Заслуженный гамаковод России

Так что с большим трудом можно отдохнуть и выспаться в нездоровой нервной обстановке, хотя именно отдых и сон становятся основным делом местных обитателей. Помимо кормёжки – происходящей дважды в сутки и каждый раз провоцирующей перераспределение ролей – а также ежедневной уборки в конце дня. Один и тот же парень – жирный увалень с красной мордой – заваливается тогда в наше обширное помещение, создавая новый взрыв активности и неоправданные ожидания, довольно быстро рассеивающиеся и проходящие. Старожилы уже давно не реагируют на его появление, и только новейшие постояльцы готовы прыгать на задних лапках и визжать от нетерпения в предчувствии несбыточного. Ну а что бы он мог такое для нас сделать? Если только открыть клетку и позволить узникам вернуться на свободу, совсем недавно потерянную. Вряд ли только он станет делать такую глупость, нарываясь на неприятности: он ведь полностью зависит от врачей, в чём уже имели возможность убедиться все местные жители. Оказавшийся в комнате во время кормёжки врач грозно позвал парня и приказал убрать оказавшуюся в клетке грязь, на что не последовало никаких возражений.

Так что когда он подходит к моему вольеру, то я лишь провожаю его сонным взглядом, изредка почёсываясь и разгоняя случайных блох, сумевших перебраться в мои апартаменты. Несмотря на постоянное мельтешение и натужную работу сотрудников мелкие паразиты каким-то образом умудряются выжить и расселиться по обширным владениям, постоянно перемещаясь и меняя дислокацию: размножаясь на верхних ярусах у птиц, они затем десантируют на кошачий плацдарм, чтобы после разбежаться по самым лакомым местам и угодьям. Даже антиблошиный ошейник не может обеспечить мне полной безопасности: ведь снующие туда-сюда паразиты почти повсюду не встречают должного отпора, находя мирное пристанище у большинства собранных здесь кабыздохов. И я же ведь не могу в одиночку обеспечить чистоту рядов, сильно разбавленных шелудивыми и уродливыми блохоносцами.

Если же возвращаться к моей травме: то дела очевидно идут на поправку. Регулярные уколы и смазывание задней лапы уже не вызывают такой боли, но и сама лапа ведёт себя вполне мирно и спокойно, понемногу уменьшаясь в размере до нормальной величины. Только вылизывать её у меня нет никакой возможности, что значительно ускорило бы процесс: сколько раз я самостоятельно вылечивал себе мелкие раны и повреждения, о которых даже не догадывался хозяин, считая меня полностью здоровым! Но попробуй сковырни плотную навороченную повязку, когда тебе на шею навесили пластиковую манжетку! Даже мои зубы и когти не в состоянии разгрызть её, хотя с момента появления манжетки я не перестаю испытывать её прочность, ломая и стараясь достать всеми доступными способами. Однако полноценно надкусить прозрачный пластик у меня просто нет возможности, другие же постояльцы – лишённые такого украшения – слегка над ним насмехаются и дерзят, забывая о сложившейся субординации.

Кое у кого висят подобные же украшения, вот только стоит ли считать их предметом гордости и настоящим украшением: это ведь не медаль и не дорогой надетый хозяином ошейник, подтверждающий высокий статус. Даже еду мне приносят в соответствии с моим положением: куриные крылышки и ножки безусловно превосходят приносимые большинству катышки обычного собачьего корма, разбавляемые морковкой и хлебом. Собачий корм – ещё ладно, я и сам не возражаю почти никогда против порции мясных тяжёлых комочков, особенно в полевых условиях. Но хлеб?! К счастью, он достаётся самым последним местным обитателям – вроде мелкого брехуна вдалеке от меня, почему ещё он и проявляет очевидное недовольство. Жевать пресные корки, наблюдая за обгладываемыми и разгрызаемыми другими куриными косточками: что может быть трагичнее! Но не им и не мной заведён и установлен такой порядок: и если одним достаются жирные сочные куски мяса, то прочим приходится грызть малопривлекательные сдобные огрызки!

