собранные в лечебнице кошки могли особо не бояться: слишком уж прочными решётками они были ограждены от враждебных внешних проявлений, и в сложившемся в помещении тяжёлом скоплении многие желания стали угасать и атрофироваться. Ведь одно дело – на свободе и свежем воздухе: ты бежишь, ощущаешь всевозможные запахи, и полнота жизни плещется в тебе – как вода в полном кувшине, толкая из одной крайности в другую. Оказавшись же нос к носу с десятком драных кошек и котов – разве будешь вспоминать охотничьи навыки и любимые забавы, включая таскание тварей за хвост?! Какое уж тут удовольствие, когда постоянно – круглые сутки напролёт – только и упираешься тусклым взглядом в их временные пристанища и в них самих – орущих иногда что-то оскорбительное. Однако при этом нет никакой возможности достать их сильной лапой или вцепиться в глотку, выводящую гнусные угасающие рулады, и даже грозный лай – нацеленный в строго определённом направлении – повисает бессмысленной паутиной в скученной серой атмосфере.

Так что гораздо приятнее оказывается следить за жизнью других обитателей помещения: два кролика – находящихся в соседних клетках – явно заняты выяснением отношений и определением того, кто тут главный, в то же время испытывая стресс от присутствия всех остальных. Морские свинки, хомяки и белые крысы безусловно тяжело пришиблены ближайшим соседством, с трудом перенося обычные проявления собачьей и кошачьей жизни: стоило мне поднять голос на обитателей ближайшего тесного вольера, и сразу же сидевшая там пара хомяков забилась в самый дальний угол, выставив жирные упитанные задницы.

Их мелкая суета быстро стала раздражать меня, они хоть и не издавали громких звуков, но непрерывная беготня по клетке в сочетании с акробатическими номерами по всему объёму кого угодно вывели бы из себя, исходивший же от них аромат заставлял сомневаться в качестве работы уже клиники. Голосившие время от времени птицы – в самом дальнем от меня углу – тоже не добавляли настроения, и лишь пара безмолвных змей и большая черепаха на самом нижнем ярусе никак не ухудшали общее состояние.

После же наведения порядка – когда большая часть зверинца признала за мной первенство – я немного заскучал. В самом деле: чем можно заняться, оказавшись в одиночестве в узком тесном загоне, даже в таком большом, как у меня? Поэтому единственное, что остаётся: устраивать словесные перепалки, подключая к таким концертам всё местное общество. И тут не хочешь схамить, а рано или поздно всё равно вырывается на волю непроизвольная грубость, ведущая к адекватному ответу, и до того просто нервная обстановка взрывается грозной цепной молнией, пронизывающей помещение по разным азимутам и направлениям.

Начинается как правило с брехуна, считающего себя хозяином и старожилом: набравшись наглости, он бросает кому-то из собак ложный вызов, порцию злости, вызванной лишь собственным долгим сидением в заточении и невозможностью жить полноценной жизнью. У кого угодно в результате может испортиться характер, у брехуна же он явно изначально был не самым приятным для окружающих: мелкий шкет вряд ли знал когда-то силу человеческого покровительства, и что собственно хорошего могло перепасть такому в обычной уличной стае? Постоянные укусы, мелкие издевательства, презрительное отношение всех нормальных сучек, полностью игнорирующих шелудивого блохоносца, постепенно копящего злобу на окружающий его мир. И жизнь в клетке в тесном контакте с другими собаками и кошками даёт ему возможность просто выплеснуть накопленные запасы: загрязняя всё вокруг налётом жестокости и злобы.

Первый бросок он делает в сторону двортерьеров: примитивные шавки не отличаются особым умом и характером, и на любой наскок отвечают резкой судорожной контратакой. Даже если напавший полное мурло и ничтожество, не стоящее даже ответного лая. В процессе же взаимного облаивания оказываются по случайности задетыми и другие, находящиеся рядом: разве может боксёр – мерзкое самодовольное чудовище – пропустить мимо такой случай, так же как и запертые по соседству таксы, пудель же – несмотря на миролюбивую внешность – расходится совершенно уж неприлично, огрызаясь и бросаясь на прутья как огромная злобная крыса, перебравшая с возбуждающими веществами.

Так что постепенно в перебранку оказываются втянутыми почти все местные обитатели, включая кошек и птиц: кошки шипят и мерзко огрызаются, и совсем уж дикими безумными голосами вопят задетые свистопляской попугаи, перепёлки и многочисленные неизвестные мне мелкие пернатые создания, наверняка не слышащие сами себя в тяжёлом сплошном гвалте.

Для меня эти пташки не представляют никакого интереса: мелкие плюгавые существа явно почти не содержат мяса – такого обильного в крупных куриных тушах – и только для кошек весь местный птичник представляет видимый интерес. Уж какие они строят глазки попугаям и особенно перепёлкам, и бросаются иногда на прутья клеток в бессильной злобе и ярости – от невозможности дотянуться до глупых пернатых созданий, провоцирующих их издали мерными ритмичными криками.