Но несмотря на явные проявления почёта и уважения мне безусловно хочется побыстрее убраться отсюда. Разве может сидение в тесном загоне, перемежаемое редкими выгулами на специальной площадке, сравниться с полноценной жизнью рядом с хозяином? Совсем недавно меня стали выводить вместе с несколькими другими собаками в огороженное сеткой пространство под открытым небом, разделённое на несколько мелких отсеков. А чтобы мы не сцепились, специальный служащий разводит нас в разные секции, где каждый может в одиночку метить территорию и опять же с безопасного расстояния брехать на всех соседей.

Такие выгулы дают несомненную пользу, предотвращая одновременно новые травмы и повреждения, так что когда наконец я снова увидел хозяина, я был уже на многое способен. Рано утром – поучаствовав в обычной утренней перекличке – я собирался уже приступать к обычной трапезе, как вдруг открылась дверь и хозяин вместе с врачом оказались в просторном замкнутом помещении. Меня аж прошибло: неимоверный подъём заставил меня буквально броситься на натянутую тугую сетку, а всполошившиеся соседи подхватили и продолжили мой настрой, и пока хозяин шёл ко мне, приливная волна успела подняться и схлынуть, оставив на поверхности лишь моё нетерпеливое желание.

Хозяин излучал благодушие и покой, новый светлый костюм с новыми запахами нёс его уверенное сильное тело, наклонившееся ко мне и выдохнувшее на меня непритворную радость. Сразу же меня выпустили: хозяин всё ещё разговаривал с врачом, а надетый поводок уже тянул меня к выходу, завершая моё пребывание в больнице.

Мы забрались в ту же машину, на какой и приехали сюда: любимые запахи снова окружали меня и возвращали к обычной полноценной жизни, чему не мешала уже и проходившая рана, и только новое место жительства было пока совсем новым и неосвоенным. Высоченная белая башня – куда после долгого петляния мы наконец доехали – находилась в совершенно новом для меня районе. Я не знал, чего ждать снаружи, и, аккуратно протискиваясь из машины, я просто остолбенел: здоровый кобелина незнакомой мне породы вовсю обхаживал серую лохматую терьериху, вовсю уже визжавшую от удовольствия. Меня же при этом парочка полностью игнорировала, как будто не я был той собакой, которой должно принадлежать всё, до чего я дотянусь. Я оглянулся на хозяина: сумрачно и торопливо он собирал вещи, захваченные из больницы, и совершенно не обращал внимания на мои невыдуманные страдания, которые только увеличивались. Барбосы просто обнаглели: всё больше и больше они приближались к нашей машине, быстро переминаясь с лапы на лапу, как будто вся эта территория была в их полной власти, а меня просто не существовало. Я сделал стойку: утробное рычание, поднявшись по горлу вверх, уже явно выражало отношение к происходящему, шедшему вразрез с обычными для меня нормами и принципами, так что когда хозяин коснулся моей головы, то я не сразу воспринял ласку, и лишь потом он потрепал по шее, призывая успокоиться.

Но я и сам уже понял ошибку: вначале следовало полностью вылечиться и избавиться от следов враждебного преследования, и только потом уже стоило заявлять свои права. Эту драку у меня почти не было шансов выиграть, так что оставалось смириться и выждать некоторое время, чтобы потом уже нанести сокрушительный смертельный удар.

А пока мы отправились к новому месту жительства: тяжёлая входная дверь впустила нас в подъезд, и потом уже быстрый лифт вознёс к небу, где и полагалось обитать таким могущественным сильным существам. Ничего существенного не изменилось за время моего отсутствия: всё та же женщина открыла нам дверь, потрепав меня по округлившейся холке и сопровождая по новым незнакомым помещениям, с которыми мне ещё требовалось познакомиться: слегка прихрамывая я выполнил свой обычный долг, исследовав все углы и закоулки в многокомнатном светлом помещении.

Здесь было приятно и свободно: после лечебницы я оказался почти в райских условиях, присутствие же хозяина возвращало спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Никаким силам теперь было не разорвать нас, пока же стоило поесть и хорошенько отдохнуть. Я подбежал к хозяину, как раз заносившему мои вещи на кухню: именно здесь мне выделялся угол, застеленный любимым старым ковриком, а знакомая миска уже поджидала меня, источая ароматы котлет и свежих куриных косточек.

После еды я немного вздремнул и только потом отправился изучать в деталях новое место жительства. За долгие годы мой нос обнюхал уже немало квартир и помещений, выискивая малейшие опасности и неудобства, но совсем немного реальных угроз удалось мне обнаружить. Да и какие опасности могут встретиться в обычном доме, обитатели которого хотят всего лишь урвать свой небольшой кусок из пирога, доступного немногим? Гнилые ржавые трубы, вонючие шкафы или стенки, хранящие следы недалёкого прошлого, такого же тусклого и постного, как сами квартиры и их предприимчивые хозяева, всегда вызывающие у меня чувства жалости и презрения. Я ведь стараюсь во всём помогать хозяину, сопровождая его на различных встречах и переговорах, чей смысл далеко не всегда становится мне понятен, но одно уже моё присутствие накладывает ясный отпечаток. Простые встречи и разговоры на ходу получаются живыми и динамичными, при общении же в приятной домашней обстановке я внимательно слежу за реакциями собеседника и всегда готов вмешаться. Стоит ему поднять голос или бросить агрессивный грозный взгляд: и что тогда ждёт самонадеянного наглеца? Глухое рычание, угрожающая поза, тугая пружина, всегда готовая распрямиться и ударить того, кто перешёл все границы. Хозяину даже приходится сдерживать меня, когда я начинаю проявлять излишнее рвение и уже прикидываю: в какое бы место половчее вцепиться. Не у всех собеседников можно с лёгкостью выбрать подходящую цель: встречаются такие тугие упитанные колобки, у кого даже руки похожи на жирные колбаски, не говоря уже про ноги, за которые просто не в состоянии ухватиться даже мои челюсти. И если хватать таких: то за нос или ухо, однако для этого требуются особые обстоятельства. Я же ведь понимаю: что каждому особо дорого и из-за чего могут на самом деле убить или покалечить, так что в решающие моменты стараюсь всё-таки удержаться от того, что потом невозможно будет поправить.

И, сопровождая в тот же день хозяина на вечерней прогулке, я вёл себя предельно осторожно: совершенно не собирался я усугублять старые раны и повреждения, с ходу бросаясь в самую гущу. Хозяин выглядел так же тихо и озабоченно: спускаясь в лифте, он погладил меня по голове, надевая старый знакомый поводок, переживший уже не одну съёмную квартиру. Следами присутствия других незнакомых собак было заполнено всё окружавшее меня пространство: даже в лифте умудрился оставить метку какой-то озабоченный кобель, и только строгий взгляд хозяина удержал меня от того же самого. Теперь уж я принюхивался ко всем встречавшимся запахам, стараясь определить возможные угрозы и препятствия для новой жизни: метки у входных дверей я быстро обнюхал, но свои собственные оставить даже не попытался, рассчитывая пока на анонимность.

Мы быстро двинулись по дорожке в сторону парка: я легко прихрамывал, изучая ближайшие по трассе столбы и крупные деревья, запечатлевшие долгую историю местного собачьего племени, такого же разношёрстного и пёстрого, как и повсюду. Но когда мы оказались в окружении толстых стволов, а потом из-за них буквально выросли эти люди, наполненные злобой и жестокостью, то что мне было делать? Обернувшись на сжавшегося от страха хозяина, я не увидел ничего, кроме пустоты и ужаса, заставивших меня разъяриться и броситься к ближайшему из четверых или пятерых врагов, уже сжимавшему в дрожащей вытянутой руке маленькую чёрную игрушку, плюнувшую в меня кусочком металла и разорвавшую на части весь мой такой тёплый и ухоженный мир